Привет, любимая!

— Вы не успеете так быстро. Его сейчас увезут.

— Глупости. У меня машина. Если я не успею, оставьте адрес больницы.

Он повесил трубку.

Врачи записывали адрес детской больницы, куда-то звонили. Тетя Нина одевала Ванечку. Я лихорадочно собиралась. Ощущение было такое, что время помчалось вскачь. Не успевала до конца осознавать происходящее...

В машине мне разрешили сидеть возле носилок, на которых лежал Ванечка. Но в больнице дальше приемного покоя не пустили. Минут через десять вынесли его одежду. Я взяла ее и заплакала ... Одежда была теплой. Страшная мысль пришла в голову. Я громко зарыдала. Регистраторша, — или кто там она? — покосилась на меня неодобрительно, возмущенно фыркнула. Вот сволочь! У меня сын умирает, а она фырчит, гнида! Но в руки себя взяла, реветь перестала. Так и сидела на жесткой кушетке, держа на коленках Ванечкину одежду.

Время все тянулось и тянулось, как подсыхающий резиновый клей. Представлялось, что сижу не меньше часа. Хлопнула входная дверь. Вошел Роман Анатольевич. Я взглянула на свои часики. Только десять минут, оказывается, прошло. Деверь шел ко мне. Уверенный. Спокойный.

— Ну что?

Я сбивчиво пересказала события вечера, стараясь объяснить все коротко и ясно.

— Не волнуйтесь. Обязательно обойдется.

Глаза его улыбнулись. Почти, как у Мишки. Только смешинок нет.

— Сейчас узнаем, — и пошел к регистраторше.

Он еще не дошел до стола, а та уже приняла боевую стойку.

— Мы справок не даем, — злобно тявкнула ему.

— Насколько я знаю, ваша работа заключается именно в выдаче справок. Извольте ответить, — с металлом в голосе сказал он. — Вам привезли сейчас тяжелобольного ребенка. Кузнецова Ивана Михайловича, восемьдесят третьего года рождения.

Оглянулся на меня. Спросил:

— Восемьдесят третьего, Аля?

Я кивнула. С восхищением смотрела на деверя. От него сейчас за версту несло большим начальником. Регистраторша, приоткрыв рот, слушала ...

— Он — сын известного в городе хирурга, — тем же номенклатурным тоном продолжил мой деверь.

Зачем же так спекулировать? И потом, какой же Мишка известный хирург?

— Михаила Анатольевича? Кузнецова? — ахнула регистраторша, повергая меня в изумление. Роман Анатольевич согласно кивнул.

— Что же вы сразу-то не сказали? — с укором спросила она меня. И снова Роману Анатольевичу:

— Я все сейчас узнаю.

Выскочила из приемной пулей. Подумать только, Рыжего везде знают. Неужели такая знаменитость? Я и не подозревала раньше.

— Что же это вы, Аля? — поинтересовался у меня Роман Анатольевич, присаживаясь рядом. — Такая сильная женщина, а здесь спасовали?

— Не знаю, — я тоскливо посмотрела на него. — Ванечка никогда не болел, а тут ... Просто растерялась.

Хорошо ему упрекать. Он привык к власти. Привык к послушанию. А мы с тетей Ниной даже на почте — жалкие просители. И мне в голову никогда не пришло бы воспользоваться именем мужа.

— Ничего, — он погладил меня по голове, как когда-то это делал Мишка. — Все будет хорошо, вот увидите!

Я уткнулась ему в плечо и опять разрыдалась. Так мы и сидели в полнейшей тишине. Минут двадцать сидели. Я вдыхала незнакомый мне, но приятный запах мужского одеколона и медленно успокаивалась. Роман Анатольевич обнимал меня за плечи. Говорил веселым, но тихим голосом ничего не значащие слова — успокаивал. Потом замолчал. Немного отодвинулся. Я больше не плакала.

Вышла регистраторша. Жалкая, растерянная. Спросила у меня:

— На "скорой" бригада сказала: у вас донор есть, Александра Владимировна?

Уже имя и отчество мое выяснили. Когда только успели?

— Я — донор, — Роман Анатольевич встал.

