В саду ее цветов

Я бежала по бесконечному снегу, проваливаясь, натыкаясь на ледяные обломки, разорвала юбку и потеряла туфлю. А потом пришла она — то ли собака, то ли огромная кошка со светлыми, почти белыми глазами. Она кружила рядом и молчала, только слышно было, как похрустывает снег и ломается тонкий лед, когда я падаю на него. А над зверем вихрилось тоже белое — то ли снежные хлопья, падавшие лишь на нее, то ли слетала шерсть.

**

Халле

Уже пятую ночь подряд Халле будил ворон, громко кракал возле открытой форточки и, кажется, порой ударял клювом по оконной раме. А может, то стучали в окно ветви клена, сбросившего почти всю листву.

— Дрянная птица, — пробормотал Халле, поворачиваясь на живот и утыкаясь носом в подушку. — Нет бы днем орать...

Днем он не видел и не слышал ворона, зато с наступлением сумерек и до рассвета тот торчал у окна, словно привязанный. Дагмары все не было — значит, пока не улетит.

В первый раз Халле заметил птицу месяц назад. С тех пор не оставляло чувство, что за ним следят, и не втайне, а открыто, нахально.

С утра было трудно сосредоточиться, и работа не заладилась. В конце концов он уже бессмысленно рисовал на экране фракталы, стараясь придать им форму разных цветков, и гадал, что скажет Дагмара, когда вернется можно сказать к недорасчищенной площадке вместо возведенного фундамента. В школу бы снова пойти, а не бессмысленно сидеть за монитором. Если доктор Ангус ждет, что Халле станет таким же розовощеким здоровяком, как он сам, и лишь после этого сочтет наконец бывшего пациента здоровым, то ждать он будет до... мартышкиных холодов, так, кажется, это называется? Или морковкиных? И чем, интересно, они отличаются от обычных...

Ближе к вечеру его навестили Хеге и Хелла, как обычно, постояли на пороге, похихикали, отказавшись заходить в дом. Рыжие, веснушчатые, одинаковые. Рассказывали, как дела в классе, как все по нему скучают, и как Лейв притащил на урок белую мышь.

— Шестнадцать, а ума нет, — улыбнулся невольно. Потом близняшки поскакали прочь по лужицам, нарочно разбивая каблучками лед.

Халле остался на крыльце. Постоял, вдыхая горьковатый запах осени. Еще недавно, когда были зелеными, желтыми листья, долина выглядела небольшой, но зимой — это он помнил — она будет казаться огромной. Горы, летом в ладонях держащие городок, словно отодвинутся, станут чужими и равнодушными.

Мы умрем для всего мира, подумал Халле. Хотя мы и так почти мертвы для них, только вот дергаемся, не даем о себе забыть. Дагмара говорит, если проект удастся, сюда вновь хлынут люди, но зачем? Есть много других мест, а это пусть остается забытым. Когда-нибудь в долину начнут ездить в надежде повстречать призраков, если, конечно, сумеют добраться. А не сумеют — тем лучше, больше возможностей сочинять небылицы.

Когда начало смеркаться, повалил снег — внезапно, словно у неба выбили днище. Такого снегопада он не помнил. Среди белой крупы сыпались клочья ваты, дорожки занесло вмиг, кусты превратились в сугробы.

Когда начинался снегопад, всегда становилось так тихо. Дом их и без того стоял в отдалении, а в такие дни вовсе можно было представлять, что не просто их долина отрезана от остального мира, но и самого мира не существует, лишь этот дом. Только горят несколько окон, невесть для кого. Интересно, играл ли он в детстве в какую-нибудь затерянную землю. Не вспомнить, а жаль.

Ватную тишину прорезал невнятный рокот, одновременно становясь и ближе, и дальше. Автомобиль.

Халле посидел еще немножко, глядя в монитор, и даже подвигал пару точек и линий, но не слишком внимательно. Звук мотора заглох, а потом вновь стало тихо — двери здесь не скрипели. Халле все не двигался с места.

