Волчий Пасынок: Чудовище Каоле

Марид сокрушенно покачал головой и бросил взгляд в сторону удаляющегося Волчьего Пасынка. Губы разбойника вытянулись в жесткую линию, черты лица заострились.

— У него не намного больше шансов... А я, как уже говорил, до бессовестного корыстный.

Аль`Растум полностью вынул клинок из ножен и восхищенно пощелкал языком, изумляясь балансу и легкости меча.

— Да он не уступает бриллевому! Семьдесят, не меньше!

* * *

Они вошли в мертвый город с запада.

Солнце уже глубоко осело за изломанную линию горизонта, из последних сил цепляясь за наливающееся чернильной темнотой небо.

Ночь брала свое.

Мрак, таившийся в руинах древнего города Каоле, рос, разбухал, выползал-вываливался наружу, растекаясь по засыпанным битым камнем улицам. И вместе с мраком (конечно, если брать все эти слухи и домыслы на веру) мертвый город наполняли его мертвые... или мертвые только частично... обитатели — призраки и чудовища. Те самые призраки, и те самые чудовища, которые всегда обитают в развалинах старых обезлюдивших городов, терпеливо дожидаясь прихода наглецов, что в погоне за сокровищами и славой готовы посягнуть на воцарившийся в руинах покой. Конечно, по большей части, приведения и монстры заброшенных городов это — не более чем тени их былой славы и величия, которые упорно цепляются за изъеденный временем камень, не желаю смириться с забвением.

Большинство из них можно не бояться. Все их оружие — страх. Против отряда людей с твердыми сердцами и на совесть отточенными клинками этого слишком мало...

Люди, пришедшие с запада, были отчаянными храбрецами. Они не боялись сломать свои шеи. Всю жизнь ломая чужие, эти четверо утвердились в одном — ничто не вечно. Рано или поздно придет и их черед. Но вот когда это еще будет? Каждый раз, рискуя жизнью, они были уверены — не сейчас. Потом, может быть, завтра... Или через год? Но уж точно не сейчас! Это создавало иллюзию неуязвимости.

Впрочем, именно так и идут по жизни, наступая на чужие трупы, сорвиголовы, наемники и отчаянные головорезы. И наш час пробьет... потом... не сейчас... не сегодня.

Четверо, несомненно, принадлежали к последней группе..

Четыре пары ног ступали в такт. Четыре пары рук сжимали в руках оружие — тяжелые арбалеты, способные навылет прострелить рыцарские доспехи, и короткие странного вида копья с наконечниками загадочной формы. На четырех поясах висели заботливо выглаженные оселками клинки — кинжалы и мечи, до поры дремлющие в ножнах. Три пары и один глаз настороженно зыркали по сторонам.

Это была битая жизнью четверка, отправившая в загребущие лапы Хогона не один десяток душ. Они умели убивать и любили это делать ничуть не меньше, чем самое мерзкая и ужасная тварь, прячущаяся в развалинах Каоле. И вчетвером они были куда опаснее любого чудовища. Более того, сейчас они именно затем и шли — найти зловещее Чудовище, оберегающее загадочное Сокровище этих руин, и убить его. Грозный Дух Смерти Каоле, о котором так много судачили и перешептывались в окрестных кабаках и тавернах, ждала встреча с не менее грозными существами. Тому, кто встречался с Циксой, Орин, Кашлем и Тощим, назвать их людьми было очень сложно. Язык не поворачивался...

Первым шел Кашель — сутулый, невыразительный мужчина с болезненным лицом и глубоко запрятанными глазами. Его аккуратная, но невзрачная одежда резко контрастировала с яркими нарядами товарищей. Горло обматывал серый шерстяной шарф, тяжелый и плотный. Время от времени он приподнимал один его конец, подносил к губам и сухо трескуче кашлял. В ременных петлях широкого пояса темнели выкрашенные черной краской, шесть или семь метательных ножей. Люди говорили, будто Кашель мог одним ножом пригвоздить муху к стене, а другими распять ее за лапки и крылышки. Враки, конечно, но необыкновенно развитые, даже на вид чрезвычайно сильные, кисти рук головореза наводили на размышления.

