Убить кабана и наконец, нажраться мяса. Сочного, скворчащего на огне... вкусного... рот моментально заполнился слюной. А ну как кинется на меня кабан? Но в то, что жакан двенадцатого калибра делает с мишенью, я видел. Как в принципе и картечь. Перезарядив ружьё я сторожким охотничьим шагом попер добыть себе еды. Тропа извилисто петляла по лесу. Прихотливо изгибалась в разные стороны и наконец, привела меня на водопой. Ничем иным вытоптанный и перекопанный копытами пятачок у ручейка быть не мог. Кабанье семейство как специально дожидалось меня.

Из всех присутствующих выделялся папа-вожак. Здоровенная свинья с такенными клычьями во рту, что я себе заранее посочувствовал. Небольшой ветерок дул на меня. Поэтому почувствовать или как там правильно, унюхать он меня не мог. Эта горбатая машина для убийства метра полтора в холке изредка застывала. Подслеповато щурилась своими буркалами и нюхала воздух. Фырчала и морщила грязный пятак носа.

Что и говорить, здоровенный патриарх внушал своим видом немалое почтение. А семейство ковырялось на бережку. То ли отдыхали, то ли еду добывали. Мне особо разглядывать было некогда. Приглядев поблизости дерево, на которое если что, я сумею быстро взобраться. Я, как можно бесшумнее переместился к нему. Выбрав не самого маленького кабана, я прицелился. И как только он повернулся ко мне боком — сразу выстрелил. Грохот разорвал девственную тишину леса. Кабанчик 'проскакал' пару шагов и упал. Свиньи как по всем канонам, испуганные незнакомым грохотом ломанулись в заросли и были таковы. Раздался удаляющийся треск. Кабан-папа на меня не бросился, как я опасался. Он ушкандыбал последним. Прикрывал семью от незнакомой опасности. А мой ужин не подавал признаков жизни.

Обождав немного. Это чисто на всякий случай. Кто его знает этого кабана — вдруг он сумашедший? Подкрадется и как кинется...

Но всё было тихо. Я радостно метнулся к добыче.

Нет, какой я все-таки молодец! Такого кабаняру завалил. Осталась мелочь — разделать его. Поесть и закоптить мясо.

Вот тут и встала передо мной первая проблема в полный рост. Как его коптить? — ...итить!

Ладно это потом. Перезарядив ружье, я приступил к освоению ценного ресурса. В кабане было по крайней мере кил сто. Ну, пусть не сто — пусть пятьдесят. Половина пойдет в отходы. Остальное я не успею сожрать. Все равно чертова прорва мяса.

Вот тут я познал все прелести дикого туризма. Оттащив тушку подальше, где до воды было недалеко. Я пошёл за дровами и натаскал кучу сушняка. Печальный опыт и нужда — это великое дело. И огромный помошник. Так то!

Жаль, что у меня нет топора. Ну, да бог с ним. Хоть не голым и босы́м, эдак-то влетел. Грех жаловаться. Многие вон в животных разных заселяются или в гоблинов. Читали. Хотя жаль, что магии тут нет... Это во мне сработала мерзкая привычка во всем плохом находить хоть, что-то хорошее.

Пока я сам себя уговаривал, дело постепенно потихоньку двигалось. Хорошо хоть я допер раздеться и заняться разделкой туши около воды.

Да, свининка это хорошо, но вот разделывать ее... удовольствие еще то. В моем желудке свистело, квакало и уркало. Жрать хотелось неимоверно. А так, да. Кругом всё в кровище и такое впечатление, что я не кабанчика разделываю, а зарезал тут человек двадцать.

После тяжкого трудового оргазма, я, наконец, утер трудовой пот. Наскоро ополоснув руки и рожу, ощутил в своих руках здоровенный и вожделенный кабанячий окорок.

Теперь я понимаю немытых и небритых предков. Я... культурный, в общем-то, человек за каких-то три дня ... так опустился. Перестал бриться, мыться и воняю, как последний бомж. Я пропах... как бы по поэтичней это сказать... я пропах дымом походных костров, покрылся пылью дальних дорог и... и... в полный рост напелся щемяще-грустных походных песен у уютного костра. Суть одна — кругом полный геморрой. А так скажешь... и как оптимистично это прозвучит! А? Романтика, мля!

