Лезвие почти не испачкалось в крови монстра, и не потому, что та не липла, — бронеплащ воина был залит жёлтой тягучей жидкостью. Изумительный металл отталкивал кровь чудовища, она не задерживалась на нём, стекалась в крупные капли, те вскипали и поднимались вверх струйками пара. Прагэр прикоснулся к лезвию щекой, — ведь руки обтянуты перчатками, не снимать же их! — абсолютно холодное.

Огромный обоюдоострый клинок источал ночь, она стекала с него, свисала с конца лезвия паутинками, разворачивалась от гарды щупальцами неведомого океанского монстра, прячущегося в самых потаённых глубинах. В оплавленном, но сохранившем зеркальную гладкость лезвии, клубились, переходя друг в друга, изорванные тени, — лучше не вглядываться слишком долго, Прагэр хоть и смотрел только на поверхность, не вникая в то, что творилось в глубинах лезвия, с трудом оторвался от бешеной пляски призраков. Ветвистая гарда в виде оленьих рогов трансформировалась под действием температуры — или чего-то ещё? — в ещё более сложное переплетение, настолько сложное, что солдат не смог понять, что это, хотя в нём и угадывались знакомые, как будто с детства, очертания. Вопреки всякой логике, — снаружи температура выше, чем внутри, верно? — сердцевина шарика на конце эфеса вытекла, сам он оплыл книзу двумя клыками, три неровных отверстия разорвали его поверхность. Череп... Чей?.. Офицер перевёл взгляд на кристаллизовавшийся труп, из которого вытащил клинок. Наполовину ушедшее в расплав огромное тело, — изломанное предсмертными конвульсиями, что вздули буграми все мускулы и вывернули кости из суставов так, что те прорвали одежду, — оно откинулось на спину, разбросало искривлённые в жуткой судороге руки. Лицо...

Оно было настолько страшно, так перекошено агонией, что взгляд будто резиновый шарик отскакивал от разорванного в диком крике, да так и закаменевшего рта, попадал на выпученные глаза между вывернутых параличем лица век, вновь отпрыгивал, катился по тонким губам, по завалившимся щекам. Вроде бы проглядывал всё, но ни на чём не останавливаясь, отказывался запечатлеть в памяти лик статуи, — так она была гротескна, чудовищна. Прагэр растерялся, замешкался, пытаясь вновь и вновь рассмотреть облик прежнего хозяина меча. Но так и не успел сосредоточиться, чтобы увидеть лицо мертвеца. Просто тварь подобралась сзади.

Удар монстра отбросил Прагэра на десяток метров. Прокатившись по перепаханному грунту, он остановился, вогнав меч в землю. Опираясь на рукоятку двуручника, тяжело поднялся, ещё мгновение приходил в себя, разгоняя силой воли кровавую пелену, застлавшую было глаза.

Организм твари затянул рану плёнкой меньше чем за минуту. Затянул, несмотря на то, что жёлтая кровь и не думала свёртываться, и сейчас напирала на плёнку изнутри, выпячивала её. Но прорвать не грозила, — плёнка утолщалась, ткани наползали на рану со здоровых участков вокруг, надёжно закрывали. Продолжали разрастаться, уже внутрь, восстанавливая измельчённое прокрутом меча сердце.

— Ты меня достал! — прорычал воин. Не разжимая зубов и при этом не смыкая губ. Сделал несколько медленных шагов, вознося меч. Но тут движение над головой зверя привлекло его внимание.

Платформа уходит!..

Платформа уползала вверх. И поднялась уже так, что с земли было не достать. И тогда Прагэр побежал к мутанту, в двух шагах от него подскочил, срубая чудовищу голову, чтобы освободить место на плечах монстра для своих ног. Прокрутил меч в руке так, что в ладони оказалась зажата листовидная оконечность лезвия, подпрыгнул, пытаясь зацепиться за край платформы ветвистой гардой.

