Окно в Полночь

— Не надо, — отказалась сходу. — Я гуманитарий махровый, и все равно ни черта не пойму, — и нахмурилась: — То есть ты хочешь сказать, что этот парень — мой... клон?

— Боюсь, что нет, — саламандр тоже нахмурился. — Я сунул нос в твою книгу, прочитал немного... Похоже, ты пишешь об Эрении — об ее темной, полуночной стороне. И это ты — его... клон. Повторение.

Я недоверчиво посмотрела на своего собеседника и иронично хмыкнула:

— Да ладно! Никакое я не повторение. Меня же не клонировали, а родили обычные живые люди!..

Он закатил глаза:

— Это формальный термин!

— А ты по-человечески объясни! А то "повторения", "изначальные"... Энцефалопатия, блин, неясной этиологии!

— То есть? — заинтересовался Сайел.

— Чушь, не поддающаяся научному объяснению и обоснованию, — я глотнула чая и скривилась: — Херня, в общем.

Саламандр зыркнул недовольно и засопел. Кажется, и рад бы по моим умственным способностям пройдись, а нельзя. И я мстительно добавила:

— На примере объясни, а не "формальными терминами".

— Ладно... — он помолчал, посмотрел на мою взъерошенную макушку и улыбнулся: — Ладно. Одуванчик.

— В смысле?

— Одуванчик, — с довольной улыбкой повторил Сайел и пояснил: — Когда он отцветает — подуй, и во все стороны разлетятся "параюштики"-семена. Будущие одуванчики. Эрения — это одуванчик. Во время сильных "ветров" — когда раз в эпоху меняются сторонами Полдень и Полночь — с нее "сдуваются" мириады "парашютов" — "семян" будущих миров. Которые "вырастают" ее подобием. Повторением. С полуднем и полуночью, с похожими существами-обитателями. Эрения находится в центре потоков силы, остальные миры — на периферии. Поэтому полноценного сходства в развитии нет и не будет. И у тебя, в отличие от твоего "героя", нет магии ночи. Но внешность и дар писца — как у него. Ты — его "парашютик". Так понятно?

— Я православная... — промямлила в ответ, ибо... Вот ибо! Мне всю жизнь внушали другую концепцию мироздания: в семье — религиозную, в школе — астрофизическую, и сходу поверить в чьи-то древние легенды и миры-"одуванчики" я не могу.

— Можешь верить, во что хочешь, — устало кивнул Сайел. — И хорошо, если веришь хоть во что-то. Вера удерживает на плаву, когда ветер срывает крышу. Но. Эта вера не изменит происходящее. А происходит следующее. Когда миры погибают, его жители просят о помощи. Писец слышит и помогает. Пишет книгу — и протаптывает тропу, ставит последнюю точку и открывает им дверь. Так позвал я, и твоя бабушка открыла мне дверь. И этот парень с Эрении позвал. И ты услышала.

Я молча смотрела мимо саламандра на пламя свечей, судорожно сжимая в ладонях кружку с остывшим чаем. Термоядерный взрыв был на подходе, крыша дымилась, но пока держалась. И я боязливо уточнила:

— Но бабушки нет... Ты, что ли, бабушку?..

— Нет, не я! — обиделся он. — Я вообще не знаю, что случилось, как случилось... Мы первое время не опасны. Много спим и набираемся сил, встраиваемся в информационный поток и учим язык, узнаем мир и ищем источники питания... Вот чем твоя птичка на батарее опасна?

— Выносом неподготовленного мозга... — я хмуро наблюдала за тенями.

Порожденные пламенем свеч, они сновали по стене кухни, подгоняемые сквозняками. Если представить, что свечи и пламя — Эрения и ее обитатели, а тени огоньков... Неужели я все-таки повторение этого, с косой?.. И без магии, и не парень вообще-то... но слепок с сущности, выросший в мире без чудес. И теперь в "одуванчиковый" бред почти верится...

— Но ты это пережила?

— С трудом, — и с трудом же я вернулась в русло разговора.

