Княженика_3

Слышать это было приятно.

Но дядя Гриша вдруг спохватился.

— Какой это парень к Анжелике клеится? — загрохотал он.

— А черт его знает, в спортивном костюме такой, — пришлось уйти в глухую оборону. — Я в местных парнях пока путаюсь.

— Ну ладно! — с угрозой сказал дядя Гриша, решительно вставая с табурета. (Пирожок он прихватил с собой.) — Я этому ко... кавалеру рога-то поотшибаю, ишь чего! Пока, Алиска, вкусные пирожки, спасибо.

Хлопнула дверь, взревел испуганно жигуль. Дядя Гриша помчался домой порядок наводить.

Ну вот, сто раз уже зарекалась хоть слово взрослым говорить, кроме "да", "нет", "не знаю", "спасибо". Расслабилась, бдительность потеряла. И снова в ту же лужу вляпалась.... Ну что такое! Теперь хоть вообще у дяди с тетей не появляйся.

На сковородке одиноко шкворчал последний пирожок. Дядя Гриша не на шутку позаботился о моей талии, очень мило с его стороны.

Горестно вздыхая, я напилась чаю с мясным пирожком и забралась за печку с книжкой.

Глава седьмая

НЕПЕДАГОГИЧЕСКАЯ

В понедельник первой парой была математика. Пунктуальная Лариса пришла на удивление поздно. Была она грустная и подавленная.

— Что случилось? — шепнула я.

— Мы с Сережей поссорились...

Ну, вообще! Они все что, сговорились, что ли? Гады! Теперь даже смысла не было посматривать в сторону заветной парты.

Вот и хорошо, вот и замечательно. Больше времени на уроки останется без этих дурацких переживаний. В любом случае надо ЕГЭ сдавать как можно лучше и убираться отсюда куда подальше, в нормальный вуз. И мне, и Ларисе.

Ярослав, наоборот, именно сегодня выглядел на редкость оживленным.

Словно айсберг растаял и выпустил человека из ледяных глубин. А мне, собственно говоря, какое до этого дело? Ни-ка-ко-го!

И я постаралась с головой уйти в задачи.

Последней парой была физика и я прекрасно убедилась в правоте Ларисиных слов: теперь, как обычно, Сергей и Ярослав сидели на второй парте позади нас. Но они поменялись местами! Лакированные туфли уже не торчали из-под моего стула, да и кроссовки тоже не высовывались, все-таки Сергей был не так высок. Мне даже страшно стало: что у них могло стрястись такое, чтобы надо было пересаживаться? Лариса кусала губы, видимо, это ее тоже задело не на шутку.

Счастье, что на уроке у Ольги Ивановны особо не попереживаешь, надо слушать в оба уха. Но у меня, почему-то, шея затекла. Наверное, так ей хотелось повернуться.

Первый урок этой пары завершился, и Ольга Ивановна сказала:

— А сейчас мальчики помогут мне закрыть шторы. Будем смотреть фильм про нанотехнологии. За ними будущее, если кто не знал.

Все дружно заорали от радости — еще бы! Целый урок не трястись от страха, а смотреть кино в свое удовольствие. В одно мгновение плотные рулонные шторы, спрятанные над окном, были развернуты, и наступила темнота.

Продолжалась она недолго, Ольга Ивановна включила свет, присоединила проектор к своему компьютеру, опустила экран на доску. Убедившись, что все в порядке, фильм пошел и его хорошо видно,

снова погрузила класс в темноту.

— Услышу чье-то веселье — выставлю в коридор! — пообещала она напоследок и прибавила громкость.

Подперев подбородок рукою, я уставилась на экран. И вдруг почувствовала, как кто-то склонился рядом со мной.

— Алиса, — зашептал мне в ухо Сергей, — уступи мне место, пожалуйста, очень надо!

— Кто там шипит? — раздался в темноте голос чуткой Ольги Ивановны. — Какой змей ядовитый?

Но свет включать она не стала, а я почувствовала, как Сергей практически силой стянул меня со стула, дотащил до своего места — чтобы быстро занять мое. Когда я поняла, что все эти пересадки были специальными, он знал про фильм и придумал так, чтобы помириться с Ларисой, сразу стало легче на душе. Хоть кому-то будет хорошо, а уж сорок минут я как-нибудь высижу и здесь. Какой же Сергей молодец!

