— Приятно аппетита, шеф — не остался в долгу Имярек. После чего выключил звук, но при этом повернул монитор с изображенным на нем счастливым жареным поросенком прямо на Павла. Тот показал кулак, и монитор тут же вернулся в исходное положение.

* * *

Павел молча откинулся в кресле. Он жалобно скрипнуло под весом его массивного мускулистого тела, но как всегда смирилось. От нечего делать, он опять начал обдумывать прослушанную запись. О чем говорила мама? Увы, сие останется загадкой. Женщины разговаривают так, что без ста грамм и пьяного переводчика не разберешь.

Семён — напарник по работе — должен позвонить только через пару часов. Дрыхнет, небось, как всегда. День и впрямь сегодня какой-то сонный. Погода, наверно. Он снова осмотрел комнату, не зная чем заняться. Привычный распорядок дня нарушен прямо с утра. Вот так всегда за маленькую лень приходится расплачиваться большим неудобством и скукой. Взгляд остановился там, где между полочкой с ракушками (ещё одна его страсть из самого раннего детства) и шкафом с моделями боевой техники скромно располагалась картина, нарисованная младшей сестрой.

Оленька художник. Талантливый художник, как говорят — от Бога. Картина получилась впечатляющей. На фоне желто-серой Пустоши и черного от гари дыма поднимающегося в рыже-пепельное небо возле большой промышленной полуразрушенной постройки стоял высокий человек в землисто-зеленом скафандре с киркой в руке. Прорисовано было практически все, даже мельчайшие детали на скафандре. А внизу крупным шрифтом было написано

С днем рождения, ПОДЗЕМНИК!!!

Павел едва заметно улыбнулся. Ох уж эта Оля. Таким вот бесстрастным героем она его себе представляет. Загадочный человек, исследующий мир подземелья с целью спасти планету от экологической катастрофы. Он встал и неторопливо подошел к картине. Впрочем, может быть, она и права. Жизнь покажет.

В голове постепенно созрел план действий на эту половину дня. Имярек по его приказу открыл шкаф с одеждой. Легкие и удобные костюмы с готовностью висели на вешалке выстиранные и выглаженные самим шкафом, совмещавшим в себе кучу разных функций. Павел, не отрывая взгляда от картины, начал переодеваться. На сегодня он выбрал серо-коричневый костюм, хотя обычно предпочитал чёрные.

* * *

В коридоре было зелено и тихо. Тихо, потому что дома почти никого не было, а зелено потому, что Оля раскрасила весь коридор зелеными тонами.

Она училась на художника-оформителя в школе для одаренных детишек. И поэтому уже почти год дом подвергался действию её художеств. Два дня назад коридор был раскрашен в коричневые тона, что создавало ощущение подземелья. Павлу сие пришлось по душе. Ибо романтика. Но родителям не понравилось, отец в подземке проработал пару десятков лет и от таких картин, что называется, не тащился. А мама любила все яркое. Получился в результате изумрудный коридор с запахом какого-то диковинного растения. Что касается зала и двух смежных комнат, то туда морально неподготовленным людям лучше было не заходить вообще, там воля маленького художника разыгралась во всю. Что там нарисовано она, и сама не смогла бы толком объяснить. Но родителям понравилось. Оставили.

Рисование в данном случае было понятием условным. Сначала вполне обычно рисовались шаблоны, потом они загонялись в память домового компьютера и он уже менял цвет стен в соответствии с программой. Работа не самая простая и весьма кропотливая. Откуда у ребенка такая тяга к нелегкой работе?

