Война - дело молодых

* * *

Первый раз в этом городе она надела джинсы, запрятала волосы под шапку Бека. Бесформенный свитер до колен нашёлся у Люции Карловны, смотревшей на неё печально и тревожно. Она крепко обняла старушку.

Никогда ещё ей не приходилось выходить из интерната по ночам.

...Уже привычные днём, ночью развалины казались просто страшноватой декорацией к компьютерной "стрелялке". Поднявшийся ветерок дребезжал среди ржавых арматурин там, где когда-то были дома. Пятна граффити на смутно белеющей впереди длинной стене, прыгая, сливались в непонятные буквы. Пацаны скользили в темноте, как призраки. Она плелась сзади, изо всех сил заставляя одеревеневшие ноги двигаться быстрее.

Ей не хотелось и думать о том, что несёт Бек за пазухой. Но когда он остановился за очередным углом и нетерпеливым шепотом спросил "ну, куда?", то её вдруг озарило — так, что она нервно прыснула.

— Ты чего? — даже испугался Бек.

...На рассвете, когда фугас, аккуратно опущенный в помойный бак возле Центрального РОВД, наконец рванул, а в разбитые окна РОВД полетел весь скопившийся там мусор, — они бросились бежать со всех ног. И только когда взбудораженный квартал остался позади, рухнули в сухой бурьян, как подкошенные, задыхаясь от хохота.

— Во получилось! Къамел дац!.. — наконец выпалил Бек. — Базару нет! В следующий раз надо будет ещё что-нибудь... Талгатовна, ты чего?

— В следующий раз?!

Она сама не поняла, как, взметнувшись, вцепилась ему в воротник затрещавшей рубахи и вздёрнула на ноги легко, как куклу.

— Это был последний раз! Понял?! Последний! Только посмей! Можешь убираться тогда! Прямо сейчас! Ну?

Он встряхнула его так, что голова у него мотнулась.

— Решай!

Повисла тишина.

Бек исподлобья глянул ей в лицо, потом отвёл глаза:

— Пусти... рубашку-то порвёшь, самой ведь зашивать...

* * *

Когда ещё сильнее похолодало, и пластилиновая грязь, днем жирно чавкающая под ногами, стала по вечерам схватываться морозцем, больше всего она боялась, что дети начнут болеть. Лекарств у них было по минимуму, самых простейших, тех, что она привезла с собой — типа аспирина и фталазола, да ещё у Люции Карловны оказался запас трав, которые та собирала и сушила на чердаке всё лето. Она с тревогой прислушивалась, не кашляют ли малыши, но те лишь привычно размазывали сырость под хлюпающими носами. Она и сама то и дело шмыгала потёкшим носом, да машинально расчёсывала ладони, на которых трескалась кожа — авитаминоз. Дальше этого дело не заходило.

И вдруг, буквально за какие-то сутки, слёг Артур.

Самым страшным был даже не лающий кашель, от которого его буквально выворачивало наизнанку, — самым страшным был жар, накалявший старенький, обмотанный замусоленным лейкопластырем, градусник.

Они с пацанами устроили Артура в отдельной маленькой комнатушке внизу, завалив его одеялами и притащив побольше питья, заваренного перепуганной Люцией Карловной.

я забыл вмешаться и спросить, зачем

У неё тоже дрожали руки от страха и беспомощности.

— А где врача найти, Бек?

— Какого врача? — зло бросил тот. — Ты ещё скажи — "скорую" вызвать!

— Но ведь есть же где-то врачи, — упрямо повторила она. — Хотя бы в госпитале. У военных. Я сейчас побегу туда и попрошу...

— Не смейте! — прохрипел сзади Артур.

Они оглянулись — тот полусидел, покачиваясь. На заострившемся лице полыхали глаза.

— Хорошо, хорошо, — поспешно сказала она, сглотнув. — Ты ложись. Мы что-нибудь сейчас придумаем...

Бек кивнул ей на дверь и вполголоса сказал что-то Гелани. Тот остался, а Бек подтолкнул её в спину, уже за порогом тихо процедив:

— Ты при нём про военных никогда не говори, поняла?

Она растерянно кивнула:

— Так что ж делать-то?

— Антибиотики надо.

— А где их достать? Где здесь аптека?