Слышал легкий перестук шагов в коридоре, мысленно видел, как она снимает светлое кожаное пальто, отряхивает капельки растаявшего снега с опушки капюшона. Аккуратно расправляет пальто на плечиках. Наконец время дошло до нужной отметки — по хозяйке дома можно было не просто сверять часы, но выставлять секундную стрелку. Сейчас она повернется, направится в гостиную. Десять шагов, ровно столько, сколько надо ему, чтобы выйти из комнаты и оказаться на лестнице, ведущей туда же. И спускаться, пока она будет стоять и смотреть.

— Я волновался, — сказал Халле, — Такой снегопад.

Дагмара чуть улыбнулась, привычно протянула руку, едва коснувшись его макушки.

— Что могло случиться?

Выглядела она уставшей. Чуть ли не впервые на его памяти это было настолько заметно.

— Сделай мне кофе, — попросила она. — С лимоном и солью.

Чуть улыбнулась, заметив его невольную гримасу — не мог привыкнуть к такому сочетанию вкусов, пусть и в чужой чашке. Даже после того, как Дагмара однажды открыла кофейную книгу и ткнула его носом в рецепт — пожалуйста, убедись! — все равно считал это диким. Да она и просила редко именно такое.

Редко, поэтому процесс никак не становился привычным, выверенным до секунды. Тут замешкался, тут поторопился. Но вот кофе был готов, и Халле с удовольствием вдохнул горьковатый, насыщенный вкусом пар. Посмотрел на высокую узкую чашку: именно этот кофе Дагмара всегда пьет из нее.

Бросил туда кубик льда — Дагмара не любила слишком горячее. Выходя из кухни, секунд пять постоял на пороге — вот именно сейчас она его ждет, а то было слишком рано.

— Меня снова атаковал этот ворон, — сказал Халле шутливо, ставя поднос на столик. — Признайся, ты его присылаешь следить за мной в свое отсутствие?

— Что за чушь...

В полумраке комнаты рассматривал ее, с одного бока освещенную рыжеватым отблеском камина, с другого — бледного фонаря над окном. Долго мог смотреть на Дагмару, особенно когда она так вот сидела неподвижно и молча. Привык любоваться ей, как статуей в саду, как деревьями в разное время года. Но рисовать не пытался. А сейчас она сидела, завернувшись в плюшевый синий халат, длинный настолько, что полностью прятал ноги.

Не понимал, красивая ли она, да и какая разница, в общем-то. Описал бы ее так, спроси кто: Дагмара была... белая. И дело не в светлой коже и волосах, да и одевалась она в разные цвета, хоть и предпочитала холодные, льдистые — нет, от нее сам по себе словно исходил белый свет. Так в темноте светится снег, когда на небе ни луны, ни даже звезд — а он все равно светится, будто сам по себе.

Не знал, сколько Дагмаре лет. Если она была дружна с родителями Халле, то вряд ли меньше тридцати пяти, а то и сорока... но нет, ей столько не дашь. Хотя дружба не так уж привязана к возрасту.

Задать вопрос он, разумеется мог, но не решался. Это, в конце концов, просто невежливо.

— Как успехи? — спросила она, потягивая свой странный напиток.

— Сносно. Если бы не чертов ворон. Он мне мешал спать.

Дагмара нахмурилась — едва заметно, брови оставались на месте, казалось, двинулись несколько волосков. Халле знал — она сердится не на него, а на помеху. Его Дагмара терпела любым.

— Я подумаю, чем можно отпугнуть птицу, — сказала она. — А пока покажи, что нового.

Пятнадцать шагов до лестницы, подняться, и еще десять до стола. Ему — она всегда останавливается в шаге позади.

— Так мало, — произнесла Дагмара, и Халле почти обидело равнодушие в ее голосе. Словно заранее знала — от воспитанника толку не будет. Пусть сидит себе, рисует на холстах маслом цветочки или в игре гоняет шарики по осям, а серьезное лучше поручать другим.