На экране разворачивалась нановселенная... А в двух шагах сидел почти невидимый в темноте Ярослав. Только силуэт чернее остальной темноты вырисовывался рядом. Протяни руку — и коснешься. Я чувствовала запах его одеколона, он мягко обволакивал, словно брал в плен. Злость испарилась, ведь он был рядом. Совсем рядом. Наверное, это и было счастье — сидеть в темноте, глазеть на экран и ничего не видеть. И чувствовать тепло сбоку. Я так устала за эти дни.

Мне было хорошо. Кожу словно искорки покалывали. Я пропустила мгновение, когда он придвинулся ближе, и мою ладонь на парте мягко накрыла другая, большая. Сердце застучало — и оборвалось. Время остановилось, словно мы сами стали крохотными наночастицами меж его зубчатых колес.

Завладев ладонью, Ярослав тихо поднес мою руку к своему лицу, придвинувшись совсем вплотную. Он был без пиджака, в одной рубашке и плечом я чувствовала тонкий хлопок. Кончики пальцев ощутили его скулы, его веки. Получалось, что глаза у Ярослава были закрыты. Он водил моей ладонью — и помимо воли я гладила его лоб, его виски, его скулы, его подбородок. Чтобы пальцам ничего не мешало, я тоже закрыла глаза, обостряя ощущения. Над губой свежевыбритая кожа покалывала. Было неизъяснимо приятно обвести четкий контур его губ. Это уже была моя инициатива, мне так давно хотелось это сделать. Левая рука Ярослава на мгновение замерла, словно не веря, но и не препятствуя мне. А потом... А потом он прижал мою ладонь плотнее и начал целовать. В это же время правая его рука незаметно нырнула под водопад моих волос, и, пользуясь прикрытием, поднялась до затылка. Это был полный плен, его губы целовали мои пальцы, его пальцы легко перебирали мои волосы, гладили мою шею и затылок, заставляя тепло волнами уходить по позвоночнику вниз. В голове взрывались фейерверки.

Мне казалось, что я сейчас сознание потеряю. Его губы целовали мою ладонь, словно уговаривали не сердиться, что-то рассказывали, обещали, что все будет хорошо.

Фильм про нанотехнологии заканчивался, скоро включат свет... Я и страшилась этого, и радовалась. Мне просто необходимо побыть одной.

Фильм закончился — и, похоже, мы с Сергеем оба взвились вверх, как чертики из табакерок, боясь быть застуканными. Свет включился — а мы уже сидели на своих местах. У меня в ладони была зажата записка. "Я приду сего дня?"

Угу, сего дня.

Пахать еще на этом поле не перепахать.

Хорошо еще, восклицательный знак вместо вопросительного не поставил, двоечник противный...

* * *

Я добралась до дома как в тумане.

Включила чайник, взялась картошку чистить — поняла, что руки трясутся. Поставила кастрюльку на огонь — и забыла про нее насмерть.

Было холодно, меня знобило. Надо, наверное, переодеться и причесать растрепанные волосы, но не было ни сил, ни желания. Сейчас он придет — и все начнется по новой, как ни в чем не бывало? А потом снова неотложные дела и привет?

С друзьями так нельзя.

Но мы ведь и не друзья. С друзьями легко. С ними дурачишься и веселишься, понимаешь их с полуслова.

А с ним мне плохо, без него еще хуже, какая же это дружба. Мы же кружим друг около друга как две голодные косатки. Это пытка какая-то, а не дружба. Все так запуталось, я ничего не пойму!

Потянуло горелым — оказывается, вода в кастрюльке выкипела, картошка превратилась в уголь. Пришлось выставить ее на крыльцо, распахнуть окно и дверь, чтобы вытянуть гарь. Я завернулась в красное шерстяное покрывало, забралась на диван с ногами.

Может быть, не пускать его, не начинать все сначала? Уйти отсюда, пусть стучится в закрытую дверь, сколько хочет. Какое у нас будущее? Никакого совершенно. Кто он и кто я. Зачем все это, вот уж глупости.

