А ее имени на этом надгробии не будет, она, если выйдет замуж, присоединится в иной жизни к мужу, если же умрет девицей, памятник ей поставят отдельно.
Если, конечно, тело не унесет река, или не случится иной беды.
Уже не в первый раз приходила сюда. Привыкла, даже как-то теплее было. Тут даже казалось — и Кайто ей радуется, хоть всю свою жизнь он мало интересовался сестрой. Да и другими сестрами тоже. А вот отец... он всех их любил. Может быть не всегда так, как ей самой бы хотелось, но любил безусловно.
Что же теперь...
Постояв, направилась дальше. Одинокая галка сидела на ветке, смотрела на девушку. Вдалеке сторож прошел, поклонился, заметив, что она его видит. Майэрин махнула рукавом: не приближайся, не нужна твоя помощь.
Хотя... а может, спросить? Но стыдно было, неловко. Еще подумает что...
— Госпожа Майэрин? — голос прозвучал тихо и мягко как снег, по которому ступала. Вздрогнула, но голос узнала, хотя и слышала-то его всего несколько раз и недолго. Незачем врать себе, хорошо запомнила, не спутала бы с чьим-то еще.
Они почти не были знакомы, изредка видели друг друга на праздниках, куда допускали и девушек незамужних. Видели, но лишь обменивались приветствиями. И порой наблюдала, как он приезжал к ее брату. Отец не особо жаловал такие визиты; несмотря на вроде как дружбу, Дом Нара был ему поперек горла.
Ох...
Рииши изменился — похудел еще больше, и стал похож на ту самую галку, которая все не улетала. К тому же и в черном сверху, а манжеты и ворот нижнего одеяния — огненно алые. Огонь и уголь, как раз для главы оружейников.
Раньше девушка, верно, смутилась бы, а сейчас, среди ровных столбиков и тишины, обрадовалась. Мимолетна была эта радость, сразу пришло сочувствие — понятно ведь, почему он здесь. Затем страх — и до нее дошли слухи, хоть и не верила им; о Небо, что он сейчас, наверное, думает... Заторопилась, ответив на приветствие:
— Я не хочу задерживать вас, мне, верно, уже пора...
— Я провожу вас, если позволите.
Отказать не посмела, да и не хотела. Пошли рядом, медленно, то ли из почтения к месту, то ли спешить не желая.
— Простите мой вопрос, но вы что-то искали, госпожа Майэрин? В этой части нет никого из семьи Аэмара. Может быть, я подскажу...
Девушка ощутила, как кровь прилила к щекам, быстро помотала головой. Но спасибо, хоть не об отце своем заговорил. А спутник ее смущенно умолк, верно, поняв, что спросил лишнее.
— Я просто бродила, смотрела... Там было настолько спокойно... Словно уже в другой мир шагнула, и нет печали.
Замялась, думая, можно ли ему доверять, решилась:
— Я только думаю... Разве пепел Энори Сэнны зарыли не здесь? Я ходила, смотрела, но нет... и дома сказать мне никто не мог...
Она говорила так тихо, что, верно, едва можно было расслышать.
— Не знаю, госпожа Майерин. Эта история очень темна... до меня доходили даже слухи, что он остался в живых. Правда, только очень невнятные слухи.
— Я в это не верю, — сказала она еще тише. — Зачем бы ему тогда прятаться? Правда, был один случай... я нашла цветок у себя в комнате. Это было с месяц назад, полгода прошло со дня, как отец дал согласие на наш брак ... Я очень испугалась тогда. Но больше — нет, ничего.
— И вы искали надгробие...
— Я хотела... самой потом принести цветов. Ведь мне он не делал зла, а я почти обрадовалась его смерти...
— Думаю, могилу мы никогда не найдем, ее скрыли намеренно. Слишком многие приходили бы к ней, прося его душу о чуде. Но здесь его нет.
— Что же... вот и ворота уже. И... спасибо, что проводили и говорили со мной.
— Мы с вами похожи, — уголок рта дернулся в невеселой усмешке. — Оба потеряли отцов и брата...
