В саду ее цветов

Но зато формула воды Н2O, сила равна произведению массы на ускорение, а у человека и обезьяны общие предки.

Тут странно пахнет. Одновременно поздней осенью, ранней весной и цветами. Холодный, сладкий и сырой запах. Сколько уже дней тут, а никак не привыкну, никак не перестану замечать.

В больницу ко мне приходил только Халле, а сейчас стали навещать его одноклассники. Смешные близняшки Хеге и Хелла — надо же, на двоих одно имя, лишь сокращения разные. И другие — светлые и темные, задорные и молчаливые. Они охотно приносили мне книги, сладости, безделушки... девочки дарили вышивки, сделанные ими же мягкие игрушки. Словно мне опять не больше семи лет, и все они — моя любящая родня.

Они принесли мне учебники и тетради, помогали делать задания, когда разобрались, что я более-менее знаю. Но все это было как бы понарошку, для тренировки и от скуки. Никто не знал, буду ли я когда-нибудь учиться с ними, или покину городок уже очень скоро.

Они все улыбались — кто застенчиво, кто открыто. А я не могла понять, что меня смущает так сильно. Они казались действительно добрыми, во всяком случае трудно было поверить, что сейчас Аса, Лейв, Арне выйдут на улицу и примутся злословить о нас или замышлять какую-нибудь пакость. Тут я почти не сомневалась — не примутся.

Но что-то мешало поверить в их... искренность? Нет, они мне не врали. Но у них всех глаза не были в самом деле веселыми, едва уловимая грусть проступала сквозь живой, настоящий смех, как проглядывает дно ручейка сквозь серебряную рябь на поверхности.

А еще ребята с удовольствием проводили время у нас — вернее, конечно, у Магнуса, — в гостях, но никогда не звали к себе, как бы мы ни промерзли и не отсырели во время долгих прогулок. Так усиленно избегали этого, что я пару раз попробовала навязаться в открытую. Нет, мне ни разу не удалось попасть дальше крыльца. В крохотных садиках — сколько угодно, и летом я была бы этим довольна, но по сырости и холоду странное гостеприимство. И находилась тысяча причин.

А вот друг к другу они похоже ходили, если не врали — ведь и мне отвечали раз за разом "да-да, обязательно, лишь не сегодня, не обижайся!"

Непонятно было, почему они, такие приветливые, охотно пьющие со мной чай на кухоньке Магнуса, всеми правдами и неправдами не пускают меня в свои дома.

Правда, и у Магнуса были от меня секреты — он не давал мне зайти в свою мастерскую. Пару раз я через приоткрытую дверь видела небольших забавных кукол — словно готовилась выставка о каких-то профессиях, и куклы изображали то повара, то полицейского. Но Магнус тут же закрывал мастерскую — снаружи ли, изнутри, и , такой обычно словоохотливый, отказывался рассказывать об игрушках.

**

Халле

До клена возле забора пятьдесят шагов, считая от крыльца, а до поворота на дорогу, ведущую к центру городка и ратуше — сто пятьдесят. Он не помнил, когда начал считать шаги и зачем, но это придавало миру вокруг упорядоченность. Надежность.

Может быть, после аварии, потеряв свое прошлое, он стал нуждаться хотя бы в такой опоре? Халле об этом не думал, во всяком случае до тех пор, пока в снегу не подобрали замерзающую потеряшку.

Эта девочка, Майя, его беспокоила. Он чувствовал себя за нее ответственным — сам же нашел — и мечтал наконец отвязаться. В ней что-то привлекало и что-то отталкивало. Возможно, одновременно. И, возможно, этим "чем-то" как раз и было ее тревожное стремление непонятно к чему.

Здесь жили иначе, размеренно, и это было разумно — слишком мало людей, слишком хрупок их миропорядок; вести себя иначе, все равно что пытаться разбить аквариум, в котором ты плаваешь.

А она вообще не понимала границ, со своей наивной бестактностью, порою навязчивостью, но искренностью бездомного котенка. И все-таки общее у них было — оба многое забыли о мире...

