— Мэнди! — он схватил ее и, махом стащив со стола, в порыве шлепнул по попке. Дочь пронзительно взвизгнула, а Роджер, взяв ее подмышку, отнес к Энни Мак, которая, широко открыв глаза и рот, стояла в дверях — и губы, и глаза ее округлились в большую букву 'О'.
— Уберете стекло, да? — спросил он.
Роджер чувствовал себя чертовски виноватым: о чем он думал, когда давал Мэнди бутылку? Не говоря уже о том, что оставил ее без присмотра!
Вместе с тем он в некоторой степени злился и на Энни Мак — в конце концов, ее наняли, чтобы следить за детьми — но чувство справедливости взяло верх и заставило признать тот факт, что ему следовало бы дождаться, пока она вернется, прежде чем оставлять Мэнди одну. Раздражение коснулось и Бри, которая с важным видом ушла на свою новую работу, оставив на него всё хозяйство.
Впрочем, ему пришлось признать, что, раздражаясь на всех вокруг, он лишь пытался снять с себя вину. Роджер изо всех сил отгонял эти чувства прочь, успокаивая Мэнди и читая ей коротенькие нотации вроде того, что нельзя залезать на стол, бросать вещи в доме, трогать острые предметы, и когда ей требуется помощь, всегда звать взрослых. 'Дохлый номер!' — подумал он, криво улыбаясь про себя. Мэнди была самым независимым трехлетним ребенком из тех, кого он когда-либо видел. А это о чем-то да говорило, ведь Джема в этом возрасте он тоже помнил.
Одно он точно знал об Аманде: она никогда не держала зла. Уже через пять минут после того, как ее отшлепали и отчитали, она хихикала и умоляла его поиграть с ней в куклы.
— Папе сегодня надо на работу, — сказал Роджер, наклоняясь, чтобы дочка могла взобраться к нему на плечи. — Пойдем-ка, найдем Энни Мак, может, вы с куклами поможете ей навести порядок в кладовой.
Оставив Мэнди весело копошиться в кладовой вместе с Энни Мак под наблюдением целой оравы потасканных кукол и потрепанных плюшевых игрушек, он вернулся к себе в кабинет и достал тетрадь, куда он переписывал песни, которые когда-то с таким трудом заучивал. На этой неделе у него была назначена встреча с Зигфридом МакЛаудом, хормейстером в церкви Святого Стефана, и Роджер собирался представить ему один из редчайших экземпляров, чтобы наладить взаимное расположение.
Возможно, оно ему понадобится. Доктор Уизерспун дал ему повод для надежд, сказав, что МакЛауд был бы рад помощи — особенно с детским хором — но Роджер достаточно времени провел в академических кругах, масонских ложах и тавернах восемнадцатого века, чтобы понять, какие законы правят местной политической жизнью. МакЛауд мог здóрово возмутиться, если бы ему без предупреждения навязали этакого чужака.
Да и кому нужен хормейстер, который не может петь. Он коснулся загрубевшего на горле шрама.
Роджер ходил к двум специалистам — в Бостоне и Лондоне. Оба сказали одно и то же: операция могла положительно сказаться на его голосе за счет удаления нескольких рубцов из гортани. Но с тем же успехом можно было еще больше навредить связкам, а то и вовсе лишиться голоса.
— Операция на голосовых связках — дело тонкое, — качая головой, поведал ему один из врачей. — Обычно мы берем на себя такой риск только в самом крайнем случае: когда есть, к примеру, раковая опухоль или врожденные пороки развития, мешающие нормальной адекватной речи, или профессиональная необходимость. Скажем, известный певец с узелковым утолщением. В этом случае желание восстановить голос может стать достаточной мотивацией для того, чтобы пойти на рискованную операцию, хотя тогда риск оставить человека немым на всю жизнь практически отсутствует. В вашем же случае...
Нажав двумя пальцами на горло, Роджер стал издавать гортанный звук, чувствуя обнадеживающую вибрацию. Нет. Он слишком хорошо знал, что такое быть немым. Тогда он был уверен, что больше не заговорит — и какое там пение? От этого воспоминания у него проступил пот на лбу. Никогда не поговорить с детьми, с Бри? Нет, он не станет так рисковать.