Второй шагала Черная Орин. Эта женщина не была вызывающе красивой, но пройти мимо нее равнодушно мог только мужчина, чурающийся женского общества. Рослая, с крепкими, по-мужски широкими плечами, она обладала пухлыми капризно изгибающимися губами неестественно яркого цвета, небольшой, но высокой грудью и пышными бедрами. Ради нее нередко дрались и убивали. Еще чаще дралась и убивала она — длинный адомолтийский меч с характерно расширяющимся к концу клинком, что позволяло усилить удар одним только поворотом кисти, редко скучал в ножнах. У Орин были глаза, безжалостность и изворотливость дикой кошки. Ее побаивались все, в том числе Кашель и Тощий.

Цикса тоже боялся, несмотря даже на то, что, будучи кровожадным безумцем, давно уже перестал воспринимать реальность всего происходящего. Челюсти одноглазого маньяка, топающего вслед за Черной, равномерно двигались, пережевывая сладкую жвачку из ватго — наркотического растения, выращиваемого на юге, в странах Стигилиона. Сколько себя помнили остальные трое убийц, это движение никогда не прекращалось. Любого другого такое количество ватго давно бы угробило, но Цикса, казалось, только матерел. Хотя куда уже больше? Поговаривали, что в его жилах текла кровь троллей — слишком уж огромен он был, слишком длинны были толстые, как у мясника руки, и низки могучие надбровные дуги. Голубоватый сок стекал с правого уголка губ и пачкал звенья кольчуги, которую Цикса снимал, наверное, только в бане. На поясе великана, в медном кольце висел исполинский боевой топор. Отполированная ладонями рукоять тускло блестела. Рядом торчал

здоровенный кинжал, больше похожий на короткий меч.

Тощий замыкал процессию. Субтильный, чрезмерно высокий для своей комплекции, в нелепых сине-красных одеждах и цилиндрической уранийской шляпе с острыми полями, он никак не производил впечатление убийцы и разбойника. А меж тем, количеством жертв Тощий мог потягаться даже с Циксой. На его правом боку висела объемистая сумка, которую он, казалось, тащил с большим трудом. С левого свисал короткий изогнутый меч с причудливо скошенным острием... "Меч Тощего похож на обломок, но у него такие длинные руки!" — смеясь, говорила Орин, заглядывая в стекленеющие глаза тех, до кого этот "обломок" дотянулся. На всех пальцах Тощий таскал вычурные перстни, а на шее его болталось с полдюжины амулетов. В глазах плясали бесы. Догадаться, что этот человек был знаком с тайнами Высокой магии со стороны было невозможно.

Переступая через груды щебня, уклоняясь от торчащих тут и там обломков стен, перелазя через высокие, осыпающиеся завалы, четверо отмеривали уверенные и размерные шаги. И в такт этой целеустремленной поступи раскачивалось оружие в руках и за поясом. Оружие, несущее смерть Чудовищу Каоле.

* * *

Копыта четырех коней глухо отбивали галоп по плотному степному дерну. Пыль маленькими разрывами вспухала, выбивалась из-под спутанных трав, рвалась вслед улетающим прочь подковам и оставалась тихо клубиться позади. Наездники не нахлестывали животных, но те сами шли споро, точно чуя, что их хозяева торопятся. Лошади бежали почти рядом, корпус к корпусу, однако пригнувшимся в седлах всадникам приходилось кричать, чтобы услышать друг друга.

Оружие на их поясах подпрыгивало в такт ударам копыт и негромко бряцало о сбрую и седла.

— ... а помнишь, как я его р-раз! и чуть не надвое! Хогон! — перекрикивая завывающий в ушах ветер, рявкнул Цикса, поворачиваясь в сторону Орин.

Из-под кожаной повязки, закрывавшей левый глаз, сочилась мутная влага. В последнее время пустая глазница сильно донимала гиганта, болела не переставая, и сильно слезилась. Черная несколько раз предлагала ему обратиться к патентованному лекарю в большом городе, или на худой конец — знахарю, но Цикса не доверял ни первым, ни вторым, а самой Орин и того меньше. Великан надеялся, что все заживет само, ждал этого, мучался и заглатывал непомерное количество ватго, отчего здравого рассудка в его голове становилось с каждым днем все меньше.