Несколько секунд он висел на мече, покачиваясь, и, чтобы не сорваться, боялся глубоко вздохнуть. Забравшись на плиту, Прагэр тяжело дыша, упал на спину. Поглядел вниз, — у мутанта отрастала новая голова, тело даже не упало, так и продолжало стоять, ожидая завершения регенерации. Прохрипев проклятья, офицер прижал рукоять меча к груди, — единственное, кроме новых вопросов, что удалось прихватить во взорванном бункере.

Плита поравнялась с "нулевой" отметкой, и офицер перескочил на землю. Широко размахнувшись, перерубил канат, отправив платформу в недолгий полёт. К сожалению Прагэр не мог видеть, как двухтонная металлическая пластина со смачным всхлипом впечатала мутанта в оплавленную породу. Но зато представил себе это во всех красках.

— Это больше не твоё дело, Прагэр! Слышишь? Дела вообще больше нет! Оно закрыто!

Едва только офицер вошёл в кабинет шефа, тот отставил кружку с горячим бульоном, которым собирался насладиться в ближайшие пять минут, вскочил с кресла, наперёд зная, о чём пойдёт речь.

— Мои сотрудники погибли. Я поклялся отомстить, — чётко проговорил Прагэр. Будто заготовил фразу эту заранее, задолго до всех событий, руководствуясь неким предвидением, и много репетировал. Во всяком случае, эти несколько вполне ожидаемых слов произвели на шефа такое действие, какого зачастую не добиваются от наполняющих партер зрителей актёры, долго отрабатывавшие тонкости каждой сцены перед премьерой.

— Ты не можешь идти против моего приказа! — орал начальник, буравя офицера из-под толстых валиков надбровных дуг взглядом маленьких, глубоко посаженных, глаз. Его лицо и гладко выбритый череп побагровели, покрылись мелкими бисеринками пота, жирные складки на шее тряслись при каждом слове. — Ты не можешь идти против главы Военного Ведомства!

Определённо, шеф был в маленьком шажке от инфаркта. И Прагэр решил снабдить его костылём, чтобы сделать этот шажок:

— Могу. Я могу делать всё, что захочу. Я больше не работаю в Управлении.

Офицер повернулся и пошёл к двери.

— Постой! — начальник по инерции метнулся за Прагэром, но вовремя опомнился, не в тех годах он был, чтобы производить задержания. Против такого молодчика даже превосходство в весовой категории не поможет. — Чёртово отродье!

Шеф вернулся к своему столу, взял кружку с бульоном и промолвил уже тихо, полушёпотом:

— Удачи, сынок!..

"Я отправлюсь туда, где смогу легче всего достать врагов, — думал Прагэр, выходя из Управления Военного Ведомства, — но прежде придётся пройти через ад".

Глава 3

Клауса положила на прижатую к животу руку отобранные припасы, — ветчину и сыр в пластиковых упаковках, пару плиток шоколада, банку солёных хрустящих огурчиков, ещё несколько коробочек без подписей, с понятными лишь для военных символами. С этим она разберётся потом, уже в своей каюте, распробует всё, и оставит для Фрекса только то, что ей не понравится. А что тут такого? Если захочет, пусть сам идёт на бортовую кухню, ест всё, что угодно чреву.

Девушка фыркнула. Фрекс отправил её на самолёте одну, без охраны, вместе с подопытными психопатами. Сказал, в случае чего обращаться к одному из них, по кличке Серп. Но она не доверяла ни этому, ни остальным. Старалась поменьше выходить из своей каюты, разве что при острой необходимости, и то осторожно, не попадаясь им на глаза.

Она знала какие они психи, достаточно насмотрелась на них в клинике, когда приходила к Фрексу. Иногда его надолго занимала работа, и соскучившись, девушка приходила в его заведение, и они уединялись в комнате позади кабинета, на диване, на который Фрекс никому больше не разрешал даже садиться.

