Письмо, с которого все началось

— Саскию он пытался купить от большого ума! — фыркнул епископ Констанс, едва Боклерк замолчал, дабы перевести дух. — Как любой житель Салмины, он считает, что женщину могут интересовать только побрякушки и красивые наряды. Самовлюбленный идиот! А ее невозможно купить таким глупейшим способом, несмотря на принадлежность к слабому полу. Стоило бы ей только захотеть и все богатства мира были бы у ее ног. Как ни крути, но она родная сестра главы Святого Престола.

— Кстати с недавних пор Благочестивая страшно невзлюбила кардинала, — тут же вставил секретарь. — Почему именно, я еще не разузнал, да и не рискнул... Простите меня, ваше преосвященство, но я не стал совать нос в дела родной сестры главы Святого Престола.

— Копаться в делах Благочестивой гораздо опаснее для жизни, чем целоваться с гремучей змеей, — веско произнес епископ. — Поэтому даже не лезь в ту сторону, — и замолчал.

Боклерк не спешил продолжать доклад, дабы не нарушить тишину и не прервать размышления епископа. А тот, спустя пару минут, обдумав все что услышал, поинтересовался:

— В начале доклада ты говорил о какой-то несуразности у кардинала. Пока же в твоих словах все логично и закономерно.

— Пока да, ваше преосвященство. Однако о несуразности я хотел сказать чуть позже. Я ждал отчет о тратах кардинала за истекший год, — пояснил секретарь, подавая епископу бумагу. — Вот здесь столбец из двенадцати цифр. Двенадцать цифр — двенадцать месяцев. При этом столбец 'доход' куда скуднее, чем 'расход', неизмеримо скуднее! Отсюда следуют два вопроса: первый — почему такая большая разница между доходом и расходом, и второй — каковы причины делающие доход столь мизерным. И на каждый из них я постараюсь ответить как можно подробнее.

Констанс кивал в такт словам, а сам при этом внимательно изучал предоставленные сведения.

— Сначала ответ на второй вопрос, поскольку он весьма прост, — продолжил меж тем Боклерк и, вынув из папки новый лист, протянул его епископу. — Вот донесение, описывающее состояние дел в имениях кардинала. Как я уже говорил: все его владения пришли в полный упадок и не приносят и сотой доли своего дохода. Он полностью обескровил земли постоянным оттоком средств.

— Дурак! — фыркнул Констанс, просматривая новый документ. — Надо ведь не только брать, но еще и вкладывать! Сейчас Джованне беден, как церковная крыса! — и рассмеялся. Однако тут же посерьезнел и пробормотал себе под нос: 'Воистину, крыса... нищая церковная крыса...'

Брат тоже позволил себе осторожную улыбку.

— Кстати, Боклерк, — продолжил Констанс: — Приценись, через третьи лица, за какую сумму кардинал готов продать свои владения. Насколько я знаю, сейчас ему очень нужны деньги. Можно провернуть неплохое дело, убивая сразу двух зайцев. И отличное вложение средств сделаем, с последующей немалой прибылью, и в дальнейшем отрежем его от скудного, но все же источника финансирования.

Епископ до того загорелся идеей, что даже подался вперед, словно прибывал в нетерпении, и принялся неосознанным движением потирать руки, как перед подсчетом прибыли.

— Хорошо, ваше преосвященство, — кивнул секретарь. — Предстоятель Ордена Торкунитов, ваш большой должник, и он на протяжении пары лет стремиться каким-нибудь образом, отблагодарить вас. Предоставить ему эту возможность?

— Это преподобный Игнатий?

— Да.

— Ну что ж, он мне действительно задолжал. И к тому же он не из болтливых. Подойдет! — согласился Констанс, вновь откидываясь на спинку кресла. — А теперь давай перейдем к первому вопросу — почему же доход и расход Джованне настолько различны.