Женщина улыбнулась в ответ ярко напомаженными губами. Она вспомнила, как...

"... улыбнулась в ответ ярко напомаженными губами...

Что-то в этой улыбке было жуткое, пугающее... вампирское.

Страж почуял это самой своей кожей. Словно бы затхлым могильным воздухом повеяло. Толпа мурашек пронеслась по крестцу, топоча микроскопическими конечностями. Он нахмурился и приоткрыл рот, чтобы послать странную потаскуху куда подальше (несмотря даже на более чем аппетитные бедра!), но не успел.

Откуда-то из темноты, из-за спины женщины с оглушительным ревом вырвался одноглазый гигант, страшный, ревущий, будто взбесившийся горный тролль. Страж оцепенел, пораженный не столько внезапностью атаки, сколько ее первобытной яростью. Его расширившиеся глаза еще успели различить блеск взлетающего в ночной темноте железа. Сам удар исполинского топора он уже не увидел...

Гигантское лезвие, тяжелое, как десница судьбы, смяло легкий открытый шлем, будто яичную скорлупу. Голова лопнула с отвратительным влажным хрустом, разбрызгивая содержимое во все стороны.

Второй охранник, издав сиплый, непередаваемый звук, отшатнулся назад, силясь вытянуть наружу ни с того, ни с сего застрявший в ножнах меч. Забрызганное кровью и запачканное кусочками мозга лицо Орин — он видел только его, ужасное, похожее на аляповатую маску смерти — вдруг рванулось к нему, заслонив собой все. Острый холод стремительно вошел в молодое сильное тело немного ниже пупка... он ощущался только короткий миг, потому что потом стало уже наоборот нестерпимо горячо..."

Тум! тум! тум! Все четыре лошади идут в одном ритме. Одновременный удар копыт глухо вбивается в воздух.

Ссутулившихся верхом людей синхронно подбрасывает и опускает в седлах. Притороченное к поясам оружие, бряцая, повторяет движения всадников. И только голоса, прорывающие тугой поток ветра звучат не в такт скачке.

— А тот малый... он был ниче! — Тощему, не обладавшему зычным басом Циксы, да к тому же чуть приотставшему от товарищей, пришлось надсаживать голос до хрипоты... — Славно железкой звенел! Матерый...

Орин и Цикса одновременно пробурчали ругательства. Они оба хорошо помнили тот момент, когда...

"...клинки басовито застонали, выбив друг из друга сноп искр.

Орин крякнула от боли в запястье. Удар был такой сильный, что огненные токи пронзили руку от кисти до локтя, заставив меч Черной глупо вильнуть в воздухе, словно его держала не бывалая воительница, а деревенская пастушка. Дура! обозлилась она на себя. И кто дернул парировать прямой удар?! Щедро отмеченный шрамами телохранитель Вения при скромных (относительно, конечно!) габаритах, обладал поистине сокрушительным ударом.

Она привычно скользнула назад и в бок, предоставляя возможность Циксе атаковать. Великан прянул вперед, рыча и разбрызгивая сладкую от ватго слюну, долбанул топором так, точно был дровосеком, которому надо с одного удара повалить вековой дуб. Телохранитель, у которого не было места для маневра, исхитрился отвести в сторону многопудовый удар, встретив его угловым движением меча. Топор со всего маха хрястнул по бревенчатой стене и глубоко ушел в дерево. Цикса взвыл от бешенства и со всей силы рванул свое оружие, торопясь высвободить его. Сил циклопу было не занимать, но топор так плотно засел в древесине, что с первого рывка выдрать его не удалось...

А на второй уже не было времени.

Телохранитель радостно гаркнул и, подскочив на расстояние полутора шагов, мощно рубанул, норовя развалить врага надвое — от плеча до пояса. Р-раз!...