— Пойдемте со мной, — она протянула ему халат и повернулась ко мне,

— Вы пока здесь посидите, Александра Владимировна. Хорошо? Сейчас вам кофе принесут. А к сыночку вас попозже пустят.

Они торопливо ушли. Я осталась ждать. Думала о Ванечке. О Мишке, который бросил меня и уехал в какие-то Сахары... Если бы он не ушел от меня, с Ванечкой ничего бы не случилось... Мысли мои разбегались, не задерживались в голове... Перед глазами проплывали картины, такие страшные, что хотелось кричать и биться головой о стенку. Ничего тяжелее этих трех часов напряженного ожидания у меня в жизни не было.

Потом, когда я совсем уже изнемогла от неизвестности, мне разрешили подняться к сыну. Сказали, что обошлось — будет жить. У меня даже на слезы сил не хватило. Молча поднялась на третий этаж, ничего не спрашивая у медсестры, которая меня провожала.

Ванечка спал. Дышал еще с трудом. Веки сиреневые, прозрачные. Под глазами — черные тени. К ручонке тянулся шланг капельницы. Малыш мой. Но сипа больше не было. Я присела на стул рядом с кроватью. И в мутный предрассветный час заснула.

* * *

Тетя Нина была благодарна моему деверю. Крайне благодарна. Но как человека его невзлюбила. Роман Анатольевич приезжал к нам домой дважды. Вскоре после того, как Ванечку выписали. Привозил дорогие гостинцы. В первый раз тетка суетилась возле него. Даже поставила ему тщательно оберегаемый бокал Рыжего. Красивый бокал. С рисунком сине-золотого парусника на белом поле. Говорила с ним с заискивающей улыбкой на лице. Во второй раз — вела себя очень сдержанно. И все приглядывалась, приглядывалась. Едва за ним захлопнулась дверь, она враждебно заявила:

— Ты, Александра, скажи ему, чтобы он сюда больше не шлялся!

Я вытаращила глаза. С ней все в порядке?

— Ты что? Свихнулась?

— Ничего я не свихнулась, — озлилась тетя Нина. — А только нечего ему сюда шляться!

Она убирала со стола чайную посуду и гремела ею в раздражении.

— Ничего я ему не скажу. Я еще в своем уме. Он Ванечке жизнь спас, а мы в благодарность за это его выгоним?

— Помог и спасибо. Он не чужой, родной дядя-то. А ходить сюда ему нечего!

Тетя Нина оставила в покое посуду и сделала вид, что разыскивает ногу от пластмассового Буратино. Ха! Думает, меня обмануть можно. Никому эта нога не нужна. Ванечка в Буратино и не играет совсем. Ему мечи и пистолеты подавай. Просто тетке не хочется встречаться со мной глазами. Стыдно. Уж я ее знаю.

— Теть Нин! Ты не мудри. Говори прямо, — возмутилась я, доставая эту самую буратиновскую ногу с полки и торжественно поднимая ее над головой.

Тетя Нина смутилась. Нога ей была совершенно ни к чему. Просто удобный предлог. Смешно смотреть: стоит вся красная, щеки надулись, смотрит исподлобья. Ну что ты с ней будешь делать? Я присела к столу, отодвинула подальше от края розетки с вареньем.

— Сама сказала: он Ванечке дядя. Уж если отца нет, то пусть хоть дядя к нему приходит.

— Отец у Ванечки есть. Только ты его выгнала, — непримиримо ответила тетка. — А Роман твой ... К Ванечке! Да! Как же! Жди! Это он за тобой ухлестывать начал! Лыжи навострил ...

— А не пора ли тебе повторить курс лечения? — полюбопытствовала я, — Опять, наверное, с головой что-то? Заговариваешься!

Оборвала неделикатным образом дурацкий разговор. Ушла на кухню — мыть посуду. Потом стирала. Потом читала Ванечке книжку. Тетя Нина молчала. Обиделась. До позднего вечера мы вообще не разговаривали. Зачем я полезу, если она дуется, как мышь на крупу? И напрасно. Послушала бы себя со стороны. Такую чушь городит несусветную...

Когда Ванечка уже спал, а я села к столу — штопать его колготки, тетя Нина завелась снова.

— Ты вот не хочешь меня слушать, а я тебе правду говорю. Смотри, Александра ...