— Смеёшься, что ли? У солдат на базаре бывает... меняют на еду, на водку... На ханку. И наши... оттуда... — он запнулся. — В общем...

— В общем, ясно... — она с упавшим сердцем прислушалась к доносившемуся даже сюда кашлю Артура. — Сейчас я посмотрю, что ещё продать можно...

Оказалось, что продать можно почти всё оставшееся содержимое её чемодана.

Пока мальчишки бегали на базар, она осторожно присела у постели Артура, взяла его тонкие шершавые пальцы в свои, вздрогнув от жара. Разлепив ресницы, он едва пошевелил ссохшимися губами, и она тотчас поднесла ему питьё в эмалированной кружке.

— Тебе тут не надо быть... Пусть Люция придёт... — прошептал он почти неслышно. — Пацаны... где?

— За лекарством пошли... А Люция Карловна — с маленькими. Ты не бойся, ты скоро поправишься... Спи, спи...

Его губы, обмётанные коркой лихорадки, вдруг странно скривились:

— Я не боюсь... я поправиться... боюсь...

— Что? — ошеломлённо переспросила она.

Но Артур уже снова провалился в забытье.

Она повыше подтянула одеяло у него на груди и вдруг тихонько запела давным-давно слышанное, невесть откуда всплывшее в памяти:

— Остался дом за дымкою степно-ою, не скоро я к нему вернусь обратно... Ты только будь, пожалуйста, со мно-ою, товарищ правда, товарищ правда...

Допев до конца, она увидела, что Артур смотрит на неё своими огромными глазами.

— Ещё...

Она глубоко вздохнула, припоминая:

— Забота у нас простая, забота наша такая, жила бы страна родная, и нету других забот...

Допев последний куплет, она наконец оглянулась. Пацаны молча застыли возле двери.

— Принесли?

Бек протянул ей свёрток с брякнувшими внутри ампулами и поллитровку:

— Вот... всякая убойная фигня! И снотворное. А это вместо спирта... Всё продали. А ты потом ещё эту песню споёшь?

* * *

Она уже почти подошла к интернату, готовясь свернуть в знакомый проулок, когда сзади зарычало. Три БТРа вспарывали улицу рёвом моторов.

Плетень, точнее, полуразрушенный забор, вдруг как-то сразу оказался у самых её лопаток.

Второй БТР прошёл совсем рядом с ней. Молодые лица сидящих на броне солдат под зелеными касками были непривычно оживлены. И только приглядевшись повнимательнее, она заметила рядом с парнями в камуфляже трёх молоденьких девчонок, тоже вовсю таращивших на неё глаза. Одна из них что-то весело ей крикнула, тряхнув чёрными длинными волосами, остальные засмеялись, но из-за шума моторов она не поняла, почему.

— КахIпа! — процедил кто-то из-за её плеча, и она испуганно обернулась.

Гелани.

Губы его были сжаты в брезгливую гримасу.

— Что... что ты сказал? — переспросила она.

— Не ходи никуда без нас, — проронил он в ответ. И, помолчав, добавил: — Пожалуйста.

— Откуда эти девушки? — всё-таки спросила она. — Они что... местные?

Из ворот интерната вылетел запыхавшийся Бек:

— Ты опять одна свалила, блин?! Сколько раз говорить! Какие ещё девушки?

— На БТР-ах... с солдатами сидели... — пробормотала она. — Ладно, пошли скорей отсюда...

— КахIпай! — сплюнул Бек свирепо. — Суки! Убивать таких!

Она облизнула вмиг пересохшие губы и тихо проговорила единственное, что сразу пришло в голову:

— И кто из вас без греха... пусть первый бросит камень...

— Какой камень! — оскалился Бек, сверкнув глазами. — Резать этих сук! Ничего, найдётся и на них...

— Резать? — Она схватила его за рукав. — Что, и смог бы?

— Ещё бы! — Бек вырвался и, не оглядываясь, метнулся вниз по улице.

Она потёрла лоб, опять без сил прислонившись к забору.

Гелани вдруг легко коснулся её руки:

— Пойдём. Не слушай его. Девчонку — он бы не смог.

— Лани! — Она прикусила губу.

Тот вопросительно поднял глаза.

