Чудь белоглазая

Пока казармы не готовы, расставили на лугу близ Строкинского укрепления огромные зелёные палатки на тридцать человек каждая. Хорошо, хоть в каждой печка чугунная, чтобы не замёрзнуть промозглой осенью, да наспех сколоченные двуярусные топчаны с тюфяками, набитыми соломой: от холодной земли не простынешь.

Тридцать человек в палатке — взвод. Четыре взвода — рота. Три роты — баталион. Три баталиона с пушкарями, сапёрами, обозом и прочими вспомогательными частями — полк. Измайловский по месту нахождения. Всего тысяча шестьсот человек и пятьсот лошадей. На каждые двести пятьдесят человек — банная палатка и кухонная палатка. На каждую роту — оружейная палатка. На каждый баталион — ещё и штабная.

Хождение по лагерю — только строем или бегом. За соблюдением сего правила следят звери дикие, называемые старшинами. Их издалека видно: одежда чудна́я, на голове пятнистая шапочка с оттопыренной вперёд над глазами полочкой. Кафтан тоже пятнистый, совсем короткий, до середины задницы, перепоясан широким ремнём. Зато с множеством накладных карманов. И штаны пятнистые, бесформенные, заправленные в короткие чёрные сапожки. По зубам за неподчинение не бьют, но замордовать могут, заставляя приседать или лёжа отжиматься от земли. Слово против — наряд вне очереди на тяжёлые работы. Особо непокорным — арест в 'холодной'. А всему десятку, теперь называемому отделением, ещё и наказание — либо строем приседать или отжиматься от земли до изнеможения, либо дважды оббежать вокруг лагеря. У кого сил не хватает, тех тащат на себе те, кто поздоровее. А уж с теми, из-за кого пришлось всему отделению, взводу или даже роте через эти муки пройти, потом невинно наказанные 'по-свойски' потолкуют.

Да и вообще каждое утро все, кроме стоящих в наряде, перед завтраком обязательно бегут круг вокруг лагеря, а потом приседают, отжимаются, руками и ногами машут, как велят старшины. Правда, не до изнеможения, как при наказании.

Для попавшего в Измайловский лагерь служба начинается со стрижки головы, бритья бороды и бани. Кто-то пробует возмущаться, что не позволит так надругаться над своим лицом, так им сразу разъясняют: не к тёще на блины прибыли, а в полк, куда царь-государь условно помилованных собирает. А значит, если кто не согласен, может отказаться от службы в нём и добровольно отправиться на каторгу.

— На Урал-камне потребность в каторжанах большая, там всех желающих лес под заводы валить, руду кайлом долбить да по пояс в воде плотины строить принять готовы. И их самих, и их баб с детишками, — сразу объявил полковник.

А его слова старшины, принимающие пополнение, не устают повторять.

Некоторые, правда, ворчать пробовали:

— Неча нас каторгой пугать. Али мы тут лес не валим, ямы не копаем?

— Только там всё это будете делать ещё и в кандалах!

Лес валят бывшие стрельцы, ямы копают, камень кладут — казармы себе строят. Первое задание — каждой роте свою казарму до снега построить. Кто не успеет — будет в холода в палатке жить, пока дело не закончит, палатки не свернёт, а печки и топчаны из них в казарму не перенесёт.

Едва роты стали переезжать в казармы, как их принялись переодевать в новую форму. Такие же пятнистые короткие кафтаны, штаны и просторные чёрные сапоги почти до колена с толстыми портянками. Вместо шапочек с полочкой выдали зимние треухие шапки из неизвестного меха. 'Из искусственной чебурашки', как смеялись старшины. Под кафтаны-гимнастёрки полагалась тёплая нательная рубаха, под штаны такие же тёплые белые кальсоны. Как парадная верхняя зимняя одежда полагались длиннополые коричневые кафтаны 'из верблюжьей шерсти', называемые 'шинель', как повседневная — короткий жёлтый стёганый, наподобие татарского тегиляя, ватный кафтан. И тот, и другой подпоясывались всё тем же широким ремнём с тяжёлой бляхой с выпуклой звездой. Вроде внешне кожаные ремни, а с внутренней стороны видно, что это что-то совсем другое, совсем не кожа.