В клинике вдоль стен по коридорам бегал на четвереньках, высоко подбрасывая задние ноги, один псих. Некоторые из психов ходили затянутые смирительными рубашками, но большая часть неведомым образом ухитрялась снимать их, и даже отмыкать изнутри камеры, запертые снаружи односторонним замком. Как они это делали — никто не знал, и всем уже надоело бороться с проявлениями шизофренических разумов. Несколько личностей с посиневшей кожей бродили по зданию, широко открыв рты и вывалив языки, теряли комки слюны, оставляя за собой пятна на полу. И хорошо, если не на коврах, возмущённо подумала тогда Клауса. И тут же поправилась, хорошие ковры в клинике лежали только в кабинете и задней комнатке, и туда Фрекс никого кроме неё не пускал, в остальных местах если пол и был устлан, то ненатуральными покрытиями, они не создавали домашнего уюта, и их было не жалко.

Клауса боялась подопытных, а Фрекс говорил что они не опасны, настоящие маньяки находятся глубоко под клиникой и надёжно заперты в бункере. И продолжал утверждать это даже после того, как один из психов бросился на неё. Клауса поёжилась, вспоминая. Сумасшедший мирно стоял у стены, а когда Клауса и Фрекс проходили мимо, прыгнул на девушку. Тогда Фрекс среагировал мгновенно, отбросил психопата прежде, чем тот коснулся её. И объяснял Клаусе с милой улыбкой, вновь и вновь отбрасывая нападавшего безумца, что это новенький, ещё не знающий местных порядков. Это продолжалось до тех пор, пока не прибежали санитары с резиновыми дубинками и смирительными рубашками. После этого инцидента диван в задней комнатке прогнулся — от пережитого испуга Клауса отдавалась с особой страстью, требовала больше, чем обычно.

Сейчас санитары бы не помогли, их практически не осталось. Они сами заперлись в каютах, прячась от мести подопытных. Ближайшие и довереннейшие помощники Фрекса погибли на площади, когда колонна попала в засаду. Без них санитары были неспособны к организованным действиям.

Клауса выглянула в замочную скважину — коридор пуст, — тихонько открыла дверь и ступая на цыпочках, направилась в свою каюту. Четыре двери впереди по проходу внезапно распахнулись и из них выпрыгнули те, кого она так боялась. Клауса, видя что до своей каюты уже не добраться, кинулась обратно, намереваясь укрыться на складе. А что? Хоть и не спальня, но тоже неплохо: много еды...

Из бокового прохода выпрыгнул ещё один псих, Клауса чуть не налетела на него, вовремя затормозила, ударила его по тянущимся к ней рукам стеклянной банкой с огурчиками, потом бросила её ему в голову и отбежала к стене. Теперь девушка с неудовольствием поняла, что оказалась поймана в ловушку — и впереди, и сзади путь перегорожен. Клауса заколотила в дверь одной каюты, потом другой, — именно в них вроде бы закрылись санитары. Никакого шума внутри. Если кто там и был, то ей и не собирались открывать. Девушка повернулась спиной к стене, крепко прижалась, распласталась, а если бы могла, то и влезла, да только тут и лезть некуда, все помещения на самолёте не выше трёх метров. Маньяки окружили со всех сторон, медленно наступали. Девушка пожалела, что выбросила единственное оружие, всё равно ведь, ни голова, ни банка не разбились.

В её мысли в этот момент почему-то влезла одна, оттеснив остальные, более нужные — о спасении, о том, как дать отпор. Почему банка не разбилась — потому что стекло такое крепкое, или потому что у психа нет черепа, и под желтоватой кожей огромные, мягкие и разросшиеся подобно дурному мясу мозги? Очень похоже на последний вариант, думала девушка, глядя на большую бугристую и как будто дрожащую, студнем переливающуюся верхушку головы идущего к ней маньяка. Она пыталась заставить себя думать о том как уцелеть, но вместо этого в голову лезли непонятные вопросы. Почему он сумасшедший, если мозгов так много? Или они нужны умнику вместо подушки, или чтобы не так больно было биться о стенку?

— Малышка, мы долго тебя ожидали, — заговорил багроволицый псих, с огромным брюхом, подвязанным грязной тряпкой. — Теперь мы поразвлекаемся вместе. Зря ты нас избегала, да ещё так долго.

— Серп! — отчаянно закричала Клауса, повернув голову в сторону его каюты.