Внутри большой и просторной прихожей был виден голографический слон, размером с саму комнату. Ещё одно Олино чудо. Внутри слона было изображение... другого слона. Потом ещё. Всего слонов было три. По мере того как заходишь в комнату, попадаешь внутрь одного слона и начинаешь видеть следующего. Матрешка, словом. Последний был и вовсе слоненком, стоявшим в углу со счастливой улыбкой и поднятым вверх хоботком. Павел улыбнулся. Слоненок ему нравился больше всего. В этой картине есть доля и его творчества, так как программу на голографический проектор писал он. Оля тогда этого ещё не умела. Теперь она ему самому даст сто очков форы в этом деле, тем более что он вообще рисовать не умеет.

В голове вдруг всплыла старая как мир шутка про то, как у какого-то иностранца из западной Европы спросили, что такое матрешка. На что он ответил:

— Матрешка это есть русский беременный кукла.

В туалете красовался разъяренный лев, иногда совершающий агрессивные движения. Первое что пришло Павлу в голову, когда он это увидел впервые, что движения льва нужны для ускорения процесса в туалете, чтобы домочадцы не создавали очередь. Но Оле такого ведь не скажешь, обидится.

Он мысленно поздоровался и со слонами и с тигром. Вспомнился анекдот про талантливого маленького мальчика, который такого роскошного крокодила в ванне нарисовал, что его папа из ванны, через нарисованную дверь выскочил.

Мама встретила Павла почти на выходе из дома, когда он уже выходил.

— Доброе утро. Ты куда? — она была вооруженна тряпкой и пылесосом. По-видимому, уборка. Тоже неплохое средство от скуки.

— Погулять пойду — скупо улыбнувшись ей сказал он и подошел к выходу. Плавным движением руки Павел приказал двери открыться. В лицо дунул слабый сквозняк полуподземного коридора.

— В оранжерею? — спросила мама, машинально вытирая дверь тряпкой.

— Нет.

Последнее означало прогулку по Пустоши. Маме это всегда не нравилось, но спорить с Павлом равносильно проламыванию железобетонной стены, посредством хрустальной посуды. Она посмотрела на него с лёгким укором, развернулась и ушла. Снова зажужжал пылесос. Не любит она его увлечения. Её можно понять, в своё время, когда отец работал в подземке, его заваливало раза три, если не четыре. И каждый раз без серьёзных вариантов вытащить живым. Но ничего, вытаскивали. А когда и сам выбирался...

И к тому же она не всё знает про некоторые моменты папиной карьеры. Например про его работу по снятию мин времен той бойни, которую пафосно зовут Великим Противостоянием. Не тех старых и почти безобидных, на которые ещё наступить надо или подойти близко, а других, которые и сами тебя почуют и найдут ...

Павлу светило примерно тоже самое. Даже хуже, поскольку он стал изучать неогеновые разряд, а они вещь и вовсе непредсказуемая. Отец хмурился, но молчал. Сам таким был, чего ж говорить?

Павел проводил маму взглядом и вышел в коридор. Отец сейчас в командировке. Он таки выбился в большие начальники и теперь контролирует какую-то масштабную стройку на самой окраине того, что до сих пор по старой памяти называется страной.

А у мамы отпуск ещё неделю, так что сейчас опять наверно кому-нибудь позвонит. Интересно, на каком континенте живет очередная жертва?

Павел шёл по коричневому коридору, залитому мягким светом и думал о чем-то своём, изредка отвлекаясь, чтобы поздороваться с попадающимися на встречу жильцами. Время для дома было дневное. Народ давно на работе, поэтому попадались ему в основном здешние рабочие. Было таковых немного, поэтому можно было поразмышлять на ходу.

Поразмышлять было о чём. Система контроля засекла отключение имплантов и ему сделали строгое предупреждение. Если не исправится (а точнее если попадётся), исключение из университета и волчий билет.

В день исполнения совершеннолетия, то есть в шестнадцать лет, он самостоятельно отключил у себя чипы поддержки. Неотъемлемую часть каждого гражданина. То что раньше называлось Сверхсистемой, а теперь другими более красивыми словами держится на нейронных чипах и на уверенности людей, что без них в современных условиях не обойтись.