Тепло окончательно покинуло избушку. С трудом я поднялась, захлопнула дверь, закрыла окно. Кое-как налила чая, снова забралась на диван, обхватила чашку, грея руки.

Сплошные тайны, сплошные дела. Меня слишком сильно тянет к нему, вот в чем беда... Я голову от него теряю.

В дверь тихонько постучали — я вспомнила, что накинула крючок.

Путаясь в покрывале, дошла в одних носках до двери, сняла запоры.

Сильный рывок — дверь распахнулась. На пороге стоял Ярослав. В камуфляже, в серой трикотажной рубашке.

Он молчал, и я молчала. Бухало сердце, словно медный колокол.

Без тапок ступни быстро замерзли на ледяном полу.

Я прошлепала обратно к дивану, забилась в угол.

— Что-то сгорело? — принюхался Ярослав.

— Картошка.

— Поэтому так холодно?

-Угу.

Хлопнула дверь: Ярослав вышел за дровами. Вернулся с охапкой, сгрузил ее на жестяной лист, стянул камуфляжную куртку, повесил на гвоздь и по-хозяйски завозился у печки. Как у себя дома!

Я наблюдала за его действиями из покрывального кокона, словно сова из дупла.

Вот он появился, высокий, красивый, подтянутый. Опять хочется смотреть на него, не отрываясь. А потом он уйдет, как в тот раз. И ночи опять станут беспросветно черными...

За окошками стремительно темнело. Время ведь уже перевели.

Ярослав возился у печки, изредка бросая на меня быстрые взгляды.

Потом спросил:

— Сильно замерзла?

— Да.

Поленья в печи разгорелись.

— Тебе дров не жалко? — вдруг спросил он.

— Нет.

— Тогда я оставлю дверцу открытой — огонь будет видно. Но они скорее прогорят.

— Хорошо.

Мне никак не удавалось согреться, наоборот, чем дальше, тем больше я остывала, начала дрожать мелкой дрожью. Пламя в открытой печи завораживало взгляд.

Ярослав задернул шторы. Наступил призрачный сизый полумрак, лишь бился под печными сводами огненный цветок.

Неожиданно я почувствовала, что еду вместе с диваном по полу. Как Емеля на печи.

Подтащив диван так, чтобы он очутился как раз напротив открытой печной дверцы, Ярослав уселся сам, ближе к другому краю.

Дрова в печке обуглились, по головням пробегали искры, огненный рисунок постоянно менялся, и казалось что там, в глубине, раскинулся черный причудливый город, в котором мерцают огни.

Я высунула ноги из-под покрывала, пододвигая ступни ближе к теплу, чтобы они хоть немного оттаяли, а то скоро у меня зубы от холода стучать начнут.

Черт бы побрал эти холодные полы. Надо делать какое-то утепление, так невыносимо.

Словно нечаянно Ярослав задел рукой мою ногу.

Сказал:

— Ого! У тебя ноги, как ледышки.

Придвинулся ближе, задрал рубашку и поставил мои ступни себе на живот.

Из наших тел получилась какая-то странная фигура, похожая на букву Т. Я полулежала на диване, опираясь спиной на толстую, обернутую поролоном ручку. Ярослав сидел, откинувшись на спинку. Снизу мои ступни грел его накачанный пресс, сверху — горячие ладони.

— Так они не оттают, — сказал он решительно и стянул с меня носки. Угу, вот так и раздевают издалека.

Но теперь, и правда, я почувствовала его тепло, ноги отогревались все выше и выше. Пресс был тугой, упругий. Еще чуть-чуть посидеть в тепле и истоме, и я опять растаю.

— Наверное, нам не стоит больше заниматься, — собрав все силы, сказала я.

— Почему? — Ярослав не удивился, он смотрел, не открываясь, сквозь огонь.

— Ярослав, что ты хочешь? — в лоб спросила я.

Раз уж начался такой разговор, будем начистоту. Лучше разорвать все сейчас, пока я окончательно не сошла с ума от его прикосновений, от запаха кожи, от всего. Сейчас будет кровоточить, очень больно и долго, но потом, если все это, если этот разрыв будет потом — там кровь хлынет потоком, и я просто умру от кровопотери.