Сапоги тоже необычные. Мало того, что на левую и правую ноги разные, так ещё и подошва с каблуком не кожаные, а сделаны из какого-то чёрного упругого материала непонятного происхождения. У самих сапог только пальцы, начало стопы и пятку прикрывает толстая кожа. Всё остальное — тоже похожий на неё, но какой-то слоистый материал, который старшины называют 'кирза' или (со смехом) 'шкура молодого дерматина'.

Форма у всех однообразная, не посмотрев на наплечные планки, именуемые погонами, и не разберёшься в звании. Если погон гладкий, без каких-либо знаков, то это рядовой боец. С одной поперечной нашивкой — ефрейтор или 'старший солдат'. Такой или тот, что носит три нашивки (сержант), командует десятком, иначе называемым отделением. Старшины, у которых широкая нашивка идёт вдоль погона, командуют взводом, тридцатью солдатами. Полуротой из двух взводов командует подпоручик с двумя маленькими звёздочками на погонах. Ему помощник — прапорщик — носит по одной звёздочке. Ротой — капитан с четырьмя звёздочками. Ему помогают поручики с тремя. У майора, командующего баталионом одна большая звёздочка. У полковника три больших, а у его штабных, подполковников, по две больших.

Помимо погонов у шинели и ватника есть ещё и петлицы по уголкам ворота. По ним определяют, к какой службе приписан бывший стрелец. Звёздочка внутри лаврового венка — стрелки. Скрещенные пушечные стволы — пушкари. Подковка — конный эскадрон. Колёса с крылышками — обоз. Скрещенные молнии — посыльные. Два скрещенных топора — сапёры. Змея, обвившая чашу — лекари. В общем-то, понятно, но непривычно.

Позже командиры взводов обещают, что стрелков и пушкарей перевооружат, но пока до этого дело не дошло: надо строить дальше. Столовые, совмещённые с кухнями, на каждый баталион, штабные помещения баталионов и полка, амбары для хранения продовольственных и огневых припасов, дровяные навесы, тёплый лазарет. Какие-то непонятные 'классы', 'полосу препятствий' и 'гауптическую вахту'.

С вселением в казармы строительная суета чуть уменьшилась. Теперь на общеполковые стройки отряжалась лишь часть стрелков баталиона, а остальных старшины занимали бесконечной шагистикой.

Оказалось, не такое уж простое дело — держать на ходу строй, шагать в ногу всем взводом и даже ротой, равняться и перестраиваться по команде. Но со временем стали привыкать. И опять нерадивые занимались больше других, а если и это не помогало, то за них отдувались всё отделение и весь взвод.

Едва у всех стало более или менее сносно получаться, как случился переполох: в предобеденное время, когда стрелкам дали время привести себя в порядок перед обедом, по казармам пробежали посыльные, и откуда-то объявившиеся ротные командиры приказали строиться на очищенной от снега площадкой, где всё утро занимались шагистикой. Строиться поротно и побатальонно.

Причина переполоха выяснилась быстро: из закрытых санок, подъехавших прямо к плацу, выгрузилась долговязая фигура государя в сопровождении неизменных Меншикова и двух царских телохранителей Карла и Фрица.

— Полк! Равняйсь! Смирно! Равнение на средину! — зычно, так что стало слышно всем скомандовал фон Штирлиц, вскинул ладонь правой руки к каракулевой папахе, прижал левую к поле́ серо-голубой шинели и, чётко печатая шаг, направился навстречу царю.

Замер в трёх шагах перед ним и так же громко проорал.

— Ваше величество! Измайловский полк для вашей встречи построен!

Пётр несколько секунд молчал, и лишь после того, как полковник пошевелил губами, что-то ему подсказывая, произнёс:

— Вольно!

— Вольно! — рявкнул командир полка, чётко, как машина, опустил правую руку и отступил в сторону, пропуская царя.