Мягко сказал, без намека. Правду. И она ответила правдой, но половинчатой:
— Но вы теперь — глава Дома, а я — никто. Имя переходит к моему дяде. Он уважает мою мать, мы пока будем жить, как жили...
Как жили. Если не арестуют никого вскоре, не отнимут доброе имя. А состояние... его-то пусть забирают.
До выхода они дошли молча, а там девушку ждали носилки.
— Вы позволите как-нибудь вскоре увидеть вас? — спросил спутник.
— Но зачем? — сказала и чуть не прикусила язык — мать вечно ругала ее за чрезмерную прямоту.
— Просто так. Я был бы рад продолжить наше знакомство.
— Не вижу такой возможности, но... если вы навестите нас, мать вряд ли будет против. Ей сейчас важно любое сочувствие. А от вашего Дома особенно, — она решила уж быть до конца честной, раз начала.
— А вы не выйдете, если я приду? — спросил он почти весело.
— Думаю, у меня это не получится — отсидеться за дверью, — Майэрин улыбнулась сама для себя неожиданно. И еще какое-то время в носилках отзвук улыбки сохранялся на ее губах.
**
Вороной жеребец красотой не блистал, но Макори именно его выбрал для дальней поездки за силу и выносливость. Огромный, злющий — его боялись все, кроме хозяина.
Макори направлялся в Черностенную, крепость вблизи долины Трех Дочерей. Сперва предстояло дойти до крепости Шин в Ожерелье, и всех немного тревожили войска У-Шена на востоке. А ну как ударит в бок, пока все силы на севере?
Макори, пожалуй, один в большом отряде своем знал, что все будет не так. Ехал мрачнее тучи, не ел и почти не спал, и того же от воинов требовал. Недовольство ходили слабыми волнами, но люди и сами спешили; только вот не обессилеть бы от такой дороги.
Колыхалось над головой ультрамариновое знамя с жаворонком, как небесный просвет; всадник на вороном жеребце казался грозовой тучей.
Не на помощь спешил, как все думали, а к назначенному сроку. Если вовремя не прибудет, рухэй могут и не дождаться, тогда весь план драной кошке под хвост, тогда не слава впереди, а один позор.
А брат, Суро-младший, на войну не поехал. У них там своя война вскоре будет, но червячок сердце грыз: отец всегда больше любил младшего, а старший стал непокорным. Проще избавиться.
...Привычный, давно неощутимый запах смолистых курений стал поперек горла. Отец простился с Макори в комнатах, не стал выходить на крыльцо.
"На тебя надеюсь, не подведи на сей раз", — веско сказал.
Как хорошо, что до крепостей Ожерелья не дотянется вездесущая рука главы Дома Нэйта... хотя уже дотянулась. Не воином едет Макори — актером. И присматривать за верными людьми.
Повоевать тоже придется, но исход предрешен. Разве что случайная стрела перечеркнет его жизнь — тогда, выходит, не было Макори в планах Неба.
...А брат провожать вышел, до самых ворот дошел и коню еще наказал беречь всадника. Никогда за ним такой заботы не водилось.
Мысли не давали покоя, а, поскольку назад повернуть не мог, стремился вперед без отдыха, порождая осторожные слухи, что вселился в него дух войны, и вместо жаворонка на знамени людям мерещился другой силуэт — непонятный, но страшный.
**
"Обычно, чтобы выросло дерево, не нужно ничего особенного — просто падает семечко, и вскоре на его месте встает росток. Но порой необходимо, чтобы совпало множество мелочей: убери одну из них, и дерево не родится. Например, на голой скале, продуваемой всеми ветрами, где, казалось бы, даже неоткуда взять воду корням.
Так и в этой войне — мы не были слабы или самонадеянны, и даже предательства не помешали бы нам победить, но все, что могло сыграть против нас, свелось воедино. И то, что для рухэй и для Дома-предателя это было последней возможностью, и небольшие отряды перебежчиков, в которых взыграла чужая, так и не усмиренная кровь, и даже погода, задержавшая таяние снегов.
