— Я это уже слышал, — спокойно ответил Аш и швырнул эльфийку на траву. Рука с мечом поднялась в замахе, готовая безжалостно опуститься на жертву.
— Нет!!! — вскрикнула Тари, пытаясь руками защититься от смертоносного клинка, закрывая голову, и безудержно разрыдалась. Лезвие застыло слишком близко от ее тела.
— Дурочка, — без эмоций произнес хозяин леса, присаживаясь на корточки перед скорчившейся девицей.
— Если бы тебе так дорога была честь, за которую ты меня упрекаешь, ты умерла бы еще на поляне. Ты не позволила бы мне творить с твоим телом что угодно, отбивалась бы до последнего, защищаясь. А что сделала ты? Лежала, как покорная овечка, и получала удовольствие. Я же не слепой, чтобы этого не заметить. Не ври сама себе, жизнь тебе дороже чести. Это не плохо и не хорошо, это всего лишь правда, которую ты отказываешься принять. А еще правда в том, что ты сама этого хотела. Возможно, не осознавала, спорить не стану, но если будешь честна с собой, то найдешь ответ. Те, кто не хочет такой участи, запросто не сдаются. Тебе ведь нравится, когда я прикасаюсь к твоему телу. Нет, не отвечай мне. Ответь сама себе. Не скажу, что не тронул бы тебя, поведи ты себя иначе, — но тогда всё было бы по-другому. Я в своем праве, не забывай этого. Но ведь с тобой я был нежен. Вспомни, что ты чувствовала тогда.
Тари скулила как испуганный щенок. Голос Аша был ровным и спокойным, но каждое его слово острым клинком вбивалось в сознание. Едва поняв, что никто ее убивать не собирается, она принялась лихорадочно думать, вспоминать, что же тогда произошло. И понимала, что сумеречник прав, все его слова были правдой, от начала и до конца. Она возненавидела его еще сильней за эту правду, за свою слабость, за то, что он читал ее, как открытую книгу, замечая то, что он сама еще в себе не успела осознать.
Да, ей хотелось, проклятье, ей отчаянно хотелось услышать, как стонет этот зверь в ее объятьях, как разгорается его желание, жажда ее тела. Нет, он был не красив и совершенно не походил на тех изящных юношей, которые так нравились Тари, — но от него, этого угрюмого друида, веяло такой силой, такой немыслимой первобытной мощью, что ей невольно, неосознанно захотелось заполучить его. И как бы она ни ненавидела свое тело, столь ярко отозвавшееся на ласки дикаря, — но это были именно ее затаенные желания. Тогда она их не понимала, отказывалась признавать, но сейчас не могла отрицать — она хотела этого загадочного и такого ужасающего... мужчину. Именно мужчину она в нем видела прежде всего — такого, о котором подсознательно мечтают почти все девушки, даже если выбирают более слабых и хрупких спутников жизни. От близости этой невероятной силы кружилась голова. И она ненавидела его за это — за то, что в его глазах словно застыла вечная насмешка, за то, что он не воспринимал ее всерьез. Ненависть и жажда отомстить за то, что он посмел видеть ее так, посмел играться. Желание, чтобы этот могущественный друид пал к ее ногам. Растоптать.
— И всё равно ты ублюдок, — бросила она, успокаиваясь, поняв, что опасность миновала, и, унимая бурю в мыслях и чувствах. Те же руки, которые несколько минут назад несли смерть на острие клинка, осторожно подняли Тари с земли. Аш прижал ее к себе и понес обратно в дом. И ей было уютно в этих сильных, хоть и ненавистных руках. Но всё же зерно мести начало пускать свои ростки в душе эльфийки.
— Ну, ублюдок. Я же не спорю, — равнодушно произнес сумеречник, усадив девушку обратно на постель,
— Оденься вот, — и протянул ей светло-голубую тунику из тонкого гладкого льна, настолько легкого, что напоминал шелк. Эльфийка мгновенно оделась — она уже устала постоянно выставлять напоказ свое тело. Туника пришлась впору; широкий кант по вырезу, краю рукавов и низу был богато расшит незабудками. Аш протянул такой же расшитый широкий пояс и пару сандалий из тонких ремешков на мягкой, но крепкой кожаной подошве.