— Здесь не принято ходить в гости, — объяснял он терпеливо, как младенцу, не умеющему себя вести. — Мы слишком на виду друг у друга в этой долине, у нас должна быть собственная... территория, зона, куда нет доступа посторонним.

— Но Магнус и Анна...

— Они очень добрые. Да, и Анна тоже, лишь с виду такая строгая. И потом, никто же не запрещает бывать в домах у друзей! Просто не любят этого многие, вот и все.

В больнице Майю он навещал через день, сейчас виделись реже, но она все время просила приходить. Интересно, его одного или прочих тоже?

— Ребята отличные, но мне странно порой — у них так давно свой круг, свои шутки... Ты не учишься с ними?

— Учусь. Но болел и пока не хожу на занятия.

— И как долго ты сидишь взаперти?

— Взаперти, — мне почудилась снисходительная усмешка в голосе, — Я только школу не посещаю. С прошлой весны.

...Сам, своей волей рассказал все, или загипнотизировали эти большие требовательные глаза? Так смотрела, словно через него могла выздороветь сама.

— Я ехал в машине, а та врезалась в дерево. Водитель не пострадал, его выкинуло в открывшуюся дверь, у меня же... — Халле коснулся виска — через него тянулся длинный кривой шрам. — В общем, меня долго лечили, я почти ничего не помнил.

— А сейчас?

— Словно все пылью присыпано. Вспоминаю, если стараюсь, но так, фрагментарно.

— И ты учишься дома?

— Уже все учебники перечитал, — он наконец улыбнулся. — Скучно. Но с людьми быть подолгу нельзя, расхаживать по улицам тоже. Доктор Ангус говорит, покой и покой.

— Но ты ко мне приходил, и сейчас...

— Я говорю — скучно. А если уж со мной что-то случится, так лучше прямо в больнице.

Он никогда не спрашивал, где произошла авария, не отнявшая совсем, но присыпавшая пылью его прошлое. Где стоит дерево, в которое врезалась машина. Думал, что это не имело значения — а на самом деле, возможно, хотел сделать вид, что ничего не было.

Но потом появилась безымянная девочка.

Одна пришла в метель, прошла сквозь нее, и снег занес ее следы, как и память.

Они были похожи. Все в душе противилось такому сравнению, настолько, что самому становилось смешно. Будто общее, которое у них оказалось, делало из него самого такое же создание — беспокойное, надоедливое, довольно-таки бестолковое. И никому по сути не нужное.

Ее он жалел, но увидеть таким себя...

Но зачем придумывать всякие ужасы? Да, Майя тут никто, она ничего не помнит, по сути никому не нужна, и общаются с ней наполовину из любопытства, наполовину из сострадания, но он — местный. Его родителей знали и уважали здесь, и неважно, что они уроженцы "той стороны". Он ученик здешней школы, он подопечный Дагмары, которую здесь ценит любая собака и готова стоять перед ней навытяжку. В конце концов, ему есть куда приходить — в собственный дом, спать в собственной комнате и по праву пользоваться всеми вещами, от чайника до стула, на котором сидишь.

Да и память... Майя ее лишена, совсем, ни зацепки, ни проблеска.

А его собственные воспоминания вполне доступны, они лишь спрятаны за очень тяжелую дверь — устанешь дергать туда-обратно.

И отчаянно захотелось хоть в этом от нее отличаться.

Только вот о себе самом расспрашивать оказалось почти невозможным, слишком личным. Но есть и другие люди.

— Ты помнишь, как... поступила в наш класс? — и мысли, и слова даются нелегко, он невольно хмурится, удерживая воспоминание и желание о нем говорить. — Помнишь, тебя посадили на первую парту, и Синдри...

— Но я уже была в классе, когда он пришел, — смеется Лотта, похожая на ромашку светлыми лепестками-прядками и круглым лицом. — Ты забыл просто.