В экстремальных условиях очень быстро слетает с человека шелуха так называемой 'культуры'. Не мылся и хрен с ним! Посмотрел бы я на умника пожелавшего сполоснуться в ледяном ручье. Там не только уши в трубочку свернутся, но и член узлом завяжется. И не надо мне говорить про распущенность и развратность нынешней молодежи. Да. Побриться можно и ножом, заточив его до бритвенной остроты. Но кому это надо?! Мне?! Не, я и так обойдусь.

Что я могу сказать по этому поводу? Доброта и гуманность — это дитя избыточного продукта. А когда нечего жрать, вся эта шелуха улетает. Рассеивается как дымка на рассвете. Нет никакого зла или выбора. Нет терзания или моральных устоев. В том, что во время голода старики умирали первыми — нет никакого вселенского зла. Простой, практичный, голый прагматизм. Это проблема выбора. Дать жизнь детям или продлить свою. Так то! Выбор простой — либо дети имеют шанс выжить, либо не имеют. Дети и старики умирают первыми. Только старики сознательно собой жертвуют, в отличие от детей. Вот такое вот простое обоснование этой самой 'жестокости' на наш просвещенный взгляд.

Это все голод меня довел. Я когда голодный очень злой. 'А как поем — сразу добреть начинаю'.

Глава 3.

Глядя на то, как ты ешь сало — любой нормальный человек станет евреем.

На костре, сводя меня с ума вкуснейшими ароматами, поджаривался огромный кус мяса. Он ошеломительно скворчал и капал жиром на угли, которые тут же моментально подергивались белесой струйкой тумана, ароматно сгорающего дымка. Во рту у меня образовался и падал с высоты водопад, можно даже сказать — 'Ниагара' слюней. Я смотрел на кусок мяса и захлебывался от вожделения. Да я даже бабу так никогда не хотел, как сейчас жрать. Сожаления о кетчупе, хлебе и водочке промелькнули мимолетно. Водочка конечно у меня есть. Но вот моя болезнь моя — 'амфибиогенная асфиксия', совершенно не позволяет ее пить. Огромное земноводное крепко уселось мне на грудь и душит. А ну как потом хуже будет? И вообще универсальное средство общения еще никто не отменял. Помню как по молодости познакомился с француженками. Не помню после какой бутылки шампанского поймал я себя на том, что разговариваю я по-французски, как на родном русском. И девки, которые кроме как водка, матрешка, перестройка — больше ни бельмеса не понимавшие, с удовольствием ухохатываются над пошлыми анекдотами про поручика Ржевского. Интернационал.

Кое-как дождавшись пока мясо приготовится. Я дорвался до вожделенного. Я, урча и вроде как, подвывая, рвал своими крепкими, белыми и острыми зубами сочащееся жиром и соком мясо. Мне было до такой степени все равно, дожарилось оно или нет. Есть ли там болезни или нет. Я утешался тем, что даже паршивые пиндосы и лайми и вовсе полусырое мясо жрут. И ведь еще его поэтически при этом обзывают — бифштексом.

В общем, недолгое время спустя я чувствовал себя сибаритом**. Как там красиво сказал классик: 'Лукулл обедает у Лукулла'*. Обожравшись как моя собака, дорвавшаяся до халявы, я валялся на огромной охапке лапника и, расстегнув штаны, наслаждался жизнью, ковыряясь щепкой в зубах.

В голове почему-то вертелась эта дурацкая фраза про Лукулла. Хотя тут пока и тихо, но надо же когда-то и отдыхать здраво рассудил я и начал думать про разное. Вот теперь мучительно вспоминал эту фразу. Смысл там уничижительный. Вернее тон.