— Откуда это? Как на меня шито, — совсем по-детски удивилась Тари. Туника была более чем симпатичной.
— На тебя и шил. Пора обедать, — буркнул эльф, выходя из комнаты.
— Сам шил? На меня? — изумленно прошептала девушка, присев на край кровати. Произошедшее на поляне и только что, во дворе, отодвинулось в какой-то дальний край сознания. Она отказывалась понимать и этого странного друида, и то, что ее так неотвратимо тянуло к нему.
Глава вторая
Вслед за незаметно пролетевшим летом мягкими лапами по лоскутному одеялу рыжих листьев пришла осень. Развесилась рябиновыми кистями, пропахла пряным валежником, закурлыкала прощальными песнями перелетных птиц.
— А куда улетают птицы, если мир так мал?
— Глупая, это не мир мал, это всего лишь обжитая часть его мала. Никто не ходил за горы, все боятся.
— А ты?
— А мне без надобности.
Она привыкла. Смирилась со своей участью и привыкла. Он не был ни злым, ни грубым. Он, Аш, был спокойным, насмешливым иногда. Словоохотливым. Тари расспрашивала — он рассказывал. Поначалу его рассказы пугали.
* * *
— Понимаешь, Тари, это другой мир, и ты попала в него через портал.
— Так не бывает. Если я, купаясь в озере, нырнула в портал, то, как на берегу оказались мои вещи? — девушка уже немного освоилась и неожиданно открыла для себя, что друид может быть вовсе не опасным и не намеревается ее убивать. Его желания и цели относительно нее были всё так же туманны, но иногда Тари казалось, что ее просто насильно выдали замуж. Радовало одно — "муж" не бил. И вообще он относился к ней очень странно.
— Потому что ты прошла черту раньше, чем сняла одежду. Ты уже здесь разделась и полезла в воду. Знаешь, ты очень странная, хотя, скорее, просто невнимательная девочка. Так и в неприятности вляпаться недолго.
— И так уж вляпалась, — недовольно пробормотала Тари, понимая, что так, скорей всего, и было. Тогда был солнечный жаркий день, и эльфийка торопилась сорвать с себя одежду и бухнуться в воду — освежиться. Разморенная зноем, она вполне могла пропустить тот момент, когда сам берег изменился, поскольку все ее мысли занимало предстоящее купание и блестевшее впереди зеркало озера. Опять проклятый сумеречник прав. Он, словно предсказатель: всё видел, всё понимал, всё мог додумать за нее.
— И кто в этом виноват? Кто виноват, что, оказавшись в незнакомом месте, ты не побежала искать дорогу, а разлеглась на травке, ожидая, кто же придет по твою душу? Или тело, — многозначительно добавил Аш, расплываясь в уже ставшей привычной, а оттого еще более ненавистной насмешливой улыбке.
— Ты! Ты виноват, ты зверь! — забарабанила по груди эльфа кулачками девушка, скорее в детском протесте, чем от злости и обиды. И тут же оказалась в кольце рук. Больше всего раздражало то, что очутиться в объятьях этого медведя было приятно, эти руки каким-то чудом умели успокаивать. Эта сила убаюкивала несдержанный нрав Тари. Она закрывала глаза и старалась забыть это ненавистное звероглазое лицо с клыкастой улыбкой. Так и не смогла привыкнуть к ужасающему оскалу.
— Да, я зверь. Я сам избрал этот путь. Любой друид, когда решает принять тотем заранее готов к таким последствиям. И каждый знает, что рано или поздно его начнут бояться соплеменники, и придется удалиться, стать отшельником. Представь себе, девочка, я это знал за много сотен лет до твоего рождения, когда ступил на этот путь, — голос друида был спокоен, он удерживал Тари в объятьях одной рукой, а второй отрешенно гладил по волосам. Мысли его были где-то далеко, настолько далеко, что эльфийка боялась предположить, о чем может сейчас думать Аш. И это пугало гораздо больше, чем янтарный взгляд и клыки. Сумеречник был кем-то, кто за гранью понимания Тари. Это было страшно. И в то же время — завораживало. Она все больше путалась в своих чувствах, не понимая, чего же больше — ненависти или притяжения.
