Посланник Небес

— Эй, акулье мясо! Смоленый шкот вам в задницы! А ну живо готовьте абордажные крючья! — рявкнул на матросов Уолтерс.

Когда корабли разделяло не больше десяти футов, в борта галеона вцепились крюки с веревками, и, подтянув борт противника, матросы "Кассиопеи" лавиной кинулись на абордаж. Конструкция галеона такова, что его борта от ватерлинии к палубе сужаются, это осложняет взятие корабля на абордаж, поскольку между фальшбортами стоящих рядом судов получается расстояние в несколько футов. Однако эту конструктивную особенность Уолтерс с легкостью перехитрил. Он велел подтянуть галеон за бушприт, поскольку ближе к носу ширина палубы сравнивается с шириной по ватерлинии, а полубак фрегата, к тому же, был еще и фута на три выше. Оттуда матросы "Кассиопеи" с абордажными саблями наголо и пистолетами посыпались на палубу галеона как горох. Стрелки расположились на реях и обстреливали команду галеона из ружей. Часть матросов раскачивались на веревках, привязанных к реям, как на тарзанках, и перепрыгивали с их помощью на захваченный корабль. Наконец, четверо матросов перекинули с борта на борт широкие длинные доски. По ним на палубу галеона перебрались Гриффитс, Маттерсон и Уолтерс.

Началась схватка. Мейкенфрут потирал руки и с ухмылкой наблюдал за происходящим, стоя на полубаке "Кассиопеи". И куда подевались недавние тревоги и сомнения? Вот он, бой! Черт побери, свершилось!

Со всех сторон доносились мушкетные и пистолетные выстрелы, звон клинков и редкие глухие удары — это Уолтерс орудовал кулаками. Дым, запах пороха, крики и отборная брань дополняли впечатляющую картину. В гам звуков начали врываться вопли и стоны раненых, предсмертные крики. Кровь растекалась по палубе галеона и текла за борт. Привлеченные запахом крови, возле кораблей плескались две огромные акулы. Поскользнувшись в луже крови, упал капитан испанского корабля, который отбивался шпагой от клинка Маттерсона. Он попытался подняться, но Маттерсон сильно ударил его ногой по голове, капитан, раскинув руки, распластался на палубе своего судна...

Матрос "Кассиопеи" с ножом в руке гонялся за испанским матросом. Тот был уже безоружен и совсем обессилел. Он неловко уворачивался от ударов и прикрывал лицо руками. Кровь струилась по его пальцам. Левый глаз был уже выбит, глазница кровоточила. Матрос "Кассиопеи" еще раз полоснул его ножом, испанец защитился голой рукой. Большой палец повис на тоненьком лоскутике кожи. Испанец оторвал его совсем и бросил на палубу. Внезапно он издал ужасающий вопль, от которого содрогнулся даже невозмутимый Мейкенфрут, и бросился за борт. Обе акулы тотчас накинулись на его тело.

Пороховой дым окутал палубу галеона как туман, уже не было возможности разобрать, где свои, где чужие. Гриффитсу достался серьезный противник. Его клинок свистел в воздухе с неимоверной быстротой, Гриффитс едва успевал отражать удары. Противник прижал капитана "Кассиопеи" к фальшборту, их клинки соединились гарда к гарде. По комплекции Гриффитс уступал нападавшему, тот был выше на голову и физически крепок. Капитан отчаянно пытался высвободиться, но противник имел серьезные намерения не протыкать его шпагой, а отправить за борт. Порыв ветра на мгновение поднял плащ противника и закрыл ему лицо. От неожиданности он ослабил хватку, этого было достаточно Гриффитсу, чтобы поменяться с ним местами. Противник резко качнулся к борту, Гриффитс приподнял его за ногу, и грузное тело, пролетев несколько футов, с громким плеском плюхнулось в воду.

Внимание Уолтерса, вдруг, привлекли три человека, богато одетые, они не принимали участия в схватке. Они пытались спустить на воду баркас и погрузить в него две маленькие, но очень тяжелые бочки. Уолтерс подозвал к себе Гриффитса и Маттерсона и указал на этих господ. Троица ожесточенно сопротивлялась, но довольно скоро все они оказались за бортом. Акулы немедля занялись их телами. Их было уже не две, а много больше. Добычи всем не хватало. Две акулы затеяли между собой драку. Вернее, одна нападала на другую и норовила ухватить ее за брюхо. Маттерсон застрелил из пистолета нападавшую. Остальные тут же начали разрывать ее на части.