Боклерк кивнул и начал:

— Посмотрите на первый лист, ваше преосвященство, — попросил он. — Это укрупненный вариант с его доходов и расходов. И сделан сей укрупненный вариант сделан с личной расходной книги кардинала, куда он заносит все пришедшие поступления, вплоть до медного грошика! Однако цифры так и не сходятся. Я даже заставил нашего человека проверить — а нет ли еще одной расходной книги?! Однако ее нет. Из этого я сделал вывод, что полученные средства или источник средств настолько могут скомпрометировать кардинала, что он не заносит их в книгу...

Констанс нахмурился, не понимая, куда клонит его секретарь. А тот, заметив недовольство епископа, сразу же поспешил пояснить.

— Ваше преосвященство, все это я рассказал лишь для того, чтобы вы поняли направление моих следующих действий.

— Ну, хорошо, — тут же успокоился Констанс, — продолжай.

— Основываясь на моих предположениях, что средства или их источник компрометируют кардинала, я продолжил свое расследование. И выяснил, что существуют какие-то секреты, связывающие между собой епископа Сисвария и кардинала Джованне. Наши соглядатаи много раз наблюдали их встречи в весьма укромных уголках и они постоянно о чем-то спорили. При этом кардинал всегда гневался, кричал, но, тем не менее, всегда соглашался с епископом. При расставании же Сисварий неизменно выглядел довольным, а Джованне наоборот злым или прибывающим в бешенстве. Однако если они пересекались где-нибудь на людях, то всегда учтиво раскланивались друг с другом. Это меня насторожило, и я начал собирать сведения на епископа Сисвария.

— Вот как? — вскинул брови Констанс. — Оч-чень интересно! Однако, что Джованне постоянно взбешен, будто его укусили за такое место, название которого и произнести неприлично, меня уже не удивляет... — это его преосвященство имел ввиду размолвку кардинала со Святым престолом, — А вот то, что он соглашается с Сисварием, — тут он поднял вверх указательный палец, привлекая внимание к этому известию. — Очень важно! Но продолжай.

Боклерк лишь кивнул и возобновил доклад:

— Епископ ордена дилуритов2 Сисварий личность всем известная, однако, при этом тоже очень скрытная. В своем нынешнем состоянии, оставаясь возле Престола, он как бельмо в глазу — у всех на виду и всем противен. Общедоступна информация о его болезни, и то каким образом он ее получил, но иные, более подробные сведения найти невозможно. Сплошные потемки... Так же все знают о его выплатах в Папскую казну, однако найти концы, как и откуда приходят средства, тоже невозможно! Я поднял на ноги осведомителей в казначейском управлении, однако и там мне ничего не смогли сообщить. Всем известно, за что он платит Папе, и даже если тщательно покопаться, можно найти более точные суммы, но вот где он их берет — опять сплошная тайна... Единственное, что удалось установить точно — именно он дает деньги кардиналу Джованне. А вот какие дела связывают их вместе... Этого пока выяснить не удалось. Сведения еще собираются.

— М-да... Не густо, — выдохнул епископ. — Я подозревал, что прохвоста Джованне с наскока не возьмешь!.. — он побарабанил пальцами по резному подлокотнику. — Ну да ладно! С самого начала было понятно, что он тот еще хитрец, и сковырнуть его с насиженного место трудная задача. Возможно, нам будет проще, если начать разбирательство с епископа Сисвария. Ведь недаром Джованне не записывает в расходную книгу поступающие от него деньги... Кстати, насколько большие суммы поступают от Сисвария?

— Довольно внушительные, ваше преосвященство, — поспешил ответить секретарь. — Подозреваю, что только за истекшее полугодие от епископа его высокопреосвященству поступило не менее...

— Избавь меня от точных цифр!..

— Около двух третей неучтенного дохода.

От этих слов Констанс даже привстал, но потом, поняв, что излишне разволновался, уселся обратно.

— Однако это все же меньшая сумма, нежели та, которую Сисварий платит в Папскую казну, — заметил он.

— Меньшая, — согласился Боклерк. — Хотя... Поговаривают, что нынешняя выплата была весьма умерена.