— Я сделаю. Говорю же, ворон... И, похоже, не могу поверить, что ты с помощью такой ерунды хочешь изменить здешнюю жизнь.

— Без нашей долины модель не имеет значения, она просто абстракция, таких тысячи. А здесь... про местную аномалию я много раз говорила. Доделай, и можно будет проверить на практике.

— Ты в это правда веришь?

— Я это знаю. И если ты поторопишься, убедишься и сам.

— Машине поручить проще. Она не устает и быстрее выявляет ошибки.

— Машины... Они способны писать музыку, разыгрывать партии, строить сложные структуры, но здесь надо чувствовать — саму эту местность, ее потайную суть и возможности.

— Только я ничего такого не чувствую.

— Твое подсознание делает основную работу. Ты ведь и сам это знаешь.

— И сюда хлынут люди? Ты всерьез этого хочешь?

— Я позабочусь, как применить к жизни твое творение. Но все изменится, будь уверен.

Больше они не говорили о делах. Дагмара завела речь о концерте, на котором была вчера, посетовала на крах одной кофейной компании. Халле, в свою очередь, рассказал местные новости — хотя что тут могло происходить.

...Когда-то здесь пытались построить настоящий город, добывать руду. Но землетрясение разрушило одну из дорог, другую напрочь заносило зимой, а руда истощилась. Сейчас долина почти вымерла, кое-как работал местный заводик да летом приезжали пожить туристы, полазить по горным склонам и заброшенным шахтам.

Почему Дагмара не желала отсюда уехать? А кто ее знает. Говорила, любит тишину.

Снег продолжался еще двое суток.

**

Туфельку принес ворон. После давешнего снегопада воздух был тихим-тихим, и мягким, и Халле распахнул окно: холода он не боялся. А тут эта птица. Ворон покружил у окна, бросил вещицу на подоконник и уселся рядом, смотря на Халле с таким отвращением, что захотелось запустить в него чем-нибудь. Но своих вещей было жаль, а из остального — лишь эта самая туфелька. До нее почему-то дотрагиваться не хотелось, но не из брезгливости — так опасаешься тронуть старую-престарую игрушку, которая вот-вот расползется в руке, а если только смотреть, то вроде еще держится, еще может радовать.

Вещица притягивала взгляд. Халле даже от ворона отвлекся.

Коричневая закрытая туфелька, уже не летняя, но и для поздней осени не подходящая. Ношеная: кожаный ремешок был местами вытерт, и заметно стесан каблук, и все же веяло от обувки добротностью. А пряжка нарядная, по-девичьи легкомысленная: двойной медный бантик. Небольшая такая туфелька, даже ворон смог ее принести.

Халле все же решился, сперва коснулся пальцем, потом приподнял, и наконец повертел обувку в руках. Промокшая насквозь и довольно грязная, туфелька все же выглядела симпатичной — на маленькую узкую ногу, ровную, с высоким подъемом. Хмыкнул, вспомнив сказку о Золушке — вот, значит, как. Но ничего не было в вещице ни хрустального, ни принцессьего.

— Крак, — сказал ворон, глянул еще более высокомерно — кажется, уже побил рекорд, взмахнул крыльями, задев локоть Халле, тяжеловато взлетел и замелькал меж деревьями.

— Что еще такое?

— Это ворон принес. Швырнул на подоконник.

— Выброси, — сказала Дагмара, глядя на туфельку как на пирожок с тараканом.

— Я бы уже, но мне кажется, лучше отдать полицейским.

— Зачем? Мало ли на какой помойке...

— Ты посмотри, вещь-то хорошая, не выбросили бы так просто, у нас замену легко не достать. Может украл у кого с крыльца, или еще что-нибудь. Или...

Не договорил, хоть Дагмара и подняла вопросительно бровь. Вороны все-таки падальщики, и далеко летают, может, кого-то нашел в горах.... в таких туфельках?

В полицию он все же пошел, меся начавший таять снег, сам не очень понимал, почему так тревожно и неприятно: оставлять туфельку дома не стал бы ни в коем случае, выбросить — опасался, что птица снова притащит. Нес в бумажном пакете, стараясь держать от себя подальше.