Казалось нелепым, что Мэнго разделит войска, но он сделал это. И еще более глупым казалось, что, разделив армию, он не ударит вторым крылом в центр Ожерелья, а повелит племяннику снова подниматься на север.
В те холодные дни первого весеннего месяца мы в Сосновой еще не знали об этом и были уверены, что враг совершил ошибку..."
Секретарь командира Сосновой Яари Эйра в личном своем дневнике.
Ветер свистел в галерее, сильный, будто старался весь втиснуться между стеной и рядом деревянных столбиков. Здесь, в Лаи-Кен, на склонах возле великой реки Иэну, всегда было ветрено, однако сегодня день выдался особо промозглым. А копейщики-новобранцы внизу во дворе тренируются в одних рубашках...
Офицер посмотрел на их черные ряды. Ветер даже команды относит в сторону.
Сам, хоть и привык, уже все равно промерз. А командир Атога стоит неподвижно уже битый час, и ему хоть бы что. Глыба эдакая! Только выглядит медлительным на деле же хуже этого ветра.
Похожи они все-таки с генералом Таэной, только Атога будет пониже и потяжелее — свирепая мощь. И лицо грубей, а так — словно братья двоюродные, Атога старший.
— Голубь принес письмо, — проговорил тот. Голос всегда хриплый, но, когда надо, перекроет весь этот двор... — От Тагари. Трем Дочерям нужно подкрепление — наши вояки сильно сплоховали, недооценили хитреца Мэнго. А вдоль границ еще его племянничек бродит...
— Готовиться к скорейшему выступлению?
— Хм... а смысл торопиться? — он развернулся, и, наконец, направился с продуваемой всеми ветрами галереи в комнату, но офицер, шагавший следом, не заметил, что уже вернулись в тепло.
Командир четвертой ступени Атога кем-кем, а трусом не был, и прозвучавшее заявление оставило помощника в полном недоумении.
— Но приказ? — спросил он, когда остановились возле стола с лежащим немного смятым листком-письмом.
— Приказ... Сейчас такое время, что имеет смысл сперва подумать, а лишь потом исполнять. Ну, хотя бы вот о таком: пока наши новобранцы-копейщики доберутся до севера, там уже закончится война. А лошадей у нас немного, нет смысла и посылать.
— Но конница рухэй мала, и, чем больше мы выставим своих лошадей, тем быстрее справимся с ними!
— Торопиться, гнать их туда по холоду через всю провинцию? Говорят, наши соседи с востока едят конское мясо. После такой гонки лошадки будут пригодны только для этого, — Атога аккуратно свернул лист, вложил в футляр, со всем почтением, едва ли не с поклоном положил футляр в ящик стола. Сдвинул брови: — Что так смотришь, ты верен мне или этим малиновым рысям? Нет, мы соберемся и пойдем неторопливо. Двинемся пока что к Срединной, а там разберемся.
Да, разберемся, думал Атога, глядя в спину помощника, уходящего нетвердым шагом. От Срединной до Осорэи рукой подать, будет видно, куда направить отряды — все-таки на помощь Тагари, или же Суро, если он-таки отважится осуществить задуманное. Будет нелегко с этими олухами-солдатами, они все же чтят Дом Таэна. Даже верность своему командиру может пошатнуться, если поставить их перед выбором. Но им и не надо ничего знать. Мы охраняем город, и точка. От врагов и от заговорщиков. А в Срединной осталось мало народу, никто не окажет сопротивление. Не оружейники же, в самом деле.
Глава
Вестник из Лощины пришел в дом Лайэнэ как обычно, под видом торговца всяческой мелочевкой. Амулеты, резные фигурки Опор или мелких духов, масла, секреты изготовления которых якобы ведомы лишь монахам... Две трети подобного товара, продаваемого на городских улицах, не имели ни малейшего отношения к святости и даже к храмовому округу.