Доктор Уизерспун скользнул любопытным взглядом по его горлу, но ничего не сказал. МакЛауд, возможно, не будет настолько тактичен.
'Кого любит Господь, того наказывает' (К Евреям 12:6, — прим. пер.). Уизерспун — надо отдать ему должное — не упомянул об этом во время их беседы. Тем не менее, это была цитата недели у группы, изучающей Библию. Напечатанная на их флаере, она красовалась у пастора на столе. А для сверхвосприимчивого состояния духа, в котором пребывал тогда Роджер, всё расценивалось, как намёк.
— Что ж, если это то, что у Тебя на уме, я ценю комплимент, — сказал он вслух. — И всё же, не стану возражать, если на этой неделе я не попал в ряды Твоих любимчиков.
Последние слова были сказаны не всерьёз, но в них, без сомнения, чувствовался гнев. Неужели придется еще раз что-то доказывать самому себе? При мысли об этом внутри всё переворачивалось. В последний раз ему пришлось пожертвовать ради этого своим телом. И как сделать это снова? На этот раз духовно и в этом скользком, не столь прямолинейном мире? Ведь он хотел этого, правда?
— Ты сам попросил. С каких это пор слово 'да' перестало быть для Тебя ответом? Неужели я что-то упустил?
Бри так и думала. Сейчас он вспомнил, до какого накала разгорелась их ссора, и покраснел от стыда.
— У тебя ведь было призвание... То есть, я так думала, — поправилась она. — Может, протестанты называют это как-то по-другому, но ведь это оно, так ведь? Ты сказал, что Господь говорил с тобой.
Ее глаза с решимостью впивались в него, непреклонные и такие проницательные, что он хотел отвернуться, но не сделал этого.
— Думаешь, Господь мог передумать? — более спокойно спросила Бри и, коснувшись его руки, сжала ее, будто тисками. — Или ты думаешь, что ошибался?
— Нет, — без лишних раздумий отвечал Роджер. — Нет. Когда происходит что-либо подобное... То есть, когда это на самом деле произошло, у меня не было никаких сомнений.
— А теперь?
— Ты говоришь, как твоя мать. Когда она ставит диагноз.
Он хотел сказать это в шутку, но получилось иначе. Внешне Бри так сильно напоминала своего отца, что Роджер редко замечал в ней черты Клэр. Но она так хладнокровно задавала свои жестокие вопросы, что это была просто Клэр Бичем во плоти. Даже бровь у нее так же выгибалась, когда она ждала ответа.
Роджер глубоко вздохнул.
— Я не знаю.
— Нет, знаешь.
Внезапно его одолел гнев, и он вытащил свою руку из ее хватки.
— Какого черта ты решила, что можешь говорить мне о том, что я знаю?
Брианна уставилась на него в изумлении.
— Ты мой муж.
— Думаешь, это дает тебе право читать мои мысли?
— Думаю, это дает мне право переживать за тебя!
— Так не переживай!
Конечно, они всё уладили. Поцеловались (ну, может немного больше, чем поцеловались) и простили друг друга. Но простить — еще не значит забыть.
'Нет, знаешь'.
Знал ли он?
— Да, — с вызовом сказал он башне, виднеющейся из окна. — Да, черт возьми, отлично знаю!
Только что с этим делать — вот в чем вопрос.
Может, ему было суждено стать священником, но не пресвитерианским? Внецерковным служителем, евангелическим священником... католиком? Эта мысль так взбудоражила его, что он встал и принялся мерить комнату шагами. Не то чтобы он имел возражения против католицизма — за исключением той рефлекторной неприязни, которая выработалась за годы протестантской жизни в Хайленде — но он просто не понимал его. Миссис Огилви и миссис МакНил, да и все остальные тоже, назвали бы это 'переметнулся к римлянам' (что в их понимании означало бы 'попал в очень дурное место'). С тихим ужасом они судачили бы о его дезертирстве на протяжении... что ж, пожалуй, нескольких лет. Роджер неохотно улыбнулся при этой мысли.