— Погоди, ты все путаешь, — Синдри, как всегда, флегматичен и обстоятелен. — Лотта, конечно, поступила к нам после меня, но это было зимой, и мы все катались на лыжах, тогда ее нам и представили.

— Какие лыжи, ты что, — близняшки с почти одинаковыми именами забавно хмурятся, а Хелла еще прикусывает край языка. — У нас же и снег толком не лежит, а до гор далеко. Ты все забыл после той аварии, ой, прости. Но зимой мы всегда плавали в закрытом бассейне...

— Да этот бассейн с моего, наверное, рождения не заливали водой, — краснощекий Арне всегда удивляется и всегда что-то жует, а брови у него высоко приподнятые и как нарисованные. — Ты сходи сам посмотри!

Он понял, что не запоминает эти разговоры. Что мысли норовят соскользнуть в сторону, будто и не было ничего. Так просто заняться своими картинами, дагмариным лабиринтом, да хоть яичницу себе приготовить, но не думать о прошлом даже такими окольными путями. Тогда он начал записывать, и все время терял записную книжку, писал на случайных листочках и их тоже терял, пока Дагмара не собрала целую пачку — в привычной своей аккуратности она ничего не упускала из виду — и не предъявила ему.

— У меня нет привычки совать нос в чужое, но не будешь ли ты так добр не превращать дом в свалку?

Тогда он наконец смог прочесть все сразу, одновременно.

**

Майя

Мы сидим в крохотной уютной кофейне, где продают восхитительные булочки с корицей и воздушные пирожные, похожие на снежки. Единственное такое заведение на весь городок, и посетителей здесь по вечерам немало. Но сейчас день, и за столиками только мы — восемь человек, одноклассники Халле и я.

Аса наклоняется ко мне, поправляет завернувшийся воротник. Сама она редкая аккуратистка, одежда отглажена до последнего шовчика, страшно и дышать в ее сторону. Она любит аромат лилий, не помню ее без этих духов. А близняшки Хеле и Хелла — розы. Любопытно, что даже мальчишки из их компании используют цветочные ароматы. Вот у Арне, к примеру, левкой, у Лейва гвоздика... Если закрыть глаза, то кажется, что находишься посреди летнего сада. В помещении представить легко, а на улице запах цветов спадает, смешивается с холодом и сыростью, истлевшими листьями, и становится очень странно.

Ребята смеются, а я слушаю их краем уха — задумалась, и прихожу в себя только когда Лейв рычит. Он поднял ладони, прижал к голове, изображая стоящие уши.

Тогда я вспомнила.

— Здесь в округе водятся хищники?

— Вряд ли, думаю, всех перебили давно, — откликнулся Арне.

— Когда я замерзала, я видела зверя... наверное, это был волк. Плохо помню. Мне кажется, он был белый.

— Любопытно, — сказал Лейв, оглядываясь, словно ожидал увидеть волка, бегущего по пятам. — Я про такое не слышал, чтобы водились здесь.

— Так ее нашли далеко за городом, — вступилась Аса, хотя никто на меня и не нападал. — А в горах они просто обязаны водиться. Верно, Хелла?

— Я, кажется, как-то слышала вой, — рыжие кудряшки заволновались.

Ребята про меня позабыли, увлекшись обсуждением сперва вероятных волков, потом дошли до кабанов и медведей — кажется, и забыли уже, с чего начали. А я все вспоминала. Жесткая шерсть у самой моей щеки, глаза... странные, водянистые, дикие.

Если я подумала о волках, хотя точно не помню, кого все же встретила, значит ли это, что когда-то я часто видела их или хотя бы слышала?

Продолжая спорить, мы выплеснулись на улицу и направились к ратуше. Ее я уже полюбила — за игрушечный вид, за старые часы на стене.

Серебристая машина, маленькая и хищная, обогнала нас, затормозила у входа в ратушу. Из машины вышла женщина. Среднего роста, светловолосая, на невысоких тонких каблучках, в сером пальто. Прямая и сосредоточенная, очень уверенная. От нее словно исходил едва уловимый гул, как от проводов под напряжением. В нашу сторону она не смотрела, и сложно было разглядеть лицо — только в профиль на пару секунд.