Дагмара не одобрила бы, но она с утра занималась какими-то делами вне дома. Так что пусть уж не одобряет потом — как и его прогулку в целом, да еще в одиночестве. Гулять по сырым улицам в промокающих ботинках и на глазах теряющих вид брюках... да уж, забавно.

На весь городок было трое полицейских.

— Только зря получаем жалованье, — ворчал старший по званию, капитан Сорен. Но при этом не старался скрыть удовольствие — в самом деле, с какой стороны ни глянь, отсутствие происшествий, тем более преступности — великое благо. Да и жить можно без всяких забот.

Туфелька лежала на краю стола, печальная, коричневая и бесполезная, как уже отсыревший, потемневший сброшенный лист.

— Кто же поздней осенью разгуливает в такой обуви? Ворон нашел где-нибудь на помойке, вот и все.

— У меня хорошая зрительная память. Я такого не видел, приметная очень.

— Ну кому на девичьи туфельки, как не молодежи смотреть! — улыбнулся капитан. — Только...

— А тут еще — смотрите, изнутри — прилипла сосновая иголка и вот капля смолы, сосны растут только возле моста.

— Ну, парень, ты все же, можно сказать, домосед, вряд ли в курсе имущества всех горожан, — капитан дружелюбно шевельнул усами. Он был ленивый, сытый и добрый. — Давай оставим это здесь, в бюро находок, и повесим объявления на столбах. Сам посуди — куда и зачем ты нас хочешь отправить?

— Вы полиция или где? — сердито сказал Халле. — Сидеть перед телевизором с чашкой чая и я могу.

**

В одной туфельке, в легкой одежде — платье да полотняная куртка, растрепанные длинные волосы и зажатые в кулаке зеленые листья травы вроде шалфея — а вот их выкинули, и теперь не узнать точно, что за растение, где водится.

Ее нашли в полумиле от города, полузанесенный снегом комочек у запертой будки обходчика. Искали не только полицейские — много бы они сумели втроем! — но и пожарные, и многие мужчины, кто из чувства долга, кто из любопытства. Хотя в успех не верил никто. Но опрос горожан ничего не дал — не было такой туфельки ни у кого!

Значит...

Врач говорит, еще бы пара часов, и все. Чудо, что ворон принес вещицу, да еще тому человеку, который сумел настоять на своем и поднять горожан.

И еще одно чудо — как девочка тут вообще появилась. К будке брела сама, снег не успел занести все следы, но сколько она могла одолеть? Только до ущелья пятнадцать миль, а дальше по нему до моста, и везде снег по колено. Грузовой машине и то не пустяк. И кто был с этой девочкой — ведь не одна же она проделала такой путь?

Прошли сколько удалось, постреляли из ракетниц, на том и закончили. Можно самим замерзнуть.

А вызвать спасателей с той стороны — так зимой связь вечно рвется, иди поищи, где вновь повредило кабель. Стараются, конечно, поддерживать, но сейчас вот не повезло. Рано или поздно найдут повреждение, только вряд ли будет кого спасать.

**

За людьми Халле иногда любил наблюдать, как будто смотрел с улицы на игрушечный городок с обитателями. Или, напротив, сидел в теплом кафе, глядя, как за стеклом, подсвеченная, но все же плоховато различимая в темноте, течет чужая и в целом не нужная ему жизнь. От такой можно оторваться в любой момент и заняться своими делами, никто не заметит, не возмутится и не обидится. Так бы он наблюдал и за тем, как новая девочка поселится здесь... только вот ей было по-настоящему плохо, она не пробегала мимо в каких-то повседневных заботах.

И она потеряла память. Это не давало ему покоя — ведь сам-то, сам... Но не было смысла сравнивать, он сразу же оказался среди своих, они поддерживали, переживали, и воспоминания Халле почти вернулись к нему, а эта девочка в пустоте, одинока.