— А ты давно здесь, или родился уже в этом мире? — спросила девушка невпопад, просто растерявшись, не понимая, как поддержать разговор, а молчать не хотелось. Хоть и уютно в этих объятьях.
— Давно, уже немногим более тысячи лет, — в своей обычной спокойной манере ответил эльф. Казалось, его голос вообще не склонен поддаваться каким-либо эмоциям. Насмешка и спокойствие сменяли интонации друг друга, но вытесняли все остальное.
— Более тысячи?! Сколько же тебе лет? — Тари даже дернулась и уставилась в столь пугающие глаза, пытаясь осмыслить, насколько древним может быть это существо. Нет, она, конечно, знала, что эльфы бессмертны по природе своей. Но мало кому удавалось прожить столько. Уходили в мир иной более молодыми, чем этот сумеречник. Уходили по-разному: кто пал в сражении, кого постигла смерть случайная, кто от тоски сократил свои дни. Как бы то ни было, но порогом служила пресловутая тысяча лет: мало кто до нее добирался, и еще меньше было тех, кто захотел жить дольше.
— В этом году ровно полторы тысячи. Ты — мой подарок на столетие рождения, — привычно насмешливо улыбнулся друид в ответ. Тари нервно сглотнула.
* * *
Это было весело — ходить по лесу с Ашем и собирать грибы. И ягоды. И отмечать, что он умеет смеяться. Непринужденно, звонко. А еще поет. Красиво, как не каждому менестрелю дается: высокий чистый голос, серебряной струной разбивающийся на радужные осколки. Тари и помыслить не могла о том, что этот зверь может так петь, выворачивая ее душу наизнанку. Она-то наивно полагала, что знает толк в эльфийских песнях, но голос друида стал для нее настоящим откровением. И не раз смахивала слезу украдкой, когда в лунную ночь, сидя на замшелой крыше дома, сумеречник пел.
И улыбался. Так странно, грустно улыбался. И это непонятное, неизвестно откуда взявшееся тепло во взгляде. Иногда девушка не могла понять, за что она его так ненавидит и почему боится. Не находила этому причин, словно два чувства, ненависть и страх, принадлежали не ей. Но они были, и вычеркнуть их не получалось.
"Беда!" — Тари с рождения обладала даром читать мысли животных. Этот волк, выбежавший на поляну, когда они с Ашем прочесывали очередной брусничник, отозвался болью в голове эльфийки. Не мысли — он передавал друиду образы. Тревожные.
"Веди", — короткий и предельно ясный ответ.
Волчье логово. Тари боязливо оглянулась. Обычно она дружна была со зверьем, но волки всё же настораживали. Одно дело — понимать животных, и совсем другое — чтобы они поняли и приняли чужого. Особенно, когда их вокруг десятки, если не сотни. А вот сумеречник нисколько не боялся. Он здесь был более дома, чем в собственном жилище, это ощущалось кожей. Друид присел на корточки рядом с матерым старым вожаком, который лежал почти недвижно и хрипел. Коснулся ласково ладонью головы.
"Не надо, старший брат, время пришло. Пора мне, пусть молодые ведут стаю. Меня ждет Она", — девушка уловила образы и невольно вздрогнула. Вместо какой-то эфемерной волчьей богини-смерти старый вожак видел ту, что давно покинула его, — свою волчицу. И стремился к ней. Тари всегда предпочитала общаться с безобидными животными и инстинктивно избегала хищников, поэтому была поражена, увидев такую преданность волка своей спутнице жизни, которая давно ушла в мир иной.
