Так что, короля Варго почитал — не настолько, чтобы сменить род занятий, но достаточно, чтобы не позволять оскорблять его эльфийское величество в своем присутствии. Он перегнулся через стол, протянул лапу, сгреб Лерика за воротник и подтащил к себе:
— Ах, ты, сопляк! Вот я тебе покажу, как короля хаять, так отделаю, что твой хозяин тебя не узнает! — Слова не разошлись с делом, он вышвырнул мальчишку на открытое место, прямо под ноги своим бандитам.
Били его с удовольствием, хоть и не в полную силу. Во время празднеств городская стража была начеку, драчунов на улицах хватали и не разбираясь, сразу тащили в караулку, а кулаки у молодцев давно уже чесались, дармовая выпивка горячила кровь. Сначала Лерик сопротивлялся, даже ухитрился пнуть кого-то между ног каблуком, но быстро оказался на полу, и только прикрывал голову руками, пока ему пересчитывали ребра. А потом вдруг затуманенное сознание с пугающей ясностью пронзила мысль: пускай убьют, так даже лучше, разве это жизнь?
Он не посмел швырнуть медальон Хранителя королю под ноги, сам даже не понял, почему. Ведь собирался, представлял, как сделает это, как выкрикнет ему в лицо, все, что думает. Но когда его поставили перед троном, как зачарованный, поклонился и поблагодарил за высокую честь. И каждый раз, видя короля на заседаниях Высокого Совета или в тронном зале, Лерик впадал в то же самое благоговейное оцепенение, презирая себя за трусость и подлость. Но Варго не король, его он не боится — это привычное, знакомое с рождения зло, судьба, от которой не уйдешь. Пусть будет так, это справедливо!
Варго прикрикнул на своих ребят:
— Эй, насмерть не забейте, еще пригодится, — он наклонился и ухватил Лерика за разбитый подбородок, — ну что, уяснил?
— Уяснил, — прошептал мальчик, — ты такая же тварь, как король.
— Вот ведь! Ну, сам напросился, — Варго занес кулак, но опустить его не успел, от дверей раздался грозный окрик:
— Стоять, не двигаться!
Он оглянулся, ожидая увидеть стражников, но с изумлением обнаружил гвардейские мундиры. Этим-то что здесь нужно? При оружии, в полном доспехе, по трактирам так не гуляют. Но послушно замер, подняв руки. От гвардейцев не откупишься, если что, зарубят и глазом не моргнут. К скорчившемуся на полу мальчишке подошел молодой человек с лейтенантскими нашивками, наклонился, заглянул в глаза, тяжело вздохнул и приказал привести лекаря, да поскорее. Потом повернулся к Варго:
— Если он умрет, тебя вздернут следом.
— Да я ж из лучших побуждений, вы ж не знаете! — Искренне возмутился Криворукий, — он же короля тварью обозвал, пить за его здоровье отказался! Это его, щенка, вешать нужно!
Лейтенант подошел к Варго вплотную и прошипел тому в лицо:
— Ты, скотина, треплешь королевское имя по кабакам, а потом других обвиняешь? Еще хоть слово, и я даже ждать не буду, на месте зарублю. Ты по пьяни затеял драку и за это ответишь.
— Понял, понял, — Варго сразу же сник. Ох, и крут же у мальчишки покровитель. Неужели... бандит аж похолодел от одной мысли — неужели сам министр Чанг? Иначе с чего бы гвардейцы щенка выручать кинулись? Обычно такими делами городская стража занимается. Упаси, Семеро, с министром связываться! С рудников сбежать можно, а вот из петли уже не вылезешь.
Запыхавшийся лекарь склонился над потерявшим сознание Лериком, (похоже, кто-то в пылу драки ударил книгочея по голове) проверил пульс, оттянув веко, посветил свечой в зрачки, расстегнул камзол, ощупал ребра, покачал головой:
— Три ребра сломаны, в других могут быть трещины. Больше пока ничего сказать не могу, возможно, пострадали почки, надо будет посмотреть первую мочу, нет ли там крови. Лучше бы оставить его здесь, не перевозить никуда.