— Жрут друг друга, сволочи! — Маттерсон с досады сплюнул за борт и присоединился к Гриффитсу и Уолтерсу, которые пытались откупорить бочки.

Сражение подходило к концу. Бо?льшая часть экипажа испанского галеона была перебита. Остальные, спасая свою жизнь, попрятались по каютам. Матросы "Кассиопеи" с победными криками бросились в трюмы. Там действительно находились негры — в одной части мужчины, а через перегородку женщины. Озверевшие и истосковавшиеся матросы накинулись на негритянок, срывая с них нехитрые одежды. Женский визг и матросские вопли доносились из трюмов.

Но наших компаньонов негритянки не интересовали. Их больше привлекало содержимое бочек, которые, наконец, удалось вскрыть при помощи топора. Лорд Мейкенфрут, который вступил в бой где-то в середине битвы, тоже подошел к своим друзьям. Лица собравшихся вокруг помрачнели. В бочонках был... песок. Маттерсон грязно выругался.

— Африканский сувенир, — с горечью проговорил он.— Песок из самой Сахары!

Уолтерс запустил в песок руку и наткнулся на что-то твердое. Он поднял руку вверх, и сияние ослепило присутствующих. Лучи заходящего солнца заиграли и, переливаясь, образовывали радуги. Уолтерс держал в руке невероятных размеров алмаз...

Пока матросы забавлялись с негритянками, бочонки незаметно перенесли на "Кассиопею".

Через пару часов, когда уже почти стемнело, "Кассиопея" отшвартовалась от испанского судна. Все ценное перенесли на фрегат, недобитые члены экипажа галеона были связаны и помещены в трюм к неграм. Они не сопротивлялись. Мысль о том, что они погибнут уже не страшила их. В другом трюме, арсенальном, подвели фитиль к бочке с порохом и подожгли его. "Кассиопея" удалялась от галеона. Когда она была от него на расстоянии кабельтова, прогремел взрыв. Огненное зарево осветило на миг сгустившуюся темноту, в воздух взметнулись куски дерева, окутанные клубами черного дыма, и останки корабля начали медленно погружаться.

— Бедняжки... — произнесла Мери Киссинг и закрыла лицо руками. Маттерсон перекрестился.

Пройдя еще пять-шесть миль, "Кассиопея" легла в дрейф. Матросам выкатили четыре бочонка рому. В кают-компании тоже царило веселье. Когда просеяли песок из неприглядных бочонков, там оказалось на добрых два десятка фунтов того, что обычно меряется каратами — несколько сот великолепных алмазов. В основном камушки были некрупными, лишь некоторые из них достигали размеров перепелиного яйца. Но один — просто гигантский, размером почти с кулак, слегка голубоватый и прозрачный как слеза. Даже при неярком свечном освещении было видно, насколько он чист, и казалось, что камень сам излучает свет. Четверо джентльменов и четыре дамы в каюте просто потеряли дар речи.

— Посланник небес... — прошептала мисс Мэри Киссинг.

Алмазы убрали в ларец и заперли на замок, а сам ларец Мейкенфрут запер в огромный железный сундук, прикованный к полу в его каюте. Маттерсон заиграл на клавесине "Боже, храни короля", но отнюдь не патриотизм, а скорее сарказм слышался в издаваемых им звуках. Гулянка продолжалось до самого утра.

