Окно в Полночь

Сегодняшний вечер исключением не стал. Зайдя на кухню, я сразу увидела стоявший на столе полуметровый канделябр. Почерневшая серебряная лоза обвивала бронзовое дерево, на "ветвях" которого держалось восемь чаш с огарками свечей. Раритетная вещь, коллекционеры — с руками оторвут... Эх. Кабы не завещание — продавала бы наследство и не работала...

Я вытащила из холодильника кастрюлю с остатками супа и поставила ее на плиту. Включила чайник и насыпала Баюну корм. Быстро сбегала в спальню, переоделась в домашний костюм и вернулась на кухню. Задумчиво посмотрела на канделябр, прикидывая, не убрать ли его на балкон, уж больно много места занимает, когда... Мигнув, погас свет. Выключился чайник. Потух индикатор на плите. Вот и пожалуйста. Вот зачем появился подсвечник.

Привыкая к темноте, я прислушалась к доносящимся из подъезда звукам. Наверняка, дело в не пробках, а причудах энергетиков... На площадке загремела дверь — сосед вышел на проверку. Воспользовавшись моментом, я прихватила свечу и тоже выглянула в подъезд. У меня же дома нет ни спичек, ни зажигалок, а сосед — человек курящий.

— Добрый вечер, дядь Борь!

Соседу было давно за пятьдесят.

— Добрый, Василиса, — прогудел он, копошась в счетчике. — Иди-ка посвети!

Да, пробки оказались в порядке, а вот дом зачем-то обесточили. Запалив от соседовой зажигалки свечу, я закрыла дверь и вернулась на кухню. Муз по-прежнему сидел на плече и тихо зудел. Пожалуй, попишу немного... В мерцании свечей в хате стало мрачно и жутко. По стенам расползлись тени, и остро померещился чей-то взгляд, словно за мной кто-то наблюдал... причем из пламени свеч. Бр-р-р...

Я передернула плечами, стряхивая неприятное ощущение. Впрочем, как всегда. Пять лет в бабушкиной квартире живу, и ни разу она не показалась мне нормальной. То чудились снующие тени, то чужие взгляды буравили затылок, то ощущалось чье-то незримое присутствие. А мои немногочисленные гости быстро разбегались. Родственники жаловались на головные боли и несварение желудка, а Валик даже на чай ни разу не зашел. Заглянул, оценил, скривился и решил, что ноги его больше тут не будет. А Алька, рискнув переночевать, рассказывала о жутких кошмарах. Словом, здесь тоже прижилась только я.

Притащив на кухню ноутбук, я налила в тарелку суп, села за стол и включила компьютер. Аккумулятора хватит часа на три, а мне больше и не надо. Белый лист файла приветливо замигал. Муз что-то забормотал себе под нос. Я покосилась на него, доела суп и нахмурилась. Название не приходило. Начало выстроилось, но без названия текст туговато пойдет. Обычно я сначала придумывала название, имя герою и, как ни странно, эпилог. А дальше все получалось само собой, но...

Но. Почему сегодня должно быть как всегда? Отступление от правил — это непредсказуемость, интерес и "живость" истории. И с каждой книгой — словно в новое путешествие по неизведанному, в отпуск в необычный мир, в загадочное и манящее странствие... Ага, и с каждой книгой — новые симпатичные кошмары. Этот парень с косичкой — так, только начало, цветочки. А вот ягодки... Ягодки всегда или с придурью, или с отравой. Но — не будем о грустном. Где наша не пропадала...

Мои пальцы быстро забегали по кнопкам клавиатуры. Ладно, часов до одиннадцати попишу, и в постель, а то завтра вставать рано... Итак, однажды в далекой-далекой галактике... Я тихо фыркнула. Нет, "Звездные войны" я, конечно, не потяну. Но вот историю параллельного мира, вероятно, даже существующего (а кто докажет, что нет?) — вполне. И быстро набросала прологом вчерашний сон, а началом первой главы — коротенькое описание древней полуразрушенной башни. А больше ничего не придумалось, да.