"Уверен? Я всё еще могу дать тебе силу", — неприкрытая грусть чувствовалась в Аше: он словно с близким другом говорил. И если бы хоть кто-то смог заглянуть в закрытую от всех душу мрачного друида, то понял бы — так оно и есть.
"Нет, старший брат, мне пора. Я вырастил достойную смену. Она и так ждала слишком долго", — вожак был непреклонен.
"Я уважаю и принимаю твое решение, серый брат", — и с этими мыслями сумеречник встал с земли, поднимая на руках матерого старого вожака, который выбрал смерть.
Так далеко Тари еще ни разу не ходила. Аш нес волка в предгорья, и, достигнув их, начал подниматься по крутой тропе на утес. Вся волчья стая, покорно опустив головы, шествовала за ним в молчании. Девушка не понимала происходящего. Даже ей казалось очевидным, что вожака всё еще можно вылечить. Он не был так уж стар, просто болезнь. Так почему? К чему всё это странное действо? Зачем он выбирает смерть, если еще может жить?
Шествие постепенно достигло вершины утеса. Аш положил волка на краю скалы и почтительно склонился. Тари молчала, боясь ненужным звуком нарушить торжественность происходящего: пусть и непонятно, но это было именно тем, что стоит уважать. Старый вожак с трудом поднялся, обвел взглядом волков, рассевшихся на скале, и... прыгнул вниз. Девушка рванулась, вцепившись в рукав эльфа: такого она точно не ожидала! Немым вопросом в глазах застыло:
"Почему же ты стоишь и смотришь? Ты же мог его спасти?"
Хозяин леса молча отстранил эльфийку; она отступила на шаг назад, еще больше отказываясь понимать то, что здесь происходило. И тогда Аш запел. Ей казалось, она привыкла к его песням — но внезапно поняла, что ошиблась. Этот голос разрывал душу на куски. В нем была такая обнаженная печаль, что дышать становилось больно. Эльф прощался с другом, с братом, отдавал дань уважения его решению. И благословлял в светлый путь к той, что дороже жизни, что ждала все эти годы, ждала, пока ее возлюбленный поднимет стаю, вырастит смену, передаст власть тому, кому сможет доверить своих детей. Ведь все они, вся стая — его дети. Не по крови, по иному родству.
Слезы потекли по щекам Тари. Боль, звенящую в песне, невозможно было вытерпеть — девушке хотелось кричать, вплетая свой голос в тоскливый вой волков. Она закрыла рот ладонью, удерживая готовый сорваться возглас. И через пелену слез увидела невозможное, то, что не могло быть правдой — на месте Аша, подняв морду к небу, прощался с вожаком огромный белоснежный волк. Моргнула, и видение исчезло. Сумеречник по-прежнему стоял на краю утеса и пел прощальную песнь.
* * *
Друид и сам не заметил, как привык к шумной девчушке. Назвать ее девушкой не поворачивался язык: хоть она была вполне взрослой, но всё же настолько мелкой и угловатой, как подросток, что сумеречник не мог воспринимать ее всерьез как женщину. Особенно когда она совала любопытный нос туда, куда совать не стоило. Всё это веселило Аша, с ней и впрямь было не скучно, и ни разу не закралось сожаление о том, что тогда, много месяцев назад, решил лично разобраться с нарушительницей, а не послал волков. И не оставил бесконечно блуждать в лесу, в котором ее поджидала только смерть.
— А вот возьму и убегу! И не удержишь, — расхорохорилась в очередной раз Тари, показывая характер. Она давно прекратила малодушно помышлять о смерти, и уж точно забыла ханжеские попытки посовестить друида собственной поруганной честью. Она вообще была из тех, кто быстро привыкает и смиряется с любой участью, если не жмет особо. Ей не жало, сумеречник девушку не обижал, не был с ней груб, да и не утруждал особо, по многовековой привычке предпочитая всё делать самостоятельно. И все же время от времени в ней пробуждался отчаянный сорванец, и бросал вызов пленителю.
— Беги. За руку не держу, — Аш уселся на пороге дома и состроил заинтересованное лицо: уж больно ему стало любопытно, как Тари попытается сбежать.