Без них жили только подземники. Дикие ребята сверхсистему не признавали никогда, за что и поплатились лет семьдесят назад. Истребили их. Целиком. Сейчас времена конечно более травоядные, призывы не предавать человечество, выключаясь из общей команды, не подкрепляются залпами тяжелой артиллерии, но общий настрой прежний. Тот, кто не подключен, становится практически изгоем...

Так что надо больше не попадаться. А то с карьерой придётся распрощаться. Не смертельно конечно, но есть кое-какие планы, не хотелось бы их менять.

Привычка Павла гулять по Мертвой Зоне была хорошо известна, поэтому дежурный ничуть не удивился его появлению.

— Доброе утро — вежливо сказал он. Павел пожал руку и приложил ладонь к голографическому сенсору, нарисовавшемуся прямо перед ним. Бледно-серая панель стала светло-синей. Это означало, что его биологические параметры узнаны и приняты. На панели появилась пригласительная надпись, пройти в третью камеру. Обменявшись с дежурным парой шутливых фраз по поводу Мирового чемпионата, в очередной раз вдрызг и напрочь проигранного нашей сборной, Павел направился в раздевалку.

Скафандры надевались через специальное приспособление. Он был как вторая кожа. Розовое нутро напоминало чрево живого организма. В скафандре и в самом деле было много от живой ткани. Он даже подключался к нервной системе человека. При определенной подготовке человек мог управлять им силой мысли, что Павел и делал в отличие от большинства тех кто эти скафандры использовал.

Машина нежно обняла Павла, срастив за спиной части биоткани, и в голове появился легкий импульс готовности. Павел присел, затем встал. Совершив ещё несколько движений, он подождал, пока скафандр не приладится к телу. Убедившись, что живая шкура приспособилась, он повернулся и открыл шкаф. Поверх шкуры надевался скафандр. Он был своего рода доспехом, способным убрать или ослабить действия любых пакостей, уготованных Пустошью для тех, кто осмеливается нарушать её покой. В скафандре первое время чувствуешь себя неуютно, но это быстро проходит. И к шкуре и к скафандру привыкаешь почти сразу и перестаешь их ощущать.

Павел повернулся к воротам и послал мысленный сигнал. Створки ворот плавно разошлись. В камеру ворвался тусклый свет. Солнечные лучи с трудом пробивались через плотную завесу, висящую над планетой уже несколько десятилетий. Небольшой смерч — любимая игрушка Пустоши, подошел к камере и закрутился возле нее, бросая внутрь песчинки и кусочки грунта. Павел медленно втянул воздух в себя. Воздух поступил на анализ целой лаборатории расположенной где-то в районе живота. Скафандр пока изолировал его от внешней среды. Воздух, которым он дышал, поступал из плоских ёмкостей на спине. Немного поработав, система определила состав воздуха и подобрала нужные фильтры. Небольшой щелчок — порядок. Баллоны отключились. Третий вдох уже самым настоящим уличным воздухом. Для красоты можно сказать — в лицо пахнуло свежим ветерком. Вот только ветерок был отравленный, а лицо в двухслойной маске...

Павел сделал первый шаг наружу и вскоре спустился со ступенек вниз. Дверь сзади бесшумно закрылась, оставив его наедине с бескрайней мертвой равниной. Он шёл своим крупным размашистым шагом, иногда помогая себе посохом. Утро было хмурым. Оно всегда хмурое из-за пелены сажи, витающей в атмосфере, но сегодня к этой пелене добавились дождевые облака, и стало ещё темнее. Впрочем, Павел к этому привык. Трудно не привыкнуть к тому, что видишь с детства. Война, породившая эту хмарь, закончилась почти полвека назад. Но природа не желала прощать человеку такого хамского отношения к себе. Мир умирал или изменялся в сторону далекую от довоенной, и все попытки остановить его, были тщетны.