Я перечитала, подправила опечатки, посмотрела на системное предупреждение о двенадцати процентах зарядки, сохранила файл, закрыла ноут, потушила свечи и в темноте пошла искать кровать.

Ибо иногда высыпаться перед работой полезно.

Глава 2

...закинуть надо контрабандой пару контейнеров тепла

Сердец, пятьдесят грамм нежности на сдачу,

К моей улыбке вам в придачу

И ярких красок расписать такую серую и нудную

Зиму...

"Мумий Тролль"

Дикий визг не давал покоя. Я сонно пошарила рукой по постели и смахнула разбудившую вещицу на пол. Та замолчала. Я расслабленно вздохнула и забралась с головой под одеяло. Вещь, помедлив, разразилась очередной возмущенной трелью. Я спрятала голову под подушку. Подсознание услужливо заметило, что первый пропущенный визг — это будильник, и его игнорировать можно, а вот второй — звонок друга, который пропускать нельзя. И я по инерции сползла за телефоном на пол.

— Да? — сонно, недоуменно.

— Вась, привет! — улыбчивая бодрость Валика сразу начала раздражать. — Ты где есть?

— Дома, — я зевнула. — На полу сижу. А что?

— В полдевятого утра? В наш дежурный вторник?

Ой.

— Я встала!..

— А должна уже бежать!

Вскочить на ноги, умыться, одеться, заплести "дракончиком" косу, покормить Баюна и, схватив сумку, пулей вылететь из квартиры — дело десяти минут. Привычный утренний мороз, пощипывая то за щеки, то за нос, бодрил лучше контрастного душа.

Совсем забыла, что сегодня наша с Валиком очередь нести утреннюю вахту... Дурацкий порядок, заведенный шефом. Обычно я приходила на работу то в десять, то в одиннадцать утра, но один день в неделю в добровольно-принудительном порядке являлась в девять. Для того чтобы остальные члены редколлегии могли прийти кто в десять, кто — в одиннадцать. Дежурство шеф оправдывал важными звонками в редакцию — от клиентов, бабушек-дедушек, которым по утру не спится из-за протекающей крыши, и ты ды.

Я спешила на работу, поскальзываясь на обледенелом тротуаре. Из всех встреченных прохожих — только ненормальный парень в цветных кедах и с рыжей псиной. А остальные — или по домам, или, несчастные, на работе. Так, сколько до каникул-то осталось или хотя бы до пятницы?.. Да, понедельник, как известно, день тяжелый: разум отказывается принимать окончание выходных и требует отдыха. Вторник — еще тяжелее: разум уже принимает окончание выходных, но отдыха все равно требует. В среду немного легче: сдается в печать номер, и работы столько, что до капризов разума нет никакого дела. А четверг и пятница проходят тяжелее всего: разум, воспитанный средой, готов к труду и обороне, но выпуск сдан, и работы никакой нет. Но — скорее бы уже пятница...

Валик поджидал меня на крыльце бизнес-центра.

— Вчера Игорь ключи на пульт сдавал, — сообщил он, докуривая. — Наверняка нас ждет сюрприз.

Я проснулась окончательно:

— Думаешь, опять начудит? — и, быстро взобравшись по скользким ступенькам, юркнула в тепло подъезда.

— Уверен, — друг закрыл дверь и ухмыльнулся, вызывая лифт.

Фотограф был натурой творческой, незаурядной и эксцентричной. И чрезвычайно любившей розыгрыши. После прошлого его дежурства мы, придя с утра на работу, обнаружили, что он перепутал нам компьютеры. У меня стоял компьютер шефа, у шефа — Валика, а у верстальщика — директорский.

— Если он опять намудрит с техникой, у Гриши лопнет терпение, — заметила я, заходя в кабину лифта.

— Думаю, у Игорька хватит мозгов и новую хохму придумать, и выкрутиться, — возразил Валик.

— Например, подставив нас с тобой, — двери лифта открылись, и я вышла в коридор, включив свет.