— Это невозможно, — сухо ответил лейтенант, — мы обо всем позаботимся, а вы поедете с ним. — Он подозвал одного из своих людей, распорядился о носилках и подозвал хозяина:
— Этой ночью в вашей таверне случилась обычная пьяная драка, почтенный Мартинос.
Хозяин понимающе кивнул, не удивляясь, что ни разу не бывавший в трактире гвардеец знает его имя, и подумал, что легко отделался — лейтенант явно не хочет огласки. А ведь можно было и по миру пойти. Десять лет назад у заезжего кавднского принца в одном из веселых домов кошель украли, он пожаловался, так заведение закрыли, девок в обитель заточили, а хозяйку выпороли на площади и присудили такой штраф, что бедная все сбережения отдала, да еще в долги залезла. Так потом и не оправилась, в кухарках век доживала, бывшая девица из жалости взяла. Кто его знает, кем и кому этот мальчишка приходится, раз из-за него так всполошились.
Варго и его молодчиков сноровисто забили в колодки, мальчика осторожно переложили на носилки и унесли, бандитов увели, о случившемся напоминала только лужа крови, растекшаяся по полу. Хозяин вздохнул с облегчением и прикрикнул на служанку — за окнами уже светало, через два часа открывать трактир, подтянутся первые страдальцы, лечить головную боль перечным настоем и супом из бычьих хвостов, нужно к тому времени все отмыть, чтоб и следа не осталось. А что Варго взяли, так оно и к лучшему — пару месяцев спокойно будет, пока сошки поменьше власть делят. Потом, правда, опять придется наливать задаром.
* * *
Несколько дней после драки Лерик провел в забытьи — лекарь поил его сонным отваром. В короткие минуты пробуждения он не успевал даже сказать, что не хочет пить зелье, как к его губам подносили чашу, и юноша снова проваливался в тяжелый маковый сон.
А первое, что увидел Лерик, очнувшись, было до отвращения знакомое лицо — внимательные зеленые глаза, выцветшая радужка только подчеркивала остроту взгляда, не позволяя отвлечься от пронзительно-черных зрачков, короткие волосы, когда-то черные, широкие брови, властный подбородок. На заседаниях совета Лерик изучил эти черты до мельчайших деталей, пытаясь осознать, что же его так пугает в лице министра государственного спокойствия, да и в самом министре, но так и не смог понять.
Он знал, почему ненавидит Чанга, правую руку короля-убийцы, единственного из министров, сохранившего свой пост и влияние. Чанг мог вмешаться, мог спасти его учителя, для министра нет и не было ничего невозможного, но он только порадовался, что непокорный Хранитель больше не будет мозолить глаза. Лерик ненавидел всех, кто был тогда в часовне — на их глазах вернувшийся король совершил убийство под видом справедливой казни, но после короля в его списке стояли двое — бывшая наместница и господин министр. Саломэ любила Леара, Чанг — ненавидел, и вместе они погубили герцога Суэрсена, Хранителя, человека, который был для Лерика всем.
Но почему он боится Чанга, Лерик не понимал. Министр не обращал на нового Хранителя никакого внимания. Столкнувшись в дворцовых коридорах или на заседаниях совета, даже не здоровался — ограничивался коротким кивком. Он, без сомнения, знал Лерику подлинную цену: предатель и трус, никчемный щенок, капризом короля вознесенный на самый верх. Пустое место с громким титулом. Юный Хранитель не сомневался, что ему нечего опасаться, но каждый раз, встречая холодный взгляд тусклых зеленых глаз, вздрагивал и съеживался. Слишком уж отчетливо этот взгляд говорил: я вижу тебя насквозь, мальчишка, словно ты сделан из стекла.
Чанг удовлетворенно кивнул:
— Вам повезло, господин Хранитель, что вы так молоды. По словам лекаря, человек в возрасте мог бы и не пережить подобной встречи со старыми друзьями. Вы же отделались парой сломанных ребер. Но учтите на будущее, что молодость — быстро проходящее преимущество.