И ведь вспомнил! Слава мне! Это бессмертные 'Три мушкетера'. Там Портос приперся к старушенции своей любовнице и попал на ужин. 'Пир' у стряпчего, на его вкус сильно не удался. Помню, как я ржал, читая как в поданном ему 'манерном' пироге застряли зубы куснувшего это 'чудо кулинарного искусства'. Оттуда и зацепилось столь бесполезное знание. Хотя как сказать. Я тоже не сильно разнообразного продукта нажрался. Ну да ладно. Сытое брюхо — к учению глухо. Поживем — увидим. Пока что я лежал сытый и умиротворенный. Наслаждаясь поистине уже забытым чувством сытости.

Ночевать на деревьях мне пока не приходило в голову. Опасных хищников я пока не встречал. Да чего бы медведю бросаться на меня? Ну кто там еще водится? Волки? Рысь?

'А!', — я мысленно махнул рукой на возможную опасность, понадеявшись на русский 'Авось'. Это конечно может быть чревато. 'Но пока гром не грянет — мужик не перекрестится'.

Наступила ночь. Хотелось бы сказать, наконец-то я провел ее нормально — в сытости и безопасности, но... человек предполагает...

Проснулся я от резей в животе. Видимо усиленная жрачка не пошла моему брюху впрок. На меня напал жесточайший понос. Я был 'безумно счастлив' этим обстоятельством. И посему обдристал все вокруг полянки в радиусе метров двадцати, по крайней мере. Убегая в очередной раз 'в кустики' я очень сильно боялся наступить на отходы продукции своей жизнедеятельности и поэтому отбегал все время в другую сторону. Вы никогда не догадаетесь, ЧТО является самой большой проблемой в незнакомом лесу. Проблема эта проста, но почему-то о ней скромно умалчивают. Наверняка из этого сопливого слова 'этика'. Или 'мораль'? в общем однохренственно. Морализаторствующие ур-роды!

Сволочи!!!

Зато теперь я знаю, ЧТО должно стоять на первом месте в наборе у гребанного выживальщика. Если я выберусь, я обязательно напишу об этом книгу и озвучу на всех форумах. Нет, это вовсе не спички! Огонь можно добыть и трением — я об этом читал.

Первым пунктом должна стоять — ТУАЛЕТНАЯ БУМАГА!!! И это не снобизм и не декаденствующее эстетство. Это настоятельнейшая необходимость. Когда тебе в весеннем лесу нечем вытереть задницу, эта проблема встает перед культурным человеком в полный рост.

Веточкой пользоваться не пробовали?! А я пробовал — никакого удовольствия не получил.

Кора?! Кора ободрала всю задницу — и она все равно осталось грязной! Та еще радость 'первооткрывателя'. Пучок прошлогодней травы, приготовленный с вечера, закончился в первый 'присест'. Он, конечно колется и царапается, но по сравнению с корой — это лебяжий пух! Это я могу АБСОЛЮТНО ТОЧНО сказать, как первооткрыва... Нет! Как — естествоиспытатель, причем в обоих смыслах. Я вышел из положения! Истинно русский человек отличается от всех остальных большим умом и величайшей приспособляемостью.

Я бережливо использовал носовой платок несколько раз... не по назначению. (Надеясь назавтра отстирать его). Это невосполнимый пока ресурс. Но он тоже как-то быстро кончился.

Восседая в позе горного орла в кустах, я скорбел очк... душой. При этом вонял на всю округу и распугал незнакомыми утробными звуками всех возможных злодеев и хищных зверей, вероятно, притаившихся в темноте. Но мне было глубоко по х... э... все равно. Меня, наверное, даже можно было сожрать. Дико мучаясь животом я наверное даже обрадовался бы такому исходу. Но видимо таких засранцев как я, побрезговал сожрать даже самый злобный хищник. Я был беспомощнее младенца.

В этот поистине трагический момент своей биографии, я все равно предавался размышлениям. Служа, так сказать человечеству на столь нелегком поприще.

— Я еще снискаю славу подвижника, — пробормотал я вслух. — Или снищу...? — выскочивший снизу свист из непредназначенного для этого отверстия слился с последним словом, подтвердив тем самым мою правоту.