И недоуменно уставилась на стену, где висел огромный баннер: на траурно-черном фоне пламенело витиеватое "Оставь надежду, всяк сюда входящий!". Валик смешливо фыркнул и толкнул меня локтем. К столу вахтера известный шутник пришпилил следующий баннер: внушительные челюсти, снабженные надписью "Осторожно! Злая собака!". Дядя Коля — добрейшей души человек, кстати...

Мысли о работе улетучились в известном направлении. Мы, не сговариваясь, ринулись в обход. Коридор нашей конторы изгибался буквой "п": в одном крыле работали мы с журналистами, во втором — пиарщики, рекламщики и иже с ними плюс бухгалтерия, а в центральном коридоре располагались кабинеты директора, замдиректора и секретаря плюс конференц-зал. Естественно, мы начали с конца — с рекламного крыла.

Рекламщиков в редакции, мягко говоря, не любили, а у Игорька к ним были старые счеты. И красноречивой надписи на их кабинете не удивились. "А-а-а! Демоны!" — гласил яркий плакат на первом кабинете, а на втором следующий дополнял: "Сгинь, пропади, нечистая сила!". Пиарщиков фотограф тоже не уважал. На кабинете специалистов по связям с общественностью висела чудная надпись — "За связь без брака!".

— Однако он их любит, — хмыкнул Валик.

— Да не больше, чем всех остальных!

На кабинете бухгалтера красовалось "Здесь царь Кощей над златом чахнет..." и под надписью — почему-то утиная мордочка злющего дядюшки Скруджа Макдака. Мы весело переглянулись. Бухгалтерша — та еще скряга. Всей редакции, даже Валику, полагались бесплатные карточки для пополнения баланса сотовых, кроме почему-то меня. Я жаловалась и Грише, и директору, но осталась непонятой. Софья Николаевна наотрез отказывала мне в халяве. И так ей и надо.

На вахте зазвонил телефон, но мы не обратили на него внимания. И, пока он заливался недовольной трелью, мы хихикали у дверей директорского кабинета. Собственно, там было три кабинета в одном — проходной секретарский ("А где бабуля? Я за нее!"), слева — замдиректорский ("Я — Ужас, летящий на крыльях ночи!"), а справа — директорский ("Царь, очень приятно, царь!").

— Теперь его точно уволят, — напророчил Валик.

— Или нас, если не снимем, — поддакнула я.

— Не, на нас и не подумают, — отмахнулся он. — Это Игорек известный массовик-затейник, а мы так... мимо проходили.

— А ведь он и над нами постебался... — сообразила я запоздало.

— Да ладно, это же шутка.

Правда, свое мнение Валик изменил быстро — как только мы зашли в родной кабинет и заметили плакат, пришпиленный к дизайнерскому компьютеру: "Мы великие таланты, но понятны и просты, короли и музыканты, акробаты и шуты!". Друга аж перекосило.

— Да ладно, это же шутка, — передразнила я. — А он в точку попал, заметь! Ты ж у нас — человек-оркестр, пять профессий в одном флаконе и на одну зарплату!

Валик глянул исподлобья и первым подоспел к моему столу, загородив спиной обзор. И весело хмыкнул.

— Дай посмотреть! — я встала на цыпочки, заглядывая через плечо. — Мой же диагноз!

А он из вредности ссутулился над монитором, зараза такая. Я фыркнула и сняла шубу. Однако жарко... На монитор своего компа Игорек прилепил плакат с собственной же довольной физиономией и надписью "Доброе утро, страна!".

— Смотри, Вальк, а себя-то он не обидел!

— Где? — друг обернулся, отодвинулся, и я наконец рассмотрела свое рабочее место.

Теперь перекосило уже меня:

— Ах, гаденыш!..

— Говорят, мы бяки-буки, как выносит нас земля... — пропел Валик, копируя голос разбойницы из "Бременских музыкантов". — А что, ты вылитая атаманша, Вась. Тебе бы еще в черный перекраситься и... Ой!.. — и потер затылок. — За что?

— Все ему рассказал за перекурами, да? — прищурилась я.