Она села за стол напротив меня и полезла в коробочку с катушками.

— Ты опять за свое? — поморщилась я. От неожиданности нечаянно воткнула иголку себе в палец.

— И буду! — тетя Нина выловила в коробочке наперсток, протянула мне. — Пока не поймешь!

Я дотронулась кончиками пальцев до своего левого виска. Там, после Ванечкиной болезни, ярко выделялась седая прядка. Ну, кто польстится на седую? Тетка усмешливо смотрела на меня. Жест мой прекрасно поняла, но была со мной не согласна. Мне хотелось спать, ругаться с тетей Ниной не хотелось вовсе.

— Что ты так дергаешься? Даже если он и начал ухлестывать — ничего ужасного. Наоборот, приятно.

— Он женат, Александра. Ведь — это грех ...

— Он женат, я замужем ... Брось ты ... — улыбка получилась кривой.

— Грех на душу берешь, Алька!

— Я что? Его поощряю? Кокетничаю с ним? Сама знаешь, что нет! — и перешла в наступление. — Ты сама говорила, мне надо личную жизнь устраивать. А как до дела дошло, так ты в кусты ...

— Тебе замуж надо! А не с семейными мужиками блудить!

— Совсем чокнулась, — вздохнула я.

— Ты меня, Александра, не обижай. Я тебе добра желаю, — тетя Нина напряженно перебирала в коробочке катушки с нитками.

— Да кто тебя обижает?! — вспылила я и в сердцах швырнула Ванечкины колготки на стол. Помолчала. Успокоилась. И ехидно добавила:

— А если мне приятно его внимание? Тебе такое в голову не приходило? Или я каменная?

Тетя Нина неодобрительно покачала головой. Спорить все-таки не стала. Ну да! Какие уж тут споры?! Знает, что бесполезно.

Я разобрала постель и легла, не дожидаясь, когда тетя Нина закончит свои дела. Притворилась спящей. Надо подумать над теткиными словами. Может, Роман Анатольевич на самом деле ко мне заскакивает под удобным предлогом? Не к Ванечке? Все может быть. А даже если и так? Кому от этого плохо? Я ведь ему авансов не выдаю...

Но я все-таки намекнула Роману Анатольевичу о нежелательности его посещений. Мы удачно встретились через день на улице перед моим домом.

Гуляли с Ванечкой до ужина во дворе. Ванечка со змеиным шипением гонял по двору голубей. Я наслаждалась теплым вечером, вспоминая о премии, которую мне дали за сверхурочные. Будет на что этому извергу рыжему шубку купить. И тут, как черт из табакерки, возник Роман Анатольевич. Я вздохнула. Тетка права. Что-то зачастил. В руках — огромный разноцветный пакет. Опять подарки? Это уж слишком.

Я поздоровалась и сразу откровенно все ему выложила. Он правильно понял, не обиделся. Даже пошутил:

— Придумайте пароль, Аля. А я позабочусь о связных.

Мне понравилось, что не обиделся. Да черт с ним! Пусть шляется. Только, чтоб тетка не расстраивалась.

Больше в нашем доме он не появлялся. Звонил мне на работу, договариваясь о встрече. Валька Прохоров, из профкома, давно положивший на меня глаз, едко усмехался:

— Пока муж там в какой-нибудь Зимбабве уродуется, она себе хахелей заводит.

Он не знал, что мы с Рыжим разошлись. На работе все думали, Мишка ухватил счастливый случай подзаработать.

— Тебя бесит, Валя, что ты не входишь в число моих хахелей? Не бесись. У тебя все впереди, — так же едко усмехалась я и начинала готовиться к очередной встрече с деверем.

За май мы встречались с ним пять раз. Он ухаживал за мной аккуратно, не переходя границы приличий. Все время помнил, что Ванечка рядом. Ему тоже уделял много внимания. Приносил сласти, игрушки. Мне эта корректность импонировала. И, хотя понимала, к чему это все идет, чувствовала себя в безопасности. Ванечка, как партизан, дома ничего не рассказывал. Не вспоминал даже о дяде "Ломане". И, честно признаться, без всяких просьб с моей стороны. Может быть, считал эту тему недостойной для обсуждения с бабой Ниной? Кто знает ... Подаренными игрушками не хвастался. По приходе домой прятал их в свой ящик и больше оттуда не доставал.