Тот, сопровождаемый полковником и свитой дошёл примерно до середины плаца, остановился, развернулся лицом к полку и громко поприветствовал:

— Здравствуйте, измайловцы!

Пауза в несколько мгновений для глубокого вдоха, и вот уже строй гремит могучим рёвом:

— Здравия! Желаем! Ваше! Вели-чес-тво!

Царю понравилось, и он рассмеялся, шутливо демонстрируя, что его этот рёв даже немного оглушил.

— Ай, молодцы, измайловцы!

— Рады! Стараться! Ваше! Вели-чес-тво!

Зря, что ли, командиры учили бывших стрельцов, как надо отвечать на приветствие и похвалу?!

Потом под барабанный бой батальоны поротно прошли мимо отступивших к краю плаца царя с небольшой свитой и своего командира. Прямиком к своим столовым, где разошлись обедать.

К всеобщему удивлению, царь и сопровождающие тоже изволили откушать в обычной батальонной столовой. А поскольку фон Штирлиц с первых же дней особое внимание уделял тому, чтобы его подчинённых кормили сытно и вкусно, остался доволен и обедом.

— Удивил ты меня Максим Максимович! — похвалил он полковника. — И лагерь с умом отстроил, и порядок навёл. Полтора месяца прошло, а стрелецкую вольницу и не узнать. Мне даже показалось, как-то окрепли они.

— Плохо ещё всё, государь. Полковой городок не достроен. Дисциплина всё ещё хромает. Строевая подготовка — на начальном уровне. К боевой подготовке даже и не приступали и не приступим, пока учебные классы не достроил.

— Грамоте, что ль, собрался их учить?

— И грамоте тоже. Но главное — устройству оружия, приёмам стрельбы из него, взаимодействию в бою. Знакам, сигналам, которыми скрытно обмениваться придётся. Много чего надо сначала в теории изучить, а потом уже и на практике познавать. Иначе такого натворят, что сами не рады будем. Разве можно неучам сложное оружие доверять? Сломают же в миг! Как у нас говорят, дал дураку Бог уд стеклянный, а он не только разбил его, но и сам порезался.

Так царь хохотал с сих слов, что слёзы на глазах выступили.

— А есть уже то оружие?

— Прислали несколько ящиков ружей на испытание и для обучения.

Однозарядная драгунская 4,2-линейная винтовка Бердана государю понравилась своей скорострельностью и точностью боя. Ещё бы! Торец чурбака, толщиной в пядь, установленный в качестве мишени в двух сотнях шагов, он уверенно поражал с десяти выстрелов из десяти. Из обычной же фузеи за это время можно было сделать лишь один выстрел. Хоть дым от выстрела, в отличие от подаренного 'фон Штирлицем' пистолета, и был, как у обычного для этого времени оружия, но за время перезарядки его успевало отнести даже слабым ветром.

— Я к тебе, полковник, не только за этим приехал, — признался Пётр. — Как ты и просил, приговорили мы с боярами разрешить вам, 'чуди белоглазой', покупать у башкирцев и вогулов их земли на Урал-камне для добычи железной и медной руды. Соборное Уложение не разрешает это делать только подданным Москвы, а вы как бы чужие. Очень нам медь, чугун и железо нужны для грядущей войны с турком за выход в Чёрное море. Но пуще того золото нужно. Как ты и говорил — половину добытого вы забираете, половина в казну идёт. Но проверять, как сие делиться будет, мои, государевы люди станут. А вот с башкирцами сами договаривайтесь о покупке земель. Царь Иван Васильевич, именуемый Грозным, их многими льготами наградил, когда они под его руку пошли, потому и решать им, продадут они те земли или нет, им. Пушки с ядрами, что отольёте, да ружья, что сделаете, все без остатка купим. Железо кованое — по потребности закупать станем. А всеми остальными железными и медными изделиями можете торговать беспрепятственно.

Подумал чуток и добавил.

— Карт тех мест у нас нет, поэтому, как заявку станете подавать, чертежи тех мест прикладывайте.