До бурелома осталось метров двести. Он начинался сразу же за бугром. Но тут Павел почувствовал сигнал вызова. Сбавив ход, он включил видеофон, встроенный в рукав. Пыльный, пропитанный гарью от прошедшего шторма ветер, окатил его холодной волной, превратив в загадочный силуэт, слабо освещенный желтым закрытым облаками солнцем.

Голографический экран раскрылся и изображенный на нем человек сказал:

— Здравствуй, Павел.

— И вам поздорову коли, не шутите — ответил Павел, приблизив экран к себе, чтобы было лучше видно. Человека звали Васей, но промеж себя, его звали Рыжим или просто рыжиком, за характерный цвет волос. В команде он выполнял вычисления. Двое других — Павел и Семён, занимались больше опытами и железками. Впрочем, всякой работы хватало на всех. Расширять состав не хотели, уменьшать объем работ тоже.

— Не шутим, не шутим. Что-то голос у тебя хрипловат, друг мой, приболел никак? — вежливо поинтересовался Василий — Или опять увлекся гипноснами?

Павел поморщился.

— Скорей, последнее. Но думаю, скоро полегчает.

— Ясно — сочувственно кивнул рыжик — Чем лечишься?

— Обычной 'зеленой лентой'.

— Не поможет она тебе, да и другие средства тоже, скорее всего, окажутся бессильными — печально вздохнул Рыжий.

— Почему так? — насторожился Павел.

— Потому что лекарства от дурости, друг мой, к сожалению пока ещё не придумали.

Павел нахмурился и сказал чуть громче, чем обычно:

— Слышь ты, рыжик... опёнок. Ты для этого и позвонил, чтоб мораль почитать?

— Нет, я позвонил, чтобы усилить твою головную боль. О произошедшем что-нибудь уже знаешь?

Павел окончательно остановился и внимательно посмотрел на заспанное лицо своего напарника.

— Нет, а что стряслось?

Рыжий едва заметно улыбнулся:

— Официально ничего не стряслось, но есть сведения о сильной аномалии в зоне разряда. И, кажется, наша система немножечко... сдохла.

— Как?

— Так! — уничтожающе прошипел Рыжий, нахмурившись — Никаких сигналов, не поступает уже почти восемь часов. На запросы система не отвечает и вообще полный привет вашим от наших.

Павел мысленно запустил второй экран и послал запрос в Сеть о состоянии климата в регионе. Ответ пришел мгновенно. Так и есть, легкие возмущения, радиация в норме... ожидаются осадки...

— Откуда у тебя сведения об аномалии? — спросил он, выключая второй экран.

— Откуда... — фыркнул Рыжий — От верблюда. Слухи ходят, слухи бродят среди знающих людей. А для уточнения слухов, есть мысль взять данные из базы Института Климатологии. У них наверняка будет.

Павел снова остановился:

— В каком смысле взять?

Рыжий криво усмехнулся и кивнул.

— Да-да, в этом самом. Информация имеет свойство копироваться, так что с них не убудет, а нам пригодится.

Павел скривился:

— Чревато. Подобные сводки носят гриф секретности. А взлом — это уже не есть хорошо.

Рыжий чуть приподнял бровь:

— Крайняя ситуация — адекватные меры.

Павел мотнул головой и, улыбнувшись, сказал:

— А где же высокая мораль законопослушного гражданина?

Его собеседник нахмурился:

— Я бы тебе сказал где, да высокая мораль не позволяет. Есть идеи лучше?

Павел пожал плечами, хотя и знал, что Рыжий этого не увидит:

— К шефу надо съездить. Он мужик простой и в тоже время осведомленный. Думаю, чего-нибудь подскажет. Он ведь знает, что система поставлена за наши собственные деньги.

Рыжий, задумавшись на миг, кивнул:

— Что ж, попробуй. Когда ты с ним встречаешься?

— В одиннадцать, раньше не получится. Вернусь к часу. Свяжетесь.