...солнце уже зашло за кроны деревьев, сгущая вокруг короткие летние сумерки, но рокот голосов из хижины Совета не смолкал. Изредка чуткое ухо Хлаша улавливало глубокий голос посланника Майно, но его тут же перекрывали хриплые тролличьи глотки. Изредка сиплый рык Трома пробивался сквозь общий гвалт — Хлашу казалось, что он разобрал пару крепких ругательств — но и предводителю оказалось не под силу утихомирить разбушевавшиеся страсти.
Тролль зевнул, рывком вскочил на ноги, чуть не сломав молодой дубок, служивший ему опорой, подхватил с земли дубину и начал серию вечерних упражнений. Часовые у входа в Хижину уважительно косились на него: палица матхи славилась далеко за пределами территории клана. Она свистела вокруг владельца, опутывая его петлями, круша черепа и ломая мечи воображаемых врагов. Терновый куст обманным движением попытался проскользнуть низом, чтобы предательски ударить копьем в живот, но Хлаш орком крутнулся вокруг себя и одним мощным ударом поверг врага на землю, ударом ноги сбив на землю бросившийся сзади с кинжалом клен. Терновый куст обиженно хрустнул сломанными ветками и умер в страшных муках. Клен вздрогнул всем телом и поспешно отступил на заранее подготовленные позиции, лишь слегка покосившись набок. Но сбоку уже надвигалась молодая ель, угрожающе занося для удара тяжелый боевой топор...
Когда Хлаш, наконец, остановился, тяжело дыша, гул голосов в хижине Совета уже приутих. Посланник Майно явно завладел инициативой и теперь что-то вещал успокаивающим тоном. Перебивать его уже не пытались. Наконец, он плавно закруглился и спустя несколько мгновений вышел наружу. Он прошел в нескольких шагах от Хлаша, слегка поклонившись ему, и с размаху сел на траву рядом с телохранителями. Ему тут же сунули в руки длинный узкий сосуд из темно-фиолетового стекла, и посланник принялся пить мелкими частыми глотками. Его кадык быстро ходил вверх и вниз по тощей шее. Внезапно на Хлаша накатило непреодолимое желание вырвать когтями этот кадык из соблазнительно беззащитной глотки. Клацнув зубами, он поспешно отошел в сторону, провожаемый подозрительными взглядами охраны.
В Хижине царила напряженная тишина. Что-то угрюмо просипел Тром, кто-то — Хлаш не разобрал, кто — также угрюмо бросил фразу в ответ, и старейшины поодиночке потянулись наружу. Тром вышел последним и остановился, беспомощно озираясь в наступающих сумерках, потирая огромной чешуйчатой лапищей поврежденные в давнем бою глаза. Из-за раны и старости ночная слепота, извечное проклятие Народа, начиналась у него гораздо раньше, чем у других. Хлаш подошел к нему, нарочито громко ступая по земле.
— Как прошел Совет, учитель Тром? — почтительно осведомился он. — Вступаем ли мы в союз с Предателем?
— А, Хлашим, — устало проговорил старик. — Тебя-то я и хотел искать. Пойдем, разговор есть.
Он тяжело пошаркал в сторону своего дома.
В шатре Тром засветил масляную лампу, опустился на плетеную травяную подстилку, махнул Хлашу, чтобы тот устраивался как хочет, и казалось, задремал. Хлаш, сев на пятки и устроив руки на бедрах, терпеливо ждал. Наконец Тром открыл глаза и посмотрел на него.
— Совет колеблется, — сказал он грустно. — Они забыли, как Майно сулил златые горы тогда, в прошлую войну. Они забыли, как сотни лучших сыновей Народа пали вдали от дома на чужой войне, и как Предатель взашей выгнал из армии чудом уцелевших, бросив им жалкие подачки. Они... Да, я много раз рассказывал тебе об истории, ты уж прости старика за болтливость...
Тром снова надолго замолчал. Хлаш почувствовал жалость к предводителю рода, Ведущему по Пути, когда-то страшному бойцу и умелому вождю, а ныне дряхлеющему, теряющего остатки власти и уважения. В клане уже открыто поговаривали, что авторитет авторитетом, но не подобает Предводителю быть старым и больным, когда есть немало достойных занять его место.