— Но ты это пережила. А вот встречу со своим изначальным вряд ли переживешь, — Сайел глянул сочувственно, и я согласно кивнула, вспоминая суть испытаний.

Ему же, сволочи, тень нужна. И ни разу его мир не погибает. Он сам в этом мире морально погибает, потому что не хочет, гад, без силы оставаться. А я?.. А я тут причем? Сижу, никого не трогаю, починяю примус... Черт, птичку жалко... себя, то есть. Всю жизнь стучался и прорвался же... Наверняка тогда, когда мое сознание, переживая за родителей, начало усердно искать параллельную вселенную, чтобы спрятаться там от проблем реальности. Да, допряталась...

Я угрюмо посмотрела на часы. Уже почти четыре утра. А день был страшным, бесконечно долгим и очень тяжелым. Пойду-ка я спать...

— Васюта, потерпи, — прочитал мои мысли саламандр. — Хотя бы до пяти-шести утра. Чем ближе к полудню — тем слабее его власть над тобой. Уснешь — увидишься с ним — и опять поутру свою жизнь не узнаешь. Если он так откровенно начал вмешиваться, грубо меняя твою реальность...

— Хочет, чтобы свихнулась? — я мрачно улыбнулась. — Он очень близок к цели.

— Нет, он хочет, чтобы ты думала, что свихнулась, — Сайел придвинулся ближе, и от него повеяло спокойным, согревающим теплом. — Если уедешь крышей — ничего путного и связного не напишешь, а вот если почувствуешь, что едешь... Где ты будешь спасаться безумия?

И я поняла. В книгах. В новых историях о необычных мирах, где моя ненормальность "кристаллизуется" и выплеснется, успокоив подсознание. Да, уйти на обочину, отодвинуть в сторону собственную жизнь и пожить чужой, чтобы забыть о своей. Я всегда так делала, если понимала, что не в силах справиться с проблемами. Уходила с головой в работу над новой историей, надеясь, что все решится само собой. И все решалось. Раньше. Но эта проблема не рассосется. Скорее, набухнет, чтобы рвануть. Термоядерно. И этот, изначальный, знает все мои слабости и толкает в пропасть. Я не выдержала и снова хлюпнула носом.

— Васюта!.. — закатил глаза Сайел.

— Отвали! — огрызнулась в ответ. — Меня со всех сторон убить хотят, и мне паршиво!

— И ты позволишь? — хмыкнул он, подвигаясь еще ближе.

Недопитый чай в кружке задымил и забулькал. И одуряюще запахло мятой и медом.

— Обойдутся! — я сердито нахохлилась. — Не на ту напали! Я... я что-нибудь придумаю!

Обязательно придумаю. У меня есть, ради кого бороться. Не дай бог, сломаюсь, и дар мигрирует... например, к Варюшке. Не дай бог...

Глава 6

...В моей игре почти нет правил,

И мой герой не держит строй

и лезет на рожон...

"Би-2"

Я лежала на кровати, завернувшись в одеяло, смотрела в потолок и пыталась собрать из деталей пазла картинку. Пыталось плохо. Я уснула в шесть утра, немного подремала, а сейчас время шло к полудню. Я чувствовала себя разбитой, больной и несчастной. Жила, работала, никому, кроме Алькиного Гены, не мешала, и на тебе — получите, распишитесь...

Сосед снизу завел дрель и принялся усердно сверлить. Я сморщилась. Он и разбудил, зараза... А теперь уже не уснуть. Мозг включился и судорожно искал ответы на вопросы. Вернее, на пару извечных русских вопросов — кто виноват и что делать. И если я разберусь с этими вопросами, то соображу, как жить дальше. Наверное.

Я перевернулась на живот и обняла подушку. Так, Вася. Абстрагируемся от ситуации и жутких мыслей. Забываем о своей жизни и думаем... о чужой. Этот прием всегда помогал писать. И теперь должен помочь. Точно, можно подумать о своей жизни как о чужой. И представить, что я пишу книгу — о себе. Посмотреть на себя со стороны. Я зажмурилась, разгоняя левые мысли по углам и оставляя на видном месте только детали и факты.