Услышав про сломанные ребра, Лерик попытался приподняться, но, вскрикнув от острой боли в груди, передумал и угрюмо спросил:
— Вы что же, следите за мной?
— Слежу, — спокойно подтвердил министр.
— И чего ради?
— Причин несколько: первая — я наблюдаю за всеми членами Высокого Совета, прежде всего, для их же собственной безопасности.
— Особенно за магистром Иланой, вот уж кто без охраны пропадет!
— Магистры ордена Дейкар не сомневались в своей неуязвимости.
— Магистров ордена Дейкар убил король. Вы что же, от него меня охраняете? — Лерик смотрел на Чанга с вызовом, за которым пряталось отчаянье. Он же все знает, только время зачем-то тянет. У министра везде прознатчики, ну и пускай! Он умрет, сказав правду! Для этого нужно не меньше мужества, чем воину, вступившему в неравный бой! Пускай все узнают, что Хранитель назвал короля тварью и заплатил за это жизнью! Взгляд Лерика горел, щеки пылали.
Чанг сухо поджал губы:
— Я спас вам жизнь, юноша. Хотя бы из вежливости, изобразите благодарность, раз уж вы так мало себя цените.
— Ценю? — Лерик сорвался на крик, — как будто вы не знаете, какая я гнусь! Вы же на меня как на червяка смотрите! Что мне ценить? Это? — Он схватил медальон Хранителя с прикроватного столика и швырнул его в лицо министру. Чанг поймал медальон за цепочку и положил обратно. Наклонился к упавшему на подушку Лерику и негромко сказал:
— Гнусью, мальчик, ты мог бы стать. Если бы носил это с радостью, а не заливал совесть вином в трактирах.
— Зачем мне жить, ради чего? Я никогда не отомщу, я даже сказать ему в лицо не могу, что думаю, как увижу — ноги сами в поклон сгибаются!
Министр грустно улыбнулся:
— И у меня сгибаются.
— И что же вы делаете? — Лерик не скрывал недоверия.
— Я кланяюсь, Лерик. Низко и почтительно. А зачем тебе жить, мы обсудим не сейчас и не здесь, — Чанг поднялся, и сухим официальным голосом простился, — выздоравливайте, господин Хранитель, король ждет вас в Совете.
* * *
В своем кабинете он привычно откинулся на спинку кресла, и усмехнулся портрету наместницы:
— Молодой человек ищет смысл жизни. Улыбаетесь, ваше величество? Правильно. Молодой человек глуп, иначе бы просто жил. Но раз уж никак не может без смысла, придется ему помочь, — и, уже без тени усмешки, — жалко мальчишку.
А наместница на портрете улыбалась понимающе, сочувственно. Она ведь знала, что жалеет господин министр в первую очередь себя.
4
Чем веселее гулянье, тем тяжелее похмелье. Рождение наследника отмечали неделю — по дню на каждого из Семерых. За это время съели и выпили столько, что Сурем мог бы выдержать двухмесячную осаду, купцы и трактирщики собрали годовую выручку, а храмы за счет пожертвований возместили все, что потратили на милостыню.
Спустя семь дней город вернулся к нормальной жизни — старейшины цехов позволили мастерам вернуться к работе, дети пошли в школу, жрецы возобновили службы, а король созвал заседание Высокого Совета. После возвращения Элиана состав советников изменился. По очевидным причинам в нем больше не было мага Дейкар, но госпожа Илана сохранила свое положение. Место магистра Ира к всеобщему удивлению занял министр Чанг, вопреки слухам, что король отдаст освободившееся кресло храмовому совету.
Впрочем, нельзя сказать, что жрецы много потеряли — при короле Высокий Совет утратил власть, сохранив пышные, но пустые привилегии. Король Элиан не нуждался в советчиках, даже столь высоких. Но король уважал традиции, главную опору государственной власти, поэтому исправно собирал советников, выслушивал их единогласное одобрение и благодарил за мудрые речи.