— Я хочу быть у твоих ног, как ты видишь, — усмехнулся Ярослав.

— Очень романтично, — процедила я зло.

Ярослав посмотрел на меня. Светились золотые звездочки в синих глазах, словно отражая мерцание углей.

— Алиса, я хочу быть с тобой.

Как же объяснить ему?

— Ярослав, понимаешь, это Сибирь.

— Ну и что? — удивился он. — Я знаю, что это Сибирь, Алиса Сибирская.

Я поморщилась, не зная, как подступиться.

— Понимаешь, в местах, где тепло, все по-другому, — начала я, тоже уставившись на огоньки. — Ну, там, откуда ты сюда приехал. Там — иное.

— Я много где был, но везде все так же, — возразил мне Ярослав и чуть подтянулся вверх, чтобы расположиться поудобнее. Но ноги мои из плена не выпустил.

— Подожди, — отмахнулась я. — Сама собьюсь. Там люди не борются с холодом так, как мы. Там весело, там даже зимой можно не сидеть дома, там мороз щиплет за щеки игриво, а не кусает безжалостно. У нас чтобы выжить, приходится хранить тепло. Не открывать окна, не распахивать двери, дрова беречь.

— Золотые слова, — улыбнулся Ярослав, поглаживая мои ступни.

— Ты вторгаешься в мою жизнь очень сильно, — нахмурилась я, глядя на него. — Заставляешь не просто дверь тебе открывать — у меня такое чувство, что в доме моей души кусок стены рушится с твоим появлением.

— Я тебе неприятен? — отвердели скулы у Ярослава.

— Мне в жизни никто не нравился так, как ты, — сказала я чистую правду. — Это-то самое страшное. Ты притягиваешь, заставляешь распахнуться тебе навстречу, как я ни сопротивляюсь. Это захватывающая игра, я не спорю, но в один прекрасный день ты исчезнешь. А я замерзну насмерть, по-настоящему замерзну! До конца. Здесь Сибирь. Для меня это не игра. Мне не до игр сейчас, извини.

Зараза, скулы свело, в висках закололо. Сейчас рыдать начну.

Ярослав сидел, низко опустив голову, и молчал.

Я знаю, что я права. Но лучше сейчас, чем потом. Не надо откладывать.

Мне нужно рассчитывать только на себя, слишком уж причудлива у меня жизнь, ее сложно понять со стороны. Но она очень... очень уязвима без папы и мамы.

— Понимаешь, я не сержусь на тебя, — нарушила я молчание. — Но это моя жизнь, здесь слишком много зависит от каких-то глупых, мелких вещей. Есть ли деньги на телефоне, чтобы я могла позвонить в мамину клинику, хватит ли дров на всю зиму, не замерзнет ли в подполье картошка и морковка. Я понимаю, как это по-дурацки, когда ты сильно зависишь от того, порвутся твои кроссовки или нет, но так получилось, мне приходится сейчас жить именно в такой реальности. Нужно дождаться лета, и я должна бережливо расходовать силы, тлеть потихоньку, чтобы под пеплом сохранились горячие угли. А с тобой — я вся горю, ты заставляешь меня вспыхивать и искриться. Со стороны это, наверное, очень забавно. Но у меня нет сил, нет средств на забавы. Мне нужно выжить здесь, на севере, дождаться тепла, дождаться папу. Отпусти меня, не мучай, ладно? Уходи, в округе любая девчонка от тебя голову потеряет, скучно тебе не будет. Уйди.

— Уйди, говоришь, — хрипло, как прокаркал, сказал Ярослав, поднимая голову. — А кто тебе печку топить будет?

— Что?

— Кто тебе печку каждый день топить будет, если я уйду? Алиска, ты дура. Ты же ничего не понимаешь!

— Сам дурак! — огрызнулась я, вытирая слезы пополам с соплями уголком красного покрывала. — Ты же ничего не рассказываешь! Какие-то тайны, несостыковки, одни загадки. Как тебе верить, скажи?

— Расскажи сначала мне про меня, а потом я тебе отвечу, — уклонился от прямого ответа Ярослав. — По-твоему, я какой?

Отчаяние вспыхнуло с новой силой. Опять увиливает, опять темнит.