Железо со стоном грянуло о железо. Потеряв траекторию, меч телохранителя, взбрыкнул и, влекомый силой размаха, ушел в пустоту, выламывая рукоять из пальцев. Черная, блокировавшая удар, пнула врага в живот и сразу же сделала короткий выпад в лицо, сопроводив его грязным ругательством. Воин успел отскочить, но острие меча все же достало его, рассадив кожу на скуле.

— Орин! К полу! — рявкнул из темноты Кашель.

Не раздумывая и секунды, женщина упала на доски, к ножищам Циксы. Гигант со второй попытки сумел высвободить топор, едва не выворотив при этом из стены бревно, и тяжело шатнулся назад — для широкого замаха ему нужно было пространство. В ту же секунду небольшие и узкие стальные лезвия, коротко свистнув, прорезали воздух и с едва слышным шлепком вошли в тело. Телохранитель харкнул кровью на грудь, обтянутую доброй кольчугой и попытался выдернуть засевшие чуть ниже кадыка ножи... Увенчалась бы его попытка успехом, так и осталось неизвестным. Подскочивший гигант одним махом снес бритую голову с напрягшихся в последнем усилии плеч. Кровь во второй раз жарко плеснула прямо на Орин. Черная победно расхохоталась и, увернувшись от падающего тела, ринулась вверх по лестнице. Теплая солонь жгла ее пунцовые губы..."

Кашель отпустил одной рукой узду и рванул вниз шарф, прикрывающий лицо от колючего, вбирающего ночную прохладу, ветра.

— Хибба убивать не стоило! — каркнул он. — Откуда мы знаем, что он сказал всю правду?

Крик что-то надсадил в его груди, метатель ножей тут же отчаянно закашлялся и снова подтянул шарф к губам.

— Да все он сказал! Все, что знал! — Черная звонко расхохоталась. — Я видела его глаза! Хогон! Они были стеклянными от ужаса. Я не знаю, как он в штаны там не надул... Ни один смертный в таком состоянии не может лгать. Он все сказал!

— К тому же... — ветер отнес слова Тощего в сторону, и никто их не услышал.

Тощий яростно заколотил каблуками щегольских, пошитых на элдорский манер, сапог по бокам своей лошади, заставляя ее нагнать остальных. Дробь копыт выбилась из общего такта. Великан Цикса насмешливо скосил единственный глаз на товарища.

— Тощий, хоть и тощий, а дерьма в нем много! Бедная кляча едва поспевает за нами с этой жердью на спине!

Колдун зло оскалился. Кулаки его сжались на узде с такой силой, что тонкие перчатки из замши ощутимо затрещали, грозя лопнуть по швам.

— Заткнись, циклоп! — рявкнул он.

Цикса оглушительно захохотал. Ему доставляло неподдельное удовольствие подзуживать франтоватого мага. Надо сказать, ото дня ко дню шуточки и без того не блещущего остроумием гиганта становились все более злыми и едкими. Некоторые из них на шутки не тянули вовсе, и человека, менее привыкшего к обществу Циксы, могли бы напугать до дрожи в коленях. По мере того, как багровое безумие все больше и больше затягивало остатки разума маньяка-великана, он становился все менее управляемым и все более опасным. Товарищи замечали это, но пока мирились с его дикими выходками... пока.

Кашель, например, теперь всегда старался находиться от одноглазого подальше — на расстоянии броска. Он и Орин не раз растаскивали готовых сцепиться подельников. Последний раз Черной даже пришлось оглушить Циксу ударом эфеса по затылку, иначе обмен колкостями грозил привести к кровопролитию. После этого гигант стал одновременно еще больше уважать, бояться и ненавидеть негласную предводительницу отряда. От природы подозрительный, он никогда не поворачивался к ней спиной, если только дело не доходило до драки, когда они сражались на пару: неуязвимые ни для самых сильных, ни для самых ловких противников. В эти мгновения Цикса себя почти не контролировал, полностью отдавшись упоительному ощущению битвы. Но едва все враги оказывались изрубленными в капусту, болезненное чувство тревоги вновь начинало терзать одноглазого маньяка, и он вновь старательно обходил Черную, не рискуя выпустить ее из поля зрения.