— Ты... воевал? Ты... — она запнулась. Гелани молчал. — Ты же ведь не чеченец?

— ГIалгIа, — тот неожиданно улыбнулся. — Ингуш. Пойдём.

* * *

Те пришли перед рассветом, когда она как раз поднялась, чтобы растопить в кухне плиту. Просто возникли, как серые тени, в зыбком сером свете, подталкивая перед собой заспанных Сашку с Артуром, чей черёд был караулить этой ночью. Бек и Гелани спустились сверху почти сразу же, и Бек заговорил свирепым шёпотом, что-то объясняя. Она молча стояла, сжав в руке щепки для растопки, так крепко, что занозы впились в пальцы.

Её передёрнуло.

— Суна ца лаьа, — Бек тряхнул головой.

Старший из вошедших выложил на шаткий колченогий стол, застеленный изрезанной клеёнкой, несколько купюр. Доллары.

— Суна ца лаьа, — твердо повторил Бек. — Я этого больше не сделаю.

Она шагнула к плите, распахнула закопчённую дверцу, аккуратно сложила щепки шалашиком, будто не замечая направленных на себя острых взглядов, так же аккуратно взяла с клеёнки доллары, положила сверху, чиркнула спичкой.

Крепкие пальцы схватили её за запястье.

— Бешеная! — Старший повернул её к себе, заглядывая в лицо.

— Сан йиша! — Бек отвёл его руку.

Она глубоко вздохнула и заговорила:

— У нас здесь дети. Мы за них отвечаем. Пожалуйста, не делайте нашу жизнь тяжелее, чем она есть. Ради Аллаха...

— Дай нам хлеба, — помолчав, резко сказал старший.

Она достала буханку из шкафа над плитой, подала.

— Деньги — тебе за хлеб, — бросил он.

— Спасибо. Баркалла, — пробормотала она.

Уже стоя на пороге, старший вновь повернулся к мальчишкам:

— Пойдёте с нами?

Она немо смотрела, как переглядываются пацаны. Покосившись на неё, Бек наконец покачал головой.

— Я пойду, — выдохнул вдруг Артур.

— Нет! — Она вздрогнула, как от удара, и опёрлась о стол.

— Я должен... я не могу больше, — просто сказал он.

Бек молча кивнул, Гелани отвернулся, прикусив губу. Сашка, вдруг придушенно всхлипнув, выскочил вон.

Она догнала Артура на пороге, обняла, чувствуя ладонями его острые лопатки под грубой тканью куртки.

— Пожалуйста... — попросила она срывающимся шепотом. — Ну пожалуйста!

Тот, покачав головой, осторожно разжал её руки.

Три тени растаяли в сумраке.

Она тяжело села на грязный порог. Бек подошёл, опустился рядом и, уже не справляясь с собой, она уткнулась мокрым лицом ему в плечо.

— Бек, ну почему?!

— Так надо, — сипло отозвался Бек. — Он... год назад был в фильтре... и там... в общем, там его...

Помертвев, она замотала головой:

— Не надо, не говори!

Она медленно поднялась, кусая губы:

— Ребята, но ведь надо же что-то делать!

— Идти с этими? — зло бросил Гелани.

— Есть и другая война, — сказала она твердо, обводя их взглядом. — Не только с автоматом.

* * *

30.11.01

Сейчас ты будешь смеяться или плакать — всё возвратилось на круги своя, то бишь я опять делаю газету. Чувствую себя просто как дома. Пишу стихи и прозу (суровую), Сашка — репортажи, Бек писать не умеет в принципе (он организатор и поставщик идей), Гелани рисует. Когда у него была правая рука, он хотел учиться в художественной школе. Но у него сейчас и левой хорошо получается.

А Артур... Артур ушёл.

Боевой листок наш носит кодовое название "Марша гIойла". Что означает "Иди свободным". Приветствие здесь такое.

Пока это рукопись. Спеши, торопись, покупай рукопись! Нет, продавать мы это не будем. Мы будем это максимально раздавать... Если удастся отксерить, конечно. Сейчас мы ищем камикадзе, который согласится на это, благо тут сейчас ксероксов стало предостаточно. Не меньше, чем камикадзе. Мирная жизнь в республике просто бьёт ключом...