— Кто это?

— Дагмара, опекунша Халле.

Почему-то я ощутила ревность — и узнавание. И то, и другое промелькнуло и рассеялось, оставив лишь удивление. Я Халле не знаю, а уж ревность к незнакомой взрослой женщине, его родственнице? И ее знать мне тоже вовсе неоткуда.

Она не походила на актрису из фильма или модель с обложки. Неоткуда мне ее знать.

Говорить об этой ухоженной, уверенной даме казалось невозможно. Но у меня в руках словно была нить — выпустить ее казалось таким же немыслимым, и я спросила их об аварии.

Не о моей — о той, что связана с ним. Они ведь такие открытые, так мне сочувствуют. И он — оправился, значит, могу и я?

И мне ничего не сказали. Смутились, растерялись, поблекли. Заспешили по своим делам, срочно вспомненным, только Лейв проводил меня до Магнуса, всю дорогу покашливая — срочно простыл, и горло болит, говорить.

За пару улочек до дома я не выдержала и отправила его восвояси — уж не в этом игрушечном городке мне нуждаться в охраннике. Хотя он, кажется, хотел попросту убедиться, что больше я никуда не пошла...

**

Халле

— Это модель чего?

Она так неожиданно возникала... словно жучок садился на плечо, невесомый, и начинал говорить прямо в ухо.

А он разозлился, хотя сам виноват — забыл выключить, это раз, и два — позволил девчонке бродить по дому, словно приблудной кошке. У Магнуса ей видите ли одиноко! Да к ней там полгорода в гости наведывалось!

— Неважно.

Так резко выключил монитор, что едва не перевернул.

— Извини, — сказала Майя без тени раскаяния. — Мне показалось, это ваша долина, как я видела на карте в больнице. Только какая-то... неприятная.

Когда Халле неожиданно для себя позвал ее в гости, она как-то растерянно глянула, почти испуганно. А потом сказала — в этом городке ты первый, кроме Магнуса...

Теперь освоилась.

— Я там нашла мастерскую. Что ты рисуешь? — спросила Майя. Вероятно, она сочла, что тактично сменила тему.

— С чего ты взяла, что я?

— Так вот же, — девчонка кивнула на монитор. — Есть нечто общее. Я там только в щелочку заглянула. Если не против...

Нелогично, но казалось любопытным показать ей свои картины — Дагмара их не любила, остальным дела не было. И сейчас, пройдя меж нескольких мольбертов, Халле остановился перед холстом. Самая долгая его работа и до сих пор не законченная.

Майя подошла ближе, стала за спиной почти вплотную и дышала в шею, словно они смотрели не на большое полотно, а в микроскоп.

— Я хочу видеть из центра, как ты сейчас, — пояснила она, ощутив невысказанный недовольный вопрос. Но все-таки чуть отодвинулась. Еле слышно вздохнула.

— Это... мозаика... — она была разочарована, кажется. — Не собирается. Я вижу, тут должен быть какой-то смысл...

— С чего ты взяла? Может, мне просто нравится играть с цветами и формами.

— Нет, тут другое, я чувствую. Так видят мир насекомые?

— Так вижу мир я!

Она стояла настолько близко, пахла домашним печеньем, неожиданно — ведь нет у нее дома, потеряшка без памяти. От нее исходило тепло, и Халле невольно шагнул в сторону, ощутив неясное стеснение.

Майя, видимо, тоже смутилась, описала по комнате полукруг, трогая все подряд, и, видимо пытаясь проявить вежливость, принялась расспрашивать про картинку на мониторе. Слышала где-то, наверное, что люди любят говорить про свою работу?

Во всяком случае, если судить по бегающим глазам и лживому голосу, энтузиазма и интереса она испытывала не больше, чем его мольберт. А Халле... помимо Дагмары никто не расспрашивал его о модели. И вопрос показался испепеляюще личным.