К тому же, не мог он стать католическим священником, ведь так? Не с Бри и детьми (католические священники дают обет безбрачия — прим. пер.). Это его немного успокоило, и Роджер снова присел. Нет. Ему придется довериться, чтобы Бог в лице доктора Уизерспуна указал ему путь в это особенно сложное для него время. И если Он уже сделал это... Разве это не доказательство того, что предопределение существует?
Простонав, Роджер отогнал от себя все эти мысли и погрузился в упорное созерцание своей тетради.
Некоторые из песен и стихов, записанных им, были очень известны: избранные произведения из его прошлой жизни, народные песни, которые он пел во время своих выступлений. Но среди них были и редкие: те, что он собирал в восемнадцатом веке у шотландских иммигрантов, путешественников, уличных торговцев и моряков. А некоторые из них он раскопал в коллекции Преподобного, которую тот оставил после себя. Гараж старого особняка был до верха набит коробками с его добром, и вместе с Бри они разобрали лишь малую толику. Ему очень повезло так быстро наткнуться на эту деревянную шкатулку с письмами после того, как они вернулись.
В искушении Роджер глянул вверх — туда, где стояла шкатулка. Нельзя читать письма без Бри, это неправильно. Но ведь там были еще две книги. Они почти не заглядывали в них, когда нашли коробку — их интересовали только письма, чтобы узнать, что произошло с Клэр и Джейми. Чувствуя себя Джемом, ворующим пачку шоколадного печенья, он бережно снял с полки шкатулку — та была очень тяжелой — и, поставив ее на стол, аккуратно пошарил под письмами.
Книги были крохотными: та, что побольше — сантиметров тринадцать в ширину и девятнадцать в длину. Это был обычный формат — 'краун октаво' или 'королевская восьмушка' — для тех времен, когда бумага была дорогая и труднодоступная. Вторая — 'краун сикстинмо' или 'королевские шестнадцать' — всего около десяти сантиметров в ширину и тринадцать в длину. На мгновение он улыбнулся, вспомнив Йена Мюррея. Брианна рассказала ему о том, как потрясен был ее кузен, когда она поведала ему о туалетной бумаге. Теперь Роджер никогда не сможет вытирать задницу, не чувствуя себя при этом ужасным транжирой.
Та, что поменьше, была аккуратно обшита телячьей кожей, окрашенной в синий цвет; страницы блестели золоченым обрезом — красивая и дорогая книга. Титульный лист гласил: 'Карманный справочник здоровья. Автор К. Э. Б. Ф. Фрейзер, доктор медицины. Ограниченный тираж, печатник Э. Бэлл, Эдинбург' (Эндрю Бэлл — шотландский гравёр и печатник, один из основателей энциклопедии Британника — прим. пер.).
Сердце Роджера затрепетало. Так значит им всё-таки удалось добраться до Шотландии с помощью капитана Робертса по прозвищу 'Надежный'. Или, по крайней мере, он предполагал, что так оно и было — хотя внутренний голос ученого твердил, что это еще ни о чем не говорит: всегда существовала вероятность того, что рукопись забросило в Шотландию по случайным обстоятельствам, и не обязательно сам автор ее туда доставил.
Интересно, они приезжали сюда? Он оглядел уютную, потрепанную комнату и сразу представил себе Джейми, сидящим за большим старым столом у окна и просматривающим хозяйственные книги вместе с зятем. Если кухня была сердцем этого дома (в чем никто не сомневался), то здесь, по всей видимости, всегда обитал его разум.
Поддавшись внезапному порыву, он раскрыл книгу и чуть не подавился. На фронтисписе, выполненном в привычном для восемнадцатого века стиле, красовался гравюрный портрет автора. Врач в аккуратном парике, перевязанном сзади лентой, и черной накидке с высоко подвязанным черным шейным платком, над которым красовалось невозмутимое лицо тещи.