Единогласно одобряли не только советники — министры предоставляли его величеству описательные доклады, не смея добавить свои рекомендации, как было принято при наместницах. И только министр государственного спокойствия не отступил от привычной формы доклада — господин Чанг знал, что один эльф, даже легендарный король Элиан, не в состоянии управлять империей единолично, и продолжал заниматься своим делом, словно ничего не изменилось. В отличие от коллег, он был уверен, что король внимательно изучает и доклады чиновников, и донесения из провинций, и даже отчеты министерства финансов, такие запутанные, что порой сам автор документа не мог разобраться в цифрах.
Сегодняшнее заседание совета обещало быть таким же, как и предыдущее — долгим и скучным. Магистр Илана ерзала на стуле, пытаясь устроиться поудобнее. Бесполезно. Будь ее воля, она давно бы заменила эти орудия пытки, по недоразумению названные стульями, на мягкие кресла, но традиция оберегала освященную веками мебель. Резная спинка словно целиком состояла из острых углов и выступающих граней, они беспощадно впивались между лопатками, стоило чуть расслабиться и прислониться к твердому дереву, а дубовое сидение умоляло положить на него подушку.
А еще в зале царил нестерпимый холод — толстые стены и узкие высокие окна в старом крыле сберегали прохладу летом, но осенью, как только начинались дожди, прохлада превращалась в промозглую сырость. Она раздраженно цокнула языком — синее шелковое платье, сшитое по последней моде, введенной беременной королевой, не спасало ни от холода, ни от острых граней. К тому же, новый силуэт — пояс под грудью, глубокий квадратный вырез, узкие рукава и спадающая на манер туники легкая ткань — плохо подходил к пышной фигуре белой ведьмы. Эти платья хорошо смотрелись на юных девушках-тростинках, или на женщинах в тягости. Тростинкой Илана никогда не была, а беременной — никогда не будет. Оставалось только ждать, когда глупая мода уступить место чему-нибудь более разумному и теплому. Например, бархату и собольему меху.
Дородному бургомистру, наоборот, было слишком жарко, он пыхтел и отдувался, расстегнул, воровато оглянувшись, верхнюю пуговицу на камзоле и прикрыл преступление золотой цепью. Для престарелого мнительного купца, помнившего еще наместницу Энриссу, заседания совета превратились в настоящую пытку — бедняга всего боялся. Не так повернуться, не то сказать, испортить воздух после горохового супа с копченой свиной ножкой (сколько раз он просил жену избавить его этого соблазна!) В присутствии короля бургомистр впадал в оцепенение и с трудом выдавливал из себя похвалу высочайшим предложениям, когда приходило время голосовать.
А вот военачальник Тейвор не заметил никаких изменений, он и в старые времена норовил вздремнуть во время заседания, оживляясь, только если речь заходила о военном бюджете. Раньше его голос принадлежал наместнице, теперь — королю. Никакой разницы. И все же, когда взгляд его величества останавливался на все еще моложавом, несмотря на возраст, лице графа Тейвора, того пробирал холодный пот. Слишком ясно вставало перед глазами то, что военачальник предпочел бы забыть раз и навсегда.
Лерик сидел неестественно ровно, словно затянутая в корсет девица на выданье, тугая повязка удерживала на месте сломанные ребра, но не спасала от ноющей боли. Он бы с радостью остался в постели, но не посмел пропустить заседание совета. Не дай Семеро, король спросит, куда пропал Хранитель дворцовой библиотеки, а так же законов и обычаев империи. Хотя какое королю дело до законов? В империи теперь один единственный закон — воля короля.
Но это и к лучшему — Лерик мучительно остро осознавал свою неполноценность. Будущие хранители учатся чуть ли не с рождения, у него же было всего два года. И хотя Леар, оставив обычную иронию, утверждал, что его найденыш и в самом деле отмечен Аммертом, юноша не чувствовал себя избранником бога знания. Скорее уж Ареда...