— Да, о Совете... — снова заговорил Тром. — Половина Совета против союза с Майно, половина — за, но часть тех, кто против, колеблется. Человек сказал, что объедет все окрестные кланы, чтобы предложить союз и им тоже. Он убедил нас не спешить с ответом. После того, как посетит всех, он вернется, и уже тогда мы примем окончательное решение. Знаешь, я боюсь, что они все-таки согласятся, — Тром тяжело вздохнул. — Слишком много значит для нас Драконий Камень, слишком многие с начала времен уходили на его поиски и не возвращались. И Совет... они как будто... не знаю, как сказать. Не потеряли себя, нет, но многие почему-то не хотят слушать рациональные аргументы. Они поддаются эмоциям почти как малые дети, еще не прошедшие Испытание Воли. А я шкурой чувствую какой-то подвох.
Он повертел в плохо гнущихся пальцах яшмовую фигурку крокодила, стоящего на задних лапах — бесценный дар из-за моря, каким-то чудом попавший в сухопутный клан.
— Что-то посланец не договаривает...
— Немотивированная война? — полуутвердительно спросил Хлаш.
— Да, мой мальчик, да, — опять вздохнул Тром. — Слишком немотивированная. Еще зимой никто и не думал, что Майно начнет вербовать наемников на нашем континенте. Война на юге — в Граше, в Приморской империи? У него по горло проблем у себя за морем. Зачем ему еще и драка на таком расстоянии от дома? Он не может не понимать, что снабжать армию через океан, да еще и вдоль гряды островов, населенных недругами, слишком сложное дело. Ты сам мне рассказывал, что у него серьезные проблемы с поддержкой одного только Замка теней. Но может... Может, ему кто-то угрожает? Кто-то настолько серьезный, что он собирает по крохам все, что только может собрать? Может, у нас впервые появился реальный шанс отомстить... а мы слепо ринемся в бой на стороне врага!
Тром яростно зарычал, его лапа сжалась, кроша статуэтку в пыль. Хлаш с трудом удержался от того, чтобы вздрогнуть. Похоже, проблемы с контролем эмоций возникают не только у верящих Майно глупцов. Учитель, конечно, стар, но чтобы Ведущий по Пути так небрежно поддался порыву?..
— Мы тычемся как слепые щенки, не зная ничего! — продолжил Тром, справившись с собой. — Сколько раз я говорил, что нельзя закрываться от окружающего мира! Мы прервали сношения даже с Серым Князем, который, всегда оставался нашим другом...
— Я понял, учитель, — бесстрастно произнес Хлаш. — Ты хочешь, чтобы кто-то снова пошел разузнать, как изменилась обстановка за последние осьмицы...
Тром промолчал, и Хлаш закончил:
— И ты хочешь, чтобы пошел я.
Минуту Тром молча смотрел в пол, кромсая когтями подстилку. Затем он поднял взгляд.
— Да... пожалуй, ты прав, — грустно сказал он. — Беда в том, что без согласия Совета я не могу официально послать тебя на разведку, а Совет... ты же знаешь, пока он подберет тебе компанию, матха, пройдет не один десяток дней. А у нас не так много времени в запасе. Через две-три осьмицы вернется посланник, и, может статься, еще до того, как опадут последние листья, мы пойдем драться за Майно...
— Я не нуждаюсь в попутчиках, — пожал плечами Хлаш. — Я не раз ходил в одиночку.
— По канонам разведчик не может идти в одиночку, — покачал головой Тром. — Никто не пойдет на нарушение традиций.
— Я могу пойти сам по себе, не по делу, просто погулять. Каноны не запрещают.
— Если Майно по-настоящему заинтересован в нас... и если он действительно в тяжком положении... Его прихлебатели развернут на тебя настоящую охоту. Они не позволят тебе узнать что-то нежелательное.