Но никого бы не удивило — а шпионов в Осорэи было много — что невзрачный торговец пытается продавать подобные безделушки женщинам Квартала.
Лайэнэ, как обычно, взяла у него флакончик с первым попавшимся ароматом — все равно что, отдать служанкам приятельниц — и получила письмо-донесение.
С Тайрену по-прежнему все было в порядке. По-прежнему задумчивый, тихий, он словно чего-то ждал и порой улыбался собственным мыслям. Это тревожило молодую женщину. Умела понимать души людей, и по всему выходило — улыбке на губах ребенка неоткуда было взяться. Потеряв единственного друга, он не сумел бы так быстро найти покой и умиротворение в стенах храма, хоть три раза благословенных.
И она не верила, что Энори так просто отступится, хоть и не слышно пока о нем. Может, черная птица кружит в Лощине, не в силах подлететь к священным стенам? Бррр...
А ведь удалось поговорить о былом покровителе с господином Кэраи. О мальчике больше не отваживалась, а об Энори он сам спросил, думая, можно ли обратить его имя, людскую память о нем на пользу делу.
— Ты знала его дольше, чем я. Что о нем думала?
— Вряд ли смогу ответить. Долгое время я смотрела на него так, как он сам хотел — был либо прекрасным, либо отвратительным, порой сразу тем и другим, это самое тяжкое. Потом освободилась от наваждения... и не увидела ничего.
"Только это не вся правда, но, сказав всю, я ведь выставлю себя дурой. Порой он напоминал мне ребенка, но совсем не такого, как, видимо, ваш племянник... Дети порой живут вне понятий добра и зла, лишь тем, что покажется интересным. Они так искренни... Ощущал все многоцветье этих чувств под собственными руками... но предпочитал он — любовь к себе..."
Она рискнула, спросила тогда:
— Вы не жалеете, что он стал вашим недругом? Ведь могли бы...
— Ни в коем случае. Ты разве забыла о том, что пыталась доказать мне сама? Называешь его Забирающим Души — но долг любого человека постараться уничтожить подобных тварей, а не дружить с ними. Даже если бы он умел быть верным, все равно.
— Вы в это все-таки не верите до конца, — вздохнула она, и добавила: — Вашему брату он был верен целых восемь лет.
— Брат давал ему всё.
Она начала скучать по встречам с господином Кэраи. Не в первый раз проводила время с мужчиной-интересным собеседником, ценившим ее ум. Но никогда такого не было раньше, чтобы разговоры были посвящены почти исключительно делу. А то немногое, что дел не касалось, не относилось и к ее женским чарам. Но Лайэнэ все же гордилась собой: он стал откровеннее, хоть и разговаривал с ней, как мог бы с доверенным слугой, например. И вот это было слегка обидно.
Потому, что, если себе не врать, привлекали ее не только доверие и разговоры. Серьезное правильное лицо, увидеть на котором движение души было не легче, чем подо льдом рыбу. Облик, выверенный до стежка на манжете. Он наверняка знал обо всех своих преимуществах, он из тех, кто тщательно изучит свой расклад на доске, прежде чем сделать ход, и женщины ничем не отличались тут от прочих фигурок. Но в эти дни и недели явно думал о чем угодно, только не о том, как выглядит в ее глазах, да и прочих, пожалуй.
Что же, ей хватает и нынешнего.
Только вот мальчик, мальчик... если все обойдется, вряд ли кто-то узнает про эту слежку, а если и узнает, вина Лайэнэ будет невелика. Какая там вина, в самом деле!
С памятью об Энори хуже.
Женщины не стена, не преграда — они сеть, в которой легко запутаться, и вода, проникающая в любую щель. С ведома Лайэнэ многие красавицы Квартала вплели нужное в речи, которыми затуманивали слух и разум мужчин.
Но имени Энори не было в ее наказах, его помнили и без того.
О нем говорили — не умер, а вернулся в мир духов, чтобы, не скованным человеческой оболочкой, защищать родину. О нем говорили — его смерть это жертва ради победы. Если люди покажут себя достойными...