— Будут тебе, Пётр Алексеевич, самые наиподробнейшие карты тех мест. С самыми мелкими речушками озерками и горками. Ещё до Рождества будут. Захочешь — так и вовсе атлас всех твоих владений сделаем. Но уже к Пасхе. Только не всё это. Людей надо. Много людей. Вели всех воровских людишек за Камень на Верхотурье гнать, а там уже мы их имать будем на работы. Да дозволь охотников на золотодобычу вербовать в тех местах, где крестьяне в нужде живут. Чем больше набежит, тем скорее золотишко в казну потечёт.

— Побегут ведь на золото холопы от бояр!

— Побегут. А ты лови. Да только прикажи тех удачливых, кто за Каму-реку уйти успел, не ловить. И бояр успокоишь, и Урал-камень с Сибирью заселяться скорее станут. А захотят бояре золота, так и сами дозволят своим холопам на прииски отходить за золотой выкуп. Может, кто и сам за Камнем заводы ставить пожелает.

Тоже о чём-то подумал и добавил.

— Будешь в Туле, присмотрись к оружейнику Никите Антуфьеву Демидову сыну. Не только как мастер даровит он, но ещё и хватка у него есть. Много они с сыном у нас заводов по Уралу наставили. Может, пусть пораньше это делать начнёт? А мы ему в этом поможем.

5

Всю зиму по Москве промышляла шайка Овдокима хромого. Иуда кошельки подрезал, черноволосый да черноглазый Цыган, страшно закатив глаза, слепым прикидывался, а бывший кузнец Кузьма Жомов изображал юродивого с падучей болезнью. Когда на еду хватало, а когда и на штоф с водкой. Да как снег стал сходить, объявил Овдоким:

— Надо нам, братцы, из Москвы утекать. Царь порядок в городе наводить стал, как поймают нашего брата, так и волокут в Разбойный приказ. А там сказ недолог: в кандалы, да за Урал-камень.

— Куда утекать-то? — тряхнул чёрными кудрями Цыган.

— Туда, за Урал-камень и утекать, на вольные земли.

— Ты, вроде, Овдоким, умом твёрд, а такое предлагаешь, — не понял главаря Кузьма. — Людей туда в кандалах гонят, а ты хочешь, чтобы мы добровольно пошли.

— В том-то и разница, что они в кандалах, а мы по своей охоте. Слышал я давеча, как два стрельца промеж собой шушукались. Говорят, там, за Камнем чудь белоглазая царю речку богатую открыла.

Про чудь белоглазую, вышедшую недавно из-под земли, на Москве ещё с лета судачили. Мол, давным-давно она от православных в пещеры ушла, чтобы своими богатствами несметными не делиться. А теперь вот не только наружу выбралась, так ещё и богатствами с людьми русскими собирается поделиться. И всё потому, что правят теперь чудинами потомки князя Георгия Всеволодовича, вместе с чудесным градом Китежем, спасшиеся от Батыя на дне озера Светлояр.

— Толи Мыяс называется, то ли Нияз. Да только на берегах той речки песка золотого видимо-невидимо. С десяти пудов песка фунт золота добыть можно. Царь туда хотел охотников призвать, да бояре жадные на ту речку лапу собрались наложить. Холопов отправляют, чтобы те золото мыли, да им в сундуки ссыпа́ли.

— Да где ж ту речку Мыяс найти? — загорелись чёрные глаза Цыгана. — Я б туда пошёл счастья попытать.

— Так тебя туда и пустили! — махнул рукой Овдоким. — Тоже в кандалы, да под стражу. Золото, конечно, посмотришь, да только тебе оно не достанется, а всё боярам утечёт. А вот другое дело, ежели мы с вами не мыть в кандалах его станем, а... попросим им поделиться тех, кто его на Москву повезёт. Хорошо так попросим.

— С пустыми руками попросим? — хмыкнул Иуда.

— Зачем с пустыми? Найдём там, за Камнем, что в руки взять. Главное — по Государевой дороге из Соли Камской до града Верхотурье добраться да вызнать, где дорога на ту речку то ли Мыяс, то ли Нияз.

— А в Соль Камскую как пройти? — заинтересовался Жомов.