У каждого есть свое неприятное детское воспоминание, и мое было связно со школьной постановкой "Бременских музыкантов", где я играла атаманшу. Вернее, я попыталась ее сыграть, но не вовремя испугалась. И, жалобно проблеяв первую строчку вышеупомянутой песни, с позором сбежала за кулисы, едва не сорвав постановку. С тех пор — со времен пятого класса — много воды утекло, но и на эту песню, и на мультик я по-прежнему реагировала неадекватно. И Валик об этом знал — в той постановке он играл Трубадура.

— Ну... да. Случайно... — друг опустил шкодливые очи долу.

— Случайно? Но я запомню!.. — пригрозила хмуро и пошла в коридор, где по-прежнему надрывно верещал телефон.

— Вась!.. Ты ж не злая!

— Но память у меня хорошая, фантазия — богатая, а голова — больная!.. Алё?

— Здравствуйте! — пробасил в трубку жизнерадостный мужской голос. — Мне вчера звонили с этого номера!

— А я чем могу помочь? — буркнула я.

— Так вы же звонили!

Я устало вздохнула:

— Это редакция газеты. У нас стоит мини-АТС, и с какого именно номера и кто именно вам звонил, я понятия не имею. Но я точно вам не звонила. Всего хорошего! — и положила трубку.

— Вась!

— Чего?

— Ну, прости, а?

— Может, и прощу, — я не умела долго злиться. И вообще, и на него. Слишком давно мы знакомы и слишком хорошо друг друга знаем.

Телефон снова заверещал.

— Я это тоже запомню, — он улыбнулся и взял трубку: — Доброе утро, вы попали в редакцию. Чем могу помочь? Да-а-а, а вы действительно попали...

Да, я не злая. Но я — бяка-бука. Насвистывая песенку атаманши, я вернулась в кабинет и, пользуясь отсутствием Валика, достала из ящика его стола отвертку. И быстро открутила у Игорева кресла болты. Вернее, не открутила, а заметно ослабила. Если получится — убью двух зайцев сразу...

Я вернулась к своему столу и встретила подозрительный взгляд Валика:

— А зачем тебе отвертка?

— А я тебя сколько раз просила подтянуть болты? — я демонстративно отодвинула кресло и подергала разболтавшиеся запчасти. — Смотри, спинка вот-вот отвалится! И ручки — тоже!

— Давай сделаю, — вздохнул он. — Сходи пока в "клоаку", что ли. Интересно же, что Игорек про них придумал.

Послонявшись полчаса по офису и оценив творчество фотографа, мы сообща прилепили на монитор его компа надпись "Гитлер капут!" и занялись привычным делом. "Страйком", то есть. Чем заслужили крайне недовольный взгляд редактора, когда он соизволил явиться на работу. Привычно ворча и протирая запотевшие очки, Гриша проковылял к своему кабинету и надолго замер возле двери. Мы бросили играть и вытянули шеи. Шеф долго моргал на надпись "Кто ж его посадит, он же памятник!".

— Понравилось, — ехидным шепотом прокомментировал Валик. — По спине видно...

— Это что такое? — редактор, ссутулившись, повернулся к нам. — Откуда? Чья блажь?

— Того, кто последним уходил, — хором "сдали" мы зачинщика.

— Премии лишу, — Гриша оторвал баннер и исчез в кабинете, хлопнув дверью.

Мы дружно захихикали. В кабинете шефа громко и злобно уронили кресло. Мы весело переглянулись и снова вернулись к игре. А редакционный народ тем временем прибывал, и наблюдать за реакцией коллег было крайне занимательно. Кто-то ругался, кто-то смеялся, кто-то возмущался и почему-то требовал показать наши с Валиком плакаты. Мы же, разумеется, давно и далеко их спрятали и только отшучивались в ответ.

— Всем доброго дня! — последним в кабинет заглянул зачинщик утреннего безобразия — собственной внушительной персоной. — Как приятно видеть ваши светлые, проснувшиеся и смеющие лица! Душа радуется и...