Глава 4

Утром больше половины команды валялось на палубе, не в силах не то чтобы подняться, но даже пошевелиться. Уолтерс, повязав мокрым полотенцем больную голову, гонял тех матросов, которые уже были в состоянии держаться на ногах, заставляя их ставить паруса и ремонтировать поврежденный во время вчерашнего боя такелаж. Гриффитс, похмелившись с утра стаканом рома, определял координаты судна. Про найденные алмазы команде корабля ничего сказано не было, Мейкенфрут вообще категорически запретил своим компаньонам говорить вслух на эту тему. Добычу экипажа составили трофеи с галеона. Продовольствие, вино и пресная вода перекочевали в трюмы фрегата, так же как и оружие, порох и ценные вещи. Капитанская казна потопленного судна и золотишко, найденное в каютах испанцев, были поделены между матросами. Моряки остались довольны — поразмялись в драке, развлеклись с негритянками, получили по нескольку десятков золотых монет и кучу личных вещей испанцев. Потери среди личного состава "Кассиопеи" оказались невелики. Трое убитых, пятеро скончались от ран, два потерянных глаза (у разных людей) и неисчислимое количество выбитых зубов. Одному матросу судовой врач ампутировал ногу. Мейкенфрут обещал выплатить ему компенсацию — сто фунтов стерлингов, а тем, кто потерял в бою глаз — по пятьдесят.

Восьмерка главарей, отойдя лишь к середине дня от последствий всенощного возлияния, посовещалась и решила не продолжать в дальнейшем грабежи, поскольку добытых алмазов вполне хватало на самые нескромные запросы. Было решено немедленно взять курс на американский континент.

Ближе к вечеру небо стали затягивать облака, ветер поднял небольшую качку. Судя по всему, надвигался циклон.

— Сзади в кильватере судно! — крикнул марсовой.

— Это что же получается, нас преследуют? — удивился лорд Мейкенфрут.

— Возможно... — задумчиво согласился капитан Гриффитс.

— Уж не собираются ли ограбить нас? — предположил Уолтерс.

— Или арестовать, — добавил Маттерсон.

— Гриффитс, мы сможем от них оторваться? — спросил Мейкенфрут.

— Попробуем, милорд. Эй, на полубаке! Добавить кливера! Поднять грот-брам-стаксель и грот-марсель! Живо, черт вас возьми!

Облака становились плотнее, а ветер крепчал. Похоже, что к ночи разыграется шторм. Гриффитс отдал команду задраивать все люки и амбразуры на пушечных палубах. Даже если погоня настигнет их, вряд кому придет в голову палить из пушек во время шторма. Через пару часов преследующее их судно пропало из виду. К Гриффитсу подбежал боцман, невысокий коренастый шотландец лет тридцати, нанятый еще а Англии.

— Господин капитан, шторм надвигается, надо бы убрать брамселя!

— Погоди, рано еще. И нечего мне тут советовать, я скажу, когда надо, черт побери!

Тем не менее, качка становилась все сильнее. Быстро смеркалось, налетевшие тучи сильно приблизили наступление ночи. Начался дождь.

— Зарифить паруса! Убрать кливера! — крикнул матросам Гриффитс.

Волны уже доставали до палубы. Порывистый ветер хлопал парусами и чуть ли не сдувал матросов с вант, да и на скользких реях было нелегко удержаться.

— Грот-брамсель сорвало! — крикнул кто-то.

Полотнище паруса огромной белой птицей исчезло в сумерках. Резкий хлопок — и еще одна белая птица унеслась в бездну.

— Крюйс-марсель сорвало!

— Скотный двор! — выругался Гриффитс. — Только этого не хватало!

Пассажиры укрылись в своих каютах — лежа ничком проще переносится морская болезнь. "Кассиопея", переваливаясь с вала на вал, раскачивалась из стороны в сторону, чуть не касаясь реями волн. А волны катались по палубе, грозя смыть за борт каждого, кто на ней окажется. Молнии причудливыми зигзагами вспыхивали на черном небе, высвечивая на мгновения огромные волны с грохочущими пенными гребнями, словно горы окружившие корабль. Ветер свистел в снастях, рвал такелаж и хлопал зарифленными парусами. Эта ночь для команды "Кассиопеи" выдалась не из скучных.