— Мало на меня охотились? — косо прищурился Хлаш. — Я не слабоумный, чтобы попадать в человеческие ловушки. Кроме того, охоту устроят и на официальных разведчиков. Так выйдет даже хуже — о нас услышат слишком многие, а компании труднее скрыться, чем одиночке. Один я могу выдать себя за наемника...
— Если ты пойдешь один, тебя не станут слушать на Совете...
— Куда они денутся! — Хлаш поднялся на ноги. — Я матха. Моему слову придется поверить в любом случае. Учитель, я давно не глупый ребенок, и меня уважают в землях Восьми племен. Впрочем, учитель Тром, ты прав. Негоже так нарушать традиции. Если хочешь послать разведчиков, созови Малый Совет еще раз.
Он подошел к выходу из шатра, но обернулся.
— Учитель, я собираюсь проводить гостей к границе, а затем навестить мать и сестру. Я уже почти тридцать дней болтаюсь в пограничных патрулях и давно не видел родственников, так что имею право. Вернусь не позже, чем через шестьдесят или семьдесят дней. До свидания, учитель.
Хлаш низко поклонился, прижав руку к сердцу, откинул полог и вышел.
Старый Ведущий по Пути печально глядел ему вслед.
Тот же день. Леса к востоку от Столеграда
Барабан стучал негромко и монотонно. "Бум-бах, бум-бум-бах", выводил невидимый барабанщик, скрытый во тьме за кольцом костров. Изредка к тамтаму присоединялась раковина океанского уч-махарога, оглашая хриплым завыванием лес. Заграт сидел в шатре с выходом, обращенным к площади, и задумчиво перебирал амулеты. Легкий ветерок приносил запахи ночного леса, волков, неспокойно подвывающих в стойлах, вонь чужаков и их коней, но в основном — ощущение разгоряченной стаи, пропитанной яростью, ненавистью и — страхом.
Шаман еще раз втянул воздух чуткими ноздрями и слегка прижал уши. Да, страх. Много лет орочьи войны не выходили за рамки вялотекущей усобицы, и молодежь не привыкла к смертям. Как увлекательно вопить на площади о крови и отрезанных головах, потрясать ятаганами и тыкать волков древками копий, доводя тех до исступления, заставляя яростно грызть жерди загона, обильно смачивая их пеной и кровью рассеченных губ... И как страшно — думать, а не окажется ли поднятой высоко в небо на пике твоя голова. Холодок бежит по коже, колени внезапно становятся слабыми, и ты начинаешь кричать еще громче в надежде заглушить свой ужас, свой — и чужой тоже. Ибо в расширенных зрачках соседа твои чувства отражаются, как в хорошо отшлифованном бронзовом зеркале, тронутом налетом патины за старостью лет. И видно там, как в жаркой сече он — или ты — неловко бросает копье в бегущего навстречу тролля или заносящего меч Всадника и пришпоривает волка, без памяти улепетывая из битвы, обнажая твой беззащитный бок, открывая его злой боли и короткому предсмертному удивлению — почему я? И сейчас ты сипишь, уже сорвав голос, нахлестывая свой страх, обращая его в ярость в смутной надежде, что она не даст его — или твоим — ногам предательски просигналить волку выносить из боя, а руке — дрогнуть во время удара, метящего в чужой, уже пропитанный смертной тоской взгляд, и также смутно понимая, как смешны твои — или его — надежды...
Заграт встряхнулся, пытаясь отогнать древние, ни разу не испытанные на деле чувства. Не удалось. Слишком уж воспоминания из старых преданий перекликались с сегодняшней ночью. И еще с недавних пор чувствовалось в потоке Силы что-то странное, неуловимое, бодрящее и туманящее разум одновременно, заставляющее кончики когтей нервно подрагивать.