Итак, что мы имеем на сегодняшний день? Есть некий ненормальный писец, где-то там, в изначальном мире. Да, Сайел сказал, что это легенда. Но на пустом месте они не возникают. К тому же, исходя из собственной писательской логики, я не могу доказать, что Эрении не существует. Значит, она может существовать. Это первое.

Второе. Мы пересекаемся после полуночи. И история пишется либо в "обмороке" и ночью, либо днем — когда я пересказываю сны. А ассоциации и "провалы", вроде того, у светофора... Не знаю, откуда они. И, вероятно, парень пишет так же. Конечно, сложно представить, что он, сидя по уши в болоте, понял, что такое компьютер и электричество, но... Если я худо-бедно уловила суть его магии Времени, то почему бы ему не разбираться немного в "техномагии" моего мира? Опять, же доказательств обратного нет. Хлипкая концепция, но...

Третье. Он работал, прописывал мою жизнь и ее участников, а потом, в одну бесконечную полночь, решил перекроить готовое. Вычеркнул прежних персонажей, заменив их другими — новыми и совершенно мне незнакомыми. Вот только память... Моей памяти эта "редактура" почему-то не коснулась. К сожалению или к счастью. Истина где-то между. Да, без страшных воспоминаний я была бы сильней и увереннее в себе. Но Валик мне очень дорог. И даже от болезненной памяти о нем отказываться не хотелось.

Я привычно хлюпнула носом. "Отредактировать" бы собственную жизнь... Переписать ее, исправляя имена, даты, события... Чтобы не было в моей семье дара, чтобы я стала обычной писательницей. Без саламандров под боком и птеродактилей на батарее. Переписать бы и себя, но... Жизнь — не книга. Вернее... конечно, книга. И, как бы ни вмешивался в нее "герой", многое зависит только от меня. Да, он запутал события... Но пусть только попробует помешать распутать! Значит... продолжаем ловлю блох.

Четвертое. Парень — высший маг. Как Сайел. Значит, и без физического тела у "героя" силы — вагон и маленькая тележка. И даже если он использует только "тележку", ее хватит, чтобы от меня и мокрого места не осталось. "Подключаться", как выразился саламандр, к моему миру ему не надо — он через меня все знает. Не досконально, но на уровне моей памяти. А вот я про его мир знаю мало... но лишь потому, что почти им занималась. В общем, парень в курсе, с чем здесь столкнется. Вероятно, даже русский язык подучил. Вопрос.

— Сай!

— Чего? — отозвался он из кухни.

— Из души можно тень сделать?

— Наверно. Что есть душа? Сущность, сгусток силы. Вытряхнул из тела, посадил на поводок и привязал.

Тьфу, мерзость... Я села, завернувшись в одеяло, и хмуро посмотрела на стеллаж. На верхней полке, между хлорофитумом и плющом, сидел Баюн и заинтересованно шевелил ушами.

— А как он обратно вернется?

— Как пришел. Портал стабилен несколько часов после окончания книги.

А я "герою" не соперник. Пришел, прихлопнул, душу сцапал и ушел, да. Второй вопрос.

— А как он выживет? Если вы приходите сюда, по тропе писца, духами, то и он придет духом, так? А тело?.. Он ведь там, в своем мире, умрет. Зачем ему тень, если некуда возвращаться?

Сайел пошуршал на кухне и образовался на "пороге" спальни. Сунул руки в карманы шаровар, прислонился плечом к стеллажу и ехидно спросил:

— Васют, ты вообще помнишь, о ком пишешь?

— А что? — насупилась я.

— А то, что его стихия — Время. Помнишь, как он от сестры прятался в стене? Как "замораживал" время и себя в нем? Что ему помешает и при переходе "заморозить" свое тело, остановить время умирания? И быстро здесь все сделать. Душу твою сопрет — и назад.

Конфуз однако... Я смущенно поежилась:

— Типун тебе на язык...

— Тьфу-тьфу-тьфу, — он язвительно улыбнулся, сплюнул и постучал по стенке стеллажа.