— Не зови его, малышка, — встрял другой маньяк. Остальные, похоже, вообще не могли говорить, и мычали в знак поддержки, когда заговаривали те, кто это умел. — Он лежит с пробитой башкой.

— Он раскромсал пят... пятерых на... наших! — внезапно завопил один психопат мяукающим голосом. Уши у него тоже напоминали кошачьи — остроконечные, поросшие густым волосом, — хоть одно и забралось выше другого на пядь. После неожиданного выкрика сумасшедший стал подпрыгивать на месте, растирая узкие плечи, будто ему холодно, или стыдно — из-за невнятности произнесённого.

Серп был в рубке, сидел за штурвалом, подумала Клауса. Этого не умел больше никто из остатков гвардии заговорщиков.

— Но кто же тогда управляет самолётом? — вскричала девушка.

— А никто, он сам летит! — сказал психопат, приближаясь вплотную и поднося к её лицу нож. Девушка свела широко раскрытые глаза к лезвию, что было у самого её носа.

В этот момент самолёт тряхнуло. Ожидая удара о землю и взрыва, Клауса зажмурилась и на миг сжалась. Хотя куда уж дальше — и так почти что влезла в гладкую стенку.

— Вы ведь разобьётесь, — начала говорить она заискивающе, — а я умею летать...

— Я тоже, — вскрикнул по-кошачьи псих, не переставая подпрыгивать. Теперь он ещё и размахивал руками.

— Я посажу самолёт, и вы уйдёте, — быстро продолжила Клауса. — Хорошо?.. — спросила с надеждой.

— Нам и так хорошо, — проговорил багроволицый, проводя ножом по её щеке, пока ещё тупой стороной лезвия.

— А мне всё равно — я летать умею! — выкрикнул летающий человек, гребя руками в воздухе. Вращал глазами, широко расставленными, вынесенными почти на виски.

— Если вы коснётесь меня, знаете что сделает Фрекс, когда вернётся? — завизжала Клауса, прибегнув к последнему доводу.

— Он не вернётся!.. — прорычал молчавший доселе маньяк, огромный, затылком цепляющий потолок коридора. Вся его одежда была разорвана на узкие полосочки, которые длинной бахромой висели, чудом держась на швах. Выступил к ней, уже не для того, чтоб играть как кошка с мышой.

Клауса вскрикнула, попыталась оттолкнуть багроволицего, но тот стоял как скала, припирая её огромным животом к стене. Изловчившись, она лягнула его между ног, но тот и не шевельнулся.

— У меня всё вырезано, — заметил он меланхолично. — Эмаскуляция...

Клауса не могла вздохнуть, её прижали к стальной переборке, раздавливали, рвали одежду. Руки и ноги её словно отнялись, так крепко её схватили, в глазах потемнело, нет, это не в глазах...

Все остальные заметили что стало темней, и отстранились от Клаусы, оставив сползать по стенке. Летающий человек стал похлопывать себя по плечам, — а ведь и вправду стало холодно, — подпрыгивал на одной ноге, другую боязливо поджав. Пузо багроволицего будто подтянулось, руку с ножом он отчего-то спрятал за спину. Кожа на голове умника зашевелилась, Клаусе подумалось, что это мозги перекатывались под скальпом, на самом же деле растущее по вине душевного волнения давление надувало кровью питающие надкорку сосуды. Психопат начал срывать полосочки одежды со спины гиганта, жевать и, давясь, глотать. Сам гигант не замечал этого, потупился, разрывал каждую полоску на более мелкие, почти нити.

За дверным проёмом, в тёмном помещении за порогом, вырисовывался чей-то силуэт, ещё более чёрное пятно.

Фрекс вошёл в коридор, и будто захватил с собой темноту. И страх, что висел ощутимым туманом в воздухе, конденсировался липким потом на телах психов. И воспоминанием о боли... Таким явственным воспоминанием, чётким.

Теперь Клауса поняла, чем был толчок, принятый было ею за крушение — капсула пристыковалась к верхней палубе их воздушного корабля.