Буря не унималась еще трое суток. Все это время корабль швыряло как сорванный с дерева листок. Гриффитс, Уолтерс и Маттерсон сами по очереди стояли у штурвала, стараясь удерживать фрегат носом к волне. Морякам к такому разгулу стихии было не привыкать, а вот для пассажиров, особенно для женщин, это была настоящая пытка. Впрочем, на третий день практически всем удалось справиться со своим вестибулярным аппаратом, Мейкенфрут даже несколько раз выходил на палубу. Впрочем, и качка потихоньку начала ослабевать. Преследующее судно все это время то показывалось на горизонте, то снова пропадало. Иногда оно, как призрак, возникало чуть ли не в паре миль. Суеверные матросы уже стали поговаривать о "Летучем голландце", эту мысль довольно-таки усердно муссировал Маттерсон.

Шторм прекратился к утру на четвертые сутки. Резко стих ветер, а через некоторое время успокоились волны. Над океаном поднялся густой белый туман. Матросы зажгли на мачтах ходовые огни. Каждые пять минут тревожно звонил судовой колокол.

— Лечь в дрейф! — отдал приказ Гриффитс. — Погасить топ-огни! Эй, на рынде, хватит звонить!

— Вы что, господин капитан, — удивился боцман. — В таком тумане! А ну как врежется кто с ходу?

— За нами третий день гонится судно, ты что, не помнишь, идиот?! Нас могут обнаружить! Или на виселицу захотел?

— Так, может, пойдем на всех парусах? — на палубу вышел Оскар Мейкенфрут.

— А вдруг впилимся в скалы? Или сами протараним какую-нибудь галошу?

— А и черт бы с ней!

— С ней-то черт, а с нами кто? Архангел Гавриил? Эй, боцман! Свободным матросам взять запасные паруса и восстановить сорванные грот-брамсель и крюйс-марсель!

К полудню туман рассеялся. И стало видно, что преследующее судно находится не далее, как в трех кабельтовых позади. Это была трехмачтовая шхуна, над которой развевался английский флаг.

— Подкрались, скоты! — Гриффитс выругался по-матросски.

— Наши соотечественники, — заметил Маттерсон. — Пронюхали, что мы испанца потопили. А нападать на испанские корабли сейчас не приветствуется, союзники, все-таки...

— Отбиваться будем? Или договоримся? — скорее не спрашивал, а размышлял вслух Мейкенфрут.

— А ну их к черту! Нас не догонят! Эй, висельники! Все паруса ставим! Живо! Грот-брамсель готов?!

— Нет еще!

— Моржовый ус тебе в зад! Делайте скорее, пока на вас пеньковые галстуки не затянули!

Через час преследователи сократили разрыв до расстояния пушечного выстрела. Несколько ядер плюхнулось за кормой, одно задело борт, но не причинило повреждений.

— Поменяли флаг — черный флаг подняли, — заметил Уолтерс. — С черепушкой, кинжалом и пистолетом. Это наши коллеги-пираты. Что ж они по своим-то лупят?

— У них всего двадцать пушек, — доложил подбежавший старший канонир.

— А, черт с ними, ядрами заряжай! Принимаем бой! — скомандовал Гриффитс.

"Кассиопея" резко развернулась и выстрелила очередью из десяти пушек с одного борта. После этой канонады на шхуне противника упала фок-мачта.

— Ну и все, — с удовлетворенной улыбкой сказал Гриффитс. — Теперь спокойно, с достоинством уходим.

Правда, пока фрегат разворачивался и снова ложился на свой курс, со шхуны вдогонку ответили залпом из нескольких орудий. Одно ядро пробило обшивку борта чуть выше ватерлинии. Капитан Гриффитс лично спустился в трюм проверить, есть ли течь. Дыра оказалась между шпангоутами, но такого размера, что в нее свободно пролезал кулак. И хотя течь возникала только при кренах на правый борт, она, вполне вероятно, будет возникать при волнении. Гриффитс велел перенести как можно больше груза на левый борт, чтобы создать крен от поврежденного места. Явился корабельный плотник. Осмотрев пробоину, он заявил, что через полчаса ни одна собака не узнает, что когда-то здесь была дыра.

Во время шторма ветер дул с востока, что было на руку нашим мореплавателям — их сносило в сторону американского континента. Но теперь ветер поменялся и дул почти навстречу. Чтобы держать курс на запад, приходилось двигаться крутым бейдевиндом, часто меняя галсы. Это сильно снижало скорость. Судя по тому, что облака полностью развеялись, такая погода установилась надолго.