Ладно. Теперь пятое. Вернее, опять четвертое. Тень. Как ее может заменить чужая душа?

— Не знаю, — ответил на озвученный вопрос Сайел. — У нас таких "теней" не было, и я не в курсе этой магии. Но, видимо, как-то может. Что тебя беспокоит? — и сел на край постели.

— Он прошел испытание и получил тень, — я перекинула через плечо взъерошенную косу. — Но Эрения не погибает, она просто... меняется полюсами. В первом сне я увидела его с тенью, а потом все началось с испытания, то есть до тени. Могу я... писать о его прошлом?

Саламандр посмотрел на меня с уважением. Неожиданно, да. И уточнил:

— На тебе отражаются только знаки? Ни царапин, ни синяков?

Я кивнула. Это он точно подметил, кстати. Столько по башне шарахаться, со столькими драться — и ни одного синяка? Ага, не верю. Пусть он хоть десять раз маг, тело-то уязвимо. И самолечением он не занимался, силы экономя.

— Значит, точно прошлое, — Сайел тоже уселся по-турецки. — К тому же художественно подправленное. Помнишь, ты спрашивала, почему из твоих первых книг никто не выходил?

Я снова кивнула.

— У писцов есть... специализации. Это летописец, живописец и провидец. Провидцы пишут о будущем — предвидят то, что случится с их... героями. И могут его корректировать. Живописец пишет настоящее — проживает жизнь вместе с героем. А летописец рассказывает о прошлом. И ты — летописец. Из твоих книг прежде никто не выскакивал только потому, что ты... опаздывала. Так долго писала, что герои... не дождались. Когда ты заканчивала писать о прошлом, их настоящее уже обрывалось. А может, они и не планировали дожидаться. Просто хотели оставить память о себе, пусть и в другом мире.

Я слушала его вполуха. Все вставало на свои места. Похоже, что он, сволочь, тоже летописец. Причем со стажем и гораздо опытнее меня. И пишет быстрее, и "видит" четче, и меняет мое прошлое так, что я не узнаю свое настоящее и будущее. А я только записываю под его "диктовку" пережитое, без самодеятельности. Черт. Это скверно. Он кругом сильнее меня. Кроме, разве что...

— Летописцам сложнее всего, — вещал меж тем саламандр. — Обычно они поздние — поздно раскрываются, поздно начинают писать. И медленнее, гораздо медленнее других работают. Им приходится собирать историю долго и по крупицам — там момент, здесь событие, тут мысль. Они видят лишь бессвязные осколки информации. А потом нужно искать "перемычки" между осколками, понимать, что с чем соотнести, угадать с выводом... Васюта!

— Да-да... — я рассеянно теребила косу. — Все ясно. Он рассказывает о прошлом, о пережитом, и без лишних подробностей...

Все, никаких больше "обмороков" и "встреч". Это единственное мое преимущество. Пока. Но зачем все-таки он сюда прется?.. Я снова вспомнила Алькин рисунок и свой первый сон. И призадумалась. Судя по написанному, он чувак с амбициями. И с большим комплексом неполноценности. Хочет быть не как все, а выше всех. И раз одна тень есть у всех высших — так он за второй пойдет, чтобы выделиться. Одну тень — от хранителя, вторую... от писца, с даром. Чтобы свой усилить. Наверно.

— Кстати, летописцы в курсе настоящего и будущего своих героев?

— Не знаю, я не писец! — огрызнулся мой собеседник обиженно.

Подумаешь, невнимательно слушала...

— Не писец, но очень осведомленный, — я внимательно посмотрела на него. — Откуда знания?

— В моем мире вам поклонялись, — Сайел пожал плечами. — Каждый писец — живая легенда, а это интересно. Что успел узнать от своих, то и рассказываю.

Кстати, бабушка! И старые папки с записями, которые я в подвал отнесла! Хорошо, что она запретила все выбрасывать... Так, пора вставать и в поля. Работать и разбираться. Черновики писателя — это его память. И то, чего не знает саламандр, может — должна! — знать она.