Епископ поперхнулся, а потом, совладав с эмоциями, приказал:

— Собери все сведения о молодости этого резвого козла. Почему скандал с его болячкой не был сильно раздут... В общем разузнай, что только можно.

— Уже собираем, ваше преосвященство, — склонил голову секретарь. — Однако осмелюсь доложить, едва я начал узнавать о пресловутом епископе, вами начали интересоваться.

— Подробней! — словно плетью хлестнул — потребовал Констанс. Потом он залпом допил оставшееся вино и отставил бокал на столик.

— Подробностей немного, — и хотя Боклерк знал, какова будет реакция его преосвященства, все равно от неожиданности нервно сглотнул и продолжил. — Кто-то аккуратно начал расспрашивать наших людей: братьев-прислужников и сопровождающих. До информаторов еще не добрались, но некоторые уже занервничали. Говорят, им кажется, что чувствуют за собой слежку.

— А что за личности их расспрашивали? — епископ пристально посмотрел на секретаря. — Описать могут?

— Уже опросили. К ним с расспросами подходили всегда разные люди, от простолюдинов до клириков. Внешность не совпадает.

— Та-ак!.. — он отвернулся и, поднявшись, подошел к окну.

Солнце садилось, окрашивая белые крепостные стены ауберга в золотисто-розовый цвет. В задумчивости Констанс побарабанил пальцами по свинцовому оконному переплету. От подобных известий хорошее настроение вмиг улетучилось.

Секретарь терпеливо ждал.

— Плохо, конечно, — наконец произнес он. — Но не неожиданно. Отправь послания во все поместья: если кто будет интересоваться хоть чуточку мной или моими средствами, пусть сразу же извещают. Предупреди братьев, чтобы с посторонними не болтали, и обязательно постарались захватить мне хоть одного любопытного. А уж там допытаем все подробности.

В дверь постучали, и, не дожидаясь ответа, в кабинет зашел брат-прислужник с подносом, уставленным тарелками с несколькими блюдами и кувшином вина.

— Ужин его преосвященству, — негромко произнес он, ставя поднос с краю на рабочий стол. Это был невысокий, субтильного телосложения мужчина, в положенной рясе и скапулире, откинутом на плечи, как носят все старшие братья Ордена Святого Варфоломея.

Епископ направился к столу. И хотя после таких известий другим бы кусок в горло не полез, у его преосвященства напротив — разыгрался аппетит.

Тем временем прислужник, поклонившись, собрался было, выйти, как его окликнул Боклерк.

— А почему брат Эжен сам не подал ужин? — ему это показалось уж слишком странным.

— Он немного занят, боится, что ростбиф из ягненка подгорит, и попросил подать меня, — смиренно объяснил тот, не поднимая глаз на секретаря.

Теперь и епископ насторожился. Ужин ему брат Эжен подавал всегда лично, а тут такое отступление от правил!..

— Постой! Подойди-ка сюда, — позвал он его.

Брат подошел к рабочему столу.

— Налей и выпей, — приказал епископ, указывая на кувшин с морсом.

— Ваше преосвященство, я же не могу пить из вашего кубка, я недостоин...

— Пей!

Брат взял с подноса кубок, слегка дрогнувшей рукой налил в него из кувшина, и уже было поднес ко рту, как вдруг неожиданным резким движением выплеснул содержимое Констансу в лицо, а следом метясь в голову, запустил и сам кубок. После чего со всех ног бросился к двери.

Боклерк, быстро сориентировавшись, с криком бросился ему наперерез. Тогда прислужник вытащил откуда-то из складок рясы недлинный нож и, не глядя, отмахнулся от секретаря. Но тот с неожиданным проворством нырнул в сторону и вниз, стараясь при этом сбить беглеца своим телом с ног.

Констанс же, несмотря на свою показную старческую слабость, проворно увернулся от выплеснутой на него жидкости и брошенного кубка, попросту рухнув на пол под защиту массивного стола. А едва прислужник рванул к двери, шустро поднялся на ноги и, кинувшись в спальню, захлопнул за собой дверь.

Меж тем беглец, не обращая никакого внимания на маневры епископа, перепрыгнул падающего Боклерка, и выскочил вон. Впрочем, далеко уйти ему не удалось, уже на лестнице его встречали два брата-сопровождающих с обнаженными фальшионами. С трудом затормозив на скользкой лестнице, прислужник вынужден был развернуться и ринуться обратно в кабинет.

Поднимавшийся с пола секретарь, оказался вновь сбитым, отчего придушенно охнул и осел сбоку у распахнутой двери. Однако при падении ему каким-то чудом удалось выбить нож из рук прислужника, и тот улетел рыбкой в сторону. А следом за беглецом в кабинет уже ввалились два дюжих брата-сопровождающих.

— Живым! — сдавленно выкрикнул Боклерк, стараясь отползти, подальше в сторону от драки.

Братья неспешно наступали на мужчину. Они, слегка разойдясь в стороны, пытались взять его в клещи, чтобы потом преспокойно скрутить. Прислужник в ужасе заметался перед большим столом, к которому почти прижали его братья, а поняв, что выхода нет, схватил с подноса чудом не упавший кувшин и, сделав из него пару больших глотков, оставшуюся жидкость выплеснул в лица наступающим. Братья проворно закрылись руками.

Секунду другую длилась немая сцена. А затем беглец как-то странно вздрогнул всем телом, схватился рукой за скапулир у горла, словно пытаясь оттянуть, но тут же свалился на пол и, дернувшись пару раз, затих.

Однако братья-сопровождающие не спешили подходить к нему, настороженно поглядывая на распростертое тело.

— Что стоите, дурни! — прохрипел Боклерк из угла, явно понимая, что произошло. — Окно откройте! Все уже! Не встанет он! Мертв!

Тогда один из братьев подошел к окошку и распахнул настежь, а другой постучал в дверь спальни епископа.

— Ваше преосвященство, — пробасил он, — Можно выходить! Безопасно!

Спустя полминуты дверь открылась, и епископ вышел из комнаты. На нем, прямо на сутану, была одета короткая до бедер безрукавная кольчуга. В руке он сжимал кинжал. Окинув комнату быстрым взглядом и, слегка задержавшись на распростертом теле, он немного нервно поинтересовался:

— Сам, или вы постарались?

— Сам, ваше преосвященство, — ответил один из братьев.

Тогда епископ бесстрашно вышел на середину комнаты и, окинув кабинет, потребовал объяснений.

— Боклерк?!.

А в комнате царил изрядный разгром: перевернутое при падении кресло и стул, сбитый рухнувшим на пол секретарем, валялись кверху ножками, сбившийся складками ковер залит морсом и усыпан останками трапезы с упавшего подноса. Маленький столик оказался опрокинутым, его хрупкая столешница не выдержала и разломилась пополам. Поверх всего этого лежали рассыпавшиеся по всей комнате листы из сброшенной со стола книги.

— Со мной все в порядке, ваше преосвященство, — прохрипел секретарь из своего угла. Он до сих пор так и не встал на ноги. Уж слишком крепко приложил его убийца.

Братья же принялись осматривать тело прислужника.

Тем временем епископ по широкой дуге брезгливо обошел лежащий на полу труп и направился к окошку вдохнуть свежего воздуха. От ядовитых испарений сильно разболелась голова. К тому же кислый запах разлитого морса и смешавшихся с ним блюд вызывал дурноту.

Боклерк, наконец поднялся и, ссутулившись, тоже проковылял к телу. Присев он осторожно, двумя пальцами, повернул голову лежащего туда-сюда в надежде опознать. Не удалось, в памяти ничего не всплывало. Тогда Дюжие братья шустро стянули скапулир и распахнули рясу на его груди — никаких отметин указывающих на принадлежность к наемникам не было, только простой нательный крест.