— Я еще-о ста-ану-у... знамени-иты-ым, — тужась как последний урод, продолжил я свой монолог. — Вот чем же мне посоветует почтенная публика в-воспользоваться да-альше-е?! — в этот момент мне показалось, что мои глаза совсем выкатились наружу от запредельного напряжения, но я все равно гордо поглядел в темноту словно ожидая аплодисментов и советов. Рожа моя в этот критический момент наверняка могла испугать кого угодно... если бы не темнота.

— Ну-у-у? — тут я издал очком оглушительный пук... и взаправду почувствовал райское наслаждение, как и обещала какая-то реклама.

Во мне, по-моему, вообще уже никакого полезного содержимого не осталось, даже в голове. От всеобщей пустоты и живот ненадолго перестал болеть. Сейчас мне с облегчением вспомнились даже совсем экзотические способы выхода из этой нестандартной ситуации.

Как писал один мужик, был он в гостях, в пустыне. Помнится мне, описал он устройство и принцип работы бедуинского туалета. Приведу его рассказ, без купюр как он запомнился мне.

Что из себя представляет пустыня? Наверное, при этом слове у каждого перед глазами встает картинка из "Белого солнца пустыни". Но кроме Верещагина там же еще и люди живут... На Ближнем Востоке эта часть Homo Sapiens называет себя бедуинами. Если рассказать об их жилищах — они очень похожи на те, в которых живут наши чукчи. Тот же каркас, обтянутый или холщевиной или шкурами. А позвольте спросить неискушенного читателя — куда бедуины ходят (пардон) в туалет? А ведь без него — никуда. Да и конструкция его должна быть легкомонтируемой/демонтируемой — публика-то кочевая. Надо сказать, что такой вот пустынный походный ватерклозет сухого типа — одно из моих наиболее сильных впечатлений.

Амбула. Конструкция такого заведения выглядит приблизительно следующим образом: Метрах в двадцати от "чума" вырыта яма в песке (глубина зависит от предполагаемой задержки племени в данной местности и от количества посетителей на единицу времени). Чтобы песок не осыпался, в яму вставлена корзина без дна. Поперек ямы брошены две жерди — собственно на них и происходит процесс. Ну и весь фундамент закрывает точно такой же вариант чума, только естественно, размером поменьше.

Казалось бы — ничего необычного... но! По окончании процесса возникает естественное желание завершить дело туалетной бумагой. Беда только в том, что с магазинами здесь не густо, и столь дефицитного товара просто не купить. С водой, хоть это и принято у арабов — тоже проблемы (пустыня все же, на питье не всегда хватает). Поэтому народная мудрость подсказала выход из столь затруднительного положения. Вместо бумаги используются... небольшие камешки. И для этих целей перед входом вывешены два холщовых мешка.

Итак, начало производственного цикла: один из мешков заполнен камнями, второй — пустой. Страждущий, сделав свое дело, использует один или более "туалетных камешков" (в зависимости от потребности) и кладет использованный камушек во второй мешок (это пустыня — камни здесь тоже дефицит!) И что же происходит, когда в первом мешке будет использован последний камень, — спросите вы... Завершение цикла выглядит следующим образом: в первый мешок кладется последний камень, а далее "сидящий" делает с этим мешком приблизительно точно такие же пассы, как "кричащий" в нашей любимой игре лото, когда перемешивает бочонки (чтобы все лишнее осыпалось).

Последняя фаза цикла — мешочки меняются местами...

* * *

Вот я, сидя враскоряк и думал, как мне запастись камешками. Или уже для многострадального органа использовать малобэушный носок?

Чахлую травку поблизости я непредусмотрительно ободрал, и теперь нешуточная проблема встала в полный рост. Откинув многострадальный платок подальше, я, скрючившись, прилег на охапку лапника. Напоследок, всё-таки решил воспользоваться в следующий раз носком. Прилег, и неожиданно для себя крепко заснул.

* Лукуллов пир — так мы говорим, пораженные изобилием и изысканностью стола, множеством блюд, роскошью трапезы. Своим возникновением выражение 'лукуллов пир' обязано знатному римлянину консулу Луцию Лицинию Лукуллу, жившему в 'золотом веке' Рима, когда Римская республика стала самым богатым и могучим государством древнего мира.