Безумие. Просто безумие. Неужели действительно война? Кого, с кем, зачем? Каков в том интерес общины? Что она получит после победы и что с ней станет в случае поражения? Нет ответов. Одни невнятные обещания заморского посланника. Заграт сделал несколько глубоких вдохов и нехотя поднялся на ноги. Статус шамана давал определенные привилегии, и не последняя из них — появляться на сходе позднее остальных, избегая шума и давки, вони мускуса от взбудораженных тел. Тем не менее, злоупотреблять не стоило. Он ощупал потайные карманы пояса, поправил мешочек за пазухой, после секундного колебания надел на шею один из амулетов и вышел, властно откинув далеко в сторону шатровый полог. Гул заметно стих, и несколько сотен глаз повернулись в его сторону. В некоторых светилась надежда, в некоторых — обреченность, но имелись и такие, что пылали неприкрытой ненавистью. Ну как же, разумеется — на войне так удобно сводить старые счеты... Заграт медленно пошел к центру площади, большой утоптанной глиняной площадке, где у возвышения нервно храпели лошади пришельцев: запахи орков наверняка напоминали травоядным об опасных диких кошках — гуарах, леопардах, рысях.
— Приветствую тебя, о могучий Заграт Тргаха, — почтительно склонился в поклоне Каор. В его голосе угадывалась неприкрытая издевка. — Я надеюсь, за сутки ты переменил мнение? Посмотри — большинство не на твоей стороне, — он широким жестом обвел толпу, совсем притихшую, чтобы не пропустить ни одного слова. — Я ценю твою осторожность, о мудрый шаман, но ее надо оставить прошлому. Настоящее не терпит и не прощает нерешительности. Посмотри, твой народ хочет идти со мной и за мной...
— Хватит болтать, — грубо оборвал его Заграт. — Ты околдовал мой народ, пробудил в нем древнюю жажду крови. Полвека мы учились жить в мире с соседями, торговать с ними и не бояться завтрашнего рассвета. Ты снова хочешь все уничтожить. Ты ждешь, чтобы я, вложивший в поддержание мира столько усилий, своими руками его разрушил?
— Мы уже не раз обсуждали твои страхи, — поднял ладонь посланник Майно. — И я уже не раз отвечал, что твой любимый мир — всего лишь страх перед силой соседей, трусость перед лицом отважных предков. — Толпа встретила его слова одобрительным ворчанием. — Подумай, насколько лучше господином проходить по спинам падающих ниц рабов, чем постоянно бояться неловким словом возбудить ненависть затаившегося врага! Подумай, насколько лучше купаться в роскоши, чем прозябать в нынешней нищете! И до скончания веков орки останутся господами жалких рабских племен!
Глухой одобрительный рык прокатился по толпе. Краем глаза Заграт видел, как молодежь потрясает воздетым вверх оружием, как отсветы костров мерцают на вороненых клинках, вытащенных из дедовских сундуков. Глаза горели отраженным светом костров, уши агрессивно прижимались к черепу, у некоторых с оскаленных клыков капала слюна. Даже женщины, обычно спокойные и ласковые продолжательницы рода, умеющие успокоить самых агрессивных котят, поддались общему настроению. Вот так храмовники колесованного Пророка и придумали свою дурацкую преисподнюю, мелькнуло у шамана в голове. Побывали, видать, на нашей ночной сходке... Он невольно хмыкнул, что Каор немедленно принял на свой счет.
— О да, я вижу, ты смеешься над сокровенными мечтами своего племени! — загремел над площадью его голос. — И я вижу, что не ты один заразился благодушием и нерешительностью! Вы! — он широким жестом обвел рукой площадь. — Я думал, что встречу здесь настоящих бойцов, а нашел шайку опустившихся завшивевших собирателей падали!
Выпад толпе явно не понравился. В воздухе повисло громкое шипение, во взглядах появилась ненависть, и посланник поспешил исправить ошибку. Он отвернулся от Заграта и медленным шагом пошел по площади, заглядывая в глаза оркам. Многие опускали взгляд.
— Но я знаю, что вы стали такими не по своей вине. Я вижу, что десятилетия мирной жизни превратили ваших вождей, таких как он, — Каор эффектным жестом ткнул рукой в шамана, — в жалких пособников ваших извечных врагов! Но вы, — голос посланника внезапно преисполнился глубокого уважения, — вы, бойцы клана, вы не потеряли хватки, впитанной с молоком матерей. Я вижу, что перед вами лежит дорога к славе, и никто — слышите, никто! — не может сбить вас с героического пути, пути сражений и побед! Я призываю вас...
