Он осторожно провел большим пальцем по незрячим глазам статуи, потом аккуратно установил голову на остаток стены: там была выемка, как будто некогда в стене располагалась ниша.
— Окей, — сказал он, испытывая неловкость. — Увидимся позже.
И, повернувшись, направился вниз по поросшему бурьяном холму к дому, с прежним странным ощущением, словно кто-то сопровождает его.
'В Библии сказано: 'Ищите да обрящете'', — подумал он. И произнес вслух в вибрирующий воздух:
— Но никакой гарантии, что именно вы найдете, не так ли?
ГЛАВА 29
РАЗГОВОР С ДИРЕКТОРОМ
ПОСЛЕ МИРНОГО ОБЕДА С МЭНДИ, которая, казалось, забыла свои кошмары, он с особой тщательностью оделся для разговора со школьным директором Джема.
Внешность мистера Мензиса стала неожиданностью для Роджера. Он не додумался спросить у Бри, как выглядит директор школы, и ожидал увидеть человека средних лет, коренастого и авторитарного, похожего на директора его собственной школы. Вместо этого Мензис оказался примерно одного возраста с Роджером, стройным, светлокожим мужчиной в очках, смотревшим из-под них насмешливым взглядом. Однако, заметив твердую линию рта, Роджер подумал, что был прав, отговорив Бри от визита.
— Лаонель Мензис, — сказал директор, улыбаясь.
Он был приветлив, ответил твердым рукопожатием, и Роджер решил пересмотреть стратегию разговора.
— Роджер МакКензи.
Он отпустил руку и занял предложенное ему место — напротив Мензиса, по другую сторону стола. — Отец Джема, Джеремайи.
— Да, конечно. Я так и думал, что увижу вас или вашу жену, когда Джем не явился сегодня в школу.
Мензис откинулся немного назад, сложив руки.
— Прежде чем мы продолжим... могу я спросить, что именно Джем рассказал вам о случившемся?
Мнение Роджера о человеке, сидящем напротив, слегка улучшилось.
— Джем сказал, что его учительница слышала, как он говорил кое-что пареньку на гэльском, после чего она схватила его за ухо и дернула как следует. Это разозлило его, и он обозвал ее также на гэльском, за что вы и выпороли его.
Роджер бросил взгляд на ремень, висевший на стене, возле шкафа — не слишком явно, но все же достаточно, чтобы можно было его заметить. Брови Мензиса приподнялись над очками.
— Что-то не так? — спросил Роджер, впервые задавшись вопросом, неужели Джем солгал или умолчал о чем-то более ужасном в своем рассказе.
— Нет, именно так все и произошло, — сказал Мензис, — просто я никогда не слышал от родителей такой короткий рассказ. Обычно это получасовая прелюдия, приправленная кучей неважных мелочей, оскорблений, противоречивых мнений — это если приходят оба родителя — и даже личное нападение. И все это прежде, чем я смогу разобраться точно, в чем проблема. Спасибо.
Он улыбнулся, и, совершенно непроизвольно, Роджер улыбнулся в ответ.
— Мне жаль, что пришлось сделать это, — Мензис продолжал, не делая паузы, — мне нравится Джем. Он умный, трудолюбивый и действительно забавный.
— Да, он такой и есть, — сказал Роджер. — Но...
— Но у меня не было выбора, правда, — Мензис решительно перебил его, — если бы никто из учеников не услышал его слова, мы могли бы обойтись простым извинением. Но... он сообщил вам, что он сказал?
— Нет, не в деталях.
Роджер не спросил; но он слышал, как Джейми Фрейзер ругал кого-то на гэльском раза три или четыре, и это производило незабываемое впечатление, а Джем обладал прекрасной памятью.
— Ну, тогда и я промолчу, если вы не слишком настаиваете... Дело в том, что пока только несколько детей из тех, кто играли во дворе, поняли его слова. Но они расскажут своим друзьям — впрочем, уже рассказали, не сомневаюсь — про то, что он действительно сказал. И они знают, что я тоже это понял. Я должен поддерживать авторитет своих учителей, ведь если нет уважения к сотрудникам, все полетит к чертям... Ваша жена упоминала, что вы преподавали. Мне кажется, она говорила об Оксфорде? Это очень впечатляет.
— Да, это было несколько лет назад, и я тогда был младшим