Роджер громко рассмеялся, отчего Энни Мак с опаской взглянула на него — вдруг припадок какой с ним случился, или, поди, говорит уже сам с собой. Он отмахнулся и закрыл дверь, прежде чем вернуться к книге.
Так, ладно, это была она. Широко распахнутые глаза, темные брови, благородные очертания скул, лба и подбородка. Кто бы ни рисовал эту гравюру, ему явно не удалось верно передать очертания ее рта, здесь он выглядел слишком суровым. Что ж, это и к лучшему — ни у одного мужчины не могло быть такого рта, как у нее.
Сколько ей здесь?.. Роджер проверил дату выхода в печать: MDCCLXXVIII. 1778 год. Значит, не намного старше, чем когда он видел ее в последний раз. И по-прежнему Клэр выглядела гораздо моложе своих лет — а ему был известен ее точный возраст.
Интересно, есть ли изображение Джейми во второй?.. Роджер схватил книгу и быстро распахнул. Ну конечно. Еще одна точечная гравюра, более домашняя и уютная. Тесть сидел в кресле с подголовником, волосы просто перевязаны лентой, позади виднелся перекинутый через спинку плед, на колене — раскрытая книга. Он читал ребенку — маленькой девочке с темными кудрявыми волосами, сидящей на другом колене. Поглощенная историей, она отвернулась. Конечно — гравер не мог знать, как выглядит Мэнди.
Книга называлась 'Дедушкины рассказы' с подзаголовком: 'Истории Шотландского Хайленда и отдаленных уголков Каролины', автор: Джеймс Александр Малкольм МакКензи Фрейзер. И снова — напечатано Э. Бэллом, Эдинбург, тот же год. В посвящении написано только: 'Моим внукам'.
Портрет Клэр рассмешил его. Это изображение, напротив — растрогало так, что он чуть не заплакал. С осторожностью Роджер закрыл ее.
Сколько же веры в них было. Чтобы создавать, тайно хранить, отправлять такие вещи, эти хрупкие документы сквозь века, надеясь только на то, что они сохранятся и достигнут тех, для кого предназначены. Вера в то, что Мэнди однажды будет здесь и прочтет их. Роджер сглотнул — горло сдавил болезненный ком.
И как им это удавалось? Они и впрямь говаривали, что вера горами движет, хотя его собственная сейчас, похоже, и холма не способна сгладить.
— Иисусе, — пробормотал он, то ли от чувства безнадежности, то ли взывая к Божьей помощи.
Мелькнувшее за окном движение отвлекло его от чтения бумаг, и, взглянув вверх, он увидел Джема, выходящего из двери кухни в дальнем конце дома. Раскрасневшись и согнув свои маленькие плечи, он нес в руках сетчатую сумку, сквозь которую Роджеру удалось разглядеть бутылку лимонада, буханку хлеба и еще несколько бугорков, явно похожих на еду. Ошарашенный, Роджер глянул на каминные часы, испугавшись, что напрочь потерял счет времени, но это было не так. Они показывали ровно час дня.
— Что за... — отбросив бумаги, он встал и бросился в другой конец дома, но успел лишь увидеть, как маленькая фигурка Джема, одетая в ветровку и джинсы (а в школу ему их не разрешали надевать), двигалась через луг.
Роджеру не составило бы труда его догнать, но вместо этого он замедлил шаг и, соблюдая дистанцию, последовал за ним.
Джем явно здоров, значит, что-то из ряда вон выходящее случилось в школе. Интересно, он сам ушел или его выгнали с уроков? Пока никто не звонил, но сейчас в школе как раз заканчивался обед. Если Джем воспользовался этим, чтобы сбежать, вполне возможно, что никто пока ничего не заметил. Оттуда почти две мили пешком топать, но для сына это сущий пустяк.
Джем подошел к ограде из сухой каменной кладки, которая окружала поле, и, перемахнув через нее, целенаправленно устремился в сторону пастбища, полного овец. Куда это он направился?
'Чертов ад, что ты натворил на этот раз?' — пробормотал Роджер себе под нос.