А мои мужики бьют копытами от энтузиазма, наивные чукотские мальчики... Строго говоря, мне нужно было их атомную энергию просто направить в мирное русло. И направила.

Но ты знаешь, в самом деле получается неплохо. Местами даже смешно. Здесь надо смеяться, чтоб не плакать. И... ладно. Авось когда-нибудь я тебе покажу, что у нас получается...

И пацанов тебе своих покажу.

Оставшихся.

Если я сама на этом свете останусь.

* * *

Она перекусила нитку и облегчённо распрямилась. Ей отродясь не нравилось возиться с иголкой, но заниматься этим здесь приходилось часто — то штопая детские вещи, то удлиняя или перешивая собственные. Постоянная суета и недоедание быстренько подогнали её фигуру под "блокадные" стандарты какой-нибудь Кейт Мосс.

Она украдкой покосилась туда, где под кругом света от второй керосинки усердно рисовал Гелани — он терпеть не мог, когда кто-то видел его незаконченную работу.

Хлопнула дверь — на пороге возник Бек, невнятно буркнул: "Пожрать бы чего" и подцепил с тарелки, прикрытой полотенцем, кусок чёрствой, испечённой утром, лепёшки.

— Я с тобой, погоди, — встал Гелани.

— Слушайте, кIентий, я вот всё хочу спросить — а чего бы нам собаку не завести? — спохватилась она. — Всё вам меньше во дворе по ночам торчать...

Парни переглянулись, но смолчали.

— Почему-то тут мало кто собак держит. Даже странно... Потому что они нечистые по шариату?

— Потому что они здесь ели людей, — тихо сказал Гелани. — Иди спать. Поздно уже.

— Ага! Кто вчера под деревом заснул? — с натужной весёлостью ухмыльнулся Бек.

— ХIун бах ахь? (Чего ещё?) — возмутилась она почти искренне. — Чего несёшь-то? Я не спала!

— Ага! Храпела на весь двор!

— Я не храплю, когда сплю!..

— А-а... Она храпит, когда не спит! — Бек подтолкнул Гелани локтем.

— Очень смешно. Обхохочешься... — скорбно сказала она.

Теперь они на самом деле захохотали.

...Минут пятнадцать она добросовестно лежала с закрытыми глазами, потом сдалась. Ощупью нашарила в углу обувь, накинула куртку.

— Можно, я с вами постою? Не могу заснуть... — пожаловалась она, выходя на холодное крыльцо, где тлел алый огонек папиросы. И удивилась, когда Гелани вдруг спрятал папиросу за спину — она никогда ни слова не говорила, заставая их курящими. — Что, капля никотина убивает лошадь, а хомяка разрывает на куски?..

Дым, стоявший над крыльцом, пах знакомой тошнотворной сладостью, и, вспомнив обшарпанные подъезды родного городка, она задохнулась.

— Вы чего это, а? С ума сошли?!

— Ладно, ладно, всё уже, принесло же тебя... — проворчал Бек, спрыгивая с перил.

— Дай сюда! — Дёрнув оторопевшего Гелани за локоть, она выхватила у него папиросу, сунула в рот замусоленный кончик, и, глубоко затянувшись, отчаянно закашлялась.

Всё поплыло.

Ещё одна затяжка.

Темнота...

— ...Ох! — она снова закашлялась, теперь уже от хлынувшей в лицо ледяной воды. — Прекрати, Бек!

— К-какое п-прекрати, ты ж дышать п-перестала... — у Бека стучали зубы, но кружку он опустил.

— Да! — Она поднялась, цепляясь за перила. — Да! Застану ещё — куплю мешок этой дряни, обкурюсь и сдохну! Дала мукълахь! (Бог даст).

Бек крепко потёр ладонями затылок:

— С тобой быстрей сдохнешь...

— Вежарий, Аллахом клянусь — так и сделаю, — тихо сказала она.

— Гелани, уведи её! — Бек от души пнул жалобно хрустнувшие перила.

— ...Лани, ну почему? — еле слышно спросила она, снова устраиваясь напротив Гелани в жёлтом круге света от керосинки, которую раньше видела разве что в кино.

Он молчал долго.

— Чтобы забыть, — прозвучал наконец ответ.

— Лани... — Слова подыскивались мучительно. — Рука — это ничего...