Ванечка молчал. Я молчала. Тетя Нина не знала ничего. Если и догадывалась о чем-то, то свои соображения больше вслух не высказывала. Меня это устраивало. Я плыла по течению, не испытывая желания трепыхаться ...

Однажды деверь повез нас на своей машине в лес. За ландышами. Я радовалась, наверное, больше Ванечки. В машине всю дорогу тихонько мурлыкала себе под нос старые шлягеры. Лес — это здорово. Я так давно не была в лесу.

Роман Анатольевич предоставил нам с сыном полную свободу, не претендуя на особое внимание. Только ходил и удивлялся нашей непосредственности. Мы с Ванечкой бегали, верещали, рвали ландыши и лесные фиалки. Видели белку и немного поохотились за ней. Земля была уже сухой. А молодая листва так вкусно пахла. Мы на минутку прилегли с Ванечкой на траву, послушать лес. Птицы пели... И тишина...

Роман Анатольевич стоял в стороне, сдержанно улыбаясь. Я поделилась с ним своим желанием снять чулки, туфли и пройтись босиком. А он поинтересовался моей температурой. Не понимает человек ...

От свежего лесного воздуха начала кружиться голова. Пока Ванечка ковырялся в траве, мы присели на поваленную ель. Пили апельсиновый сок из банок. Роман Анатольевич с собой захватил. В продаже такого сока не было.

— Послушайте, Аля ...

— Да? — я оторвала взгляд от сына.

— Понимаю, что вы не можете себя переломить и перейти со мной на "ты" ...

— Мы с вами на брудершафт не пили, — немного резковато перебила я, опасаясь углубляться в тему.

— Это дело поправимое, — пошутил он.

— Я давно уже ничего не пью. Только сок, — врать ему было так же легко, как говорить правду его брату.

— Не хотите — не надо. Но перестаньте, бога ради, называть меня по имени отчеству. Я ощущаю себя стариком. А ведь мы с вами ровесники.

Я, прищурившись, смотрела на него. Как похож на Рыжего. Только в улыбке нет того обаяния, заразительности. И не пляшут смешинки в голубых глазах. Значит, без отчества? Черт с тобой! Без отчества, так без отчества. Мы действительно ровесники. Нам и по тридцати еще нет.

— Что же вы молчите?

— Интересуюсь у самой себя, смогу ли выполнить вашу просьбу.

— И?

— Хорошо, Роман, — я вздохнула. Неужели нельзя просто так погулять в лесу? Ни о чем не думая? Здесь так здорово. А запах-то, запах какой! И птицы поют... Чисто так посвистывают, звонко...

Ванечка подбежал ко мне. Сунул в руку пригоршню мятых листьев и травы. Счастливо засмеялся и побежал обратно. Невольно вспомнилось, как Мишка с Толиком швырялись в Светку листьями сирени. Листья они сминали вот точно так же, как сейчас Ванечка. Через неделю ему исполнится три года... Время летит... Он растет, я — старею...

— Знаете, Аля, а я на вас зациклился.

— Как это понимать? — я насторожилась, подобралась. Кажется, начинается.

Роман ничего не заметил. Поднял с травы и кинул Ванечке новый резиновый мячик. Ванечка чуть не захрюкал от удовольствия. Схватил мяч и зашвырнул его в кусты. И сам полез туда же. Куда? Ведь штаны порвет! И курточку!

Роман повернулся ко мне.

— Не ем. Не сплю. Думаю о вас.

Поднялся с ели. Стоит и смотрит прямо в глаза. Улыбается. Чему он улыбается, интересно? И зачем это все мне говорит? Старая любовница надоела? В том, что у него есть любовница, я не сомневалась. По повадке видно.

— Это вредно для здоровья — не есть и не спать.

— Конечно, — радостно согласился он. И опять напомнил мне Рыжего. "Ага", — радостно согласился тогда Мишка, — "И умыться". Улыбался, как сейчас Роман. Да что же это такое?

— Кажется, вы забыли, что женаты, а я — замужем.

— Я-то точно женат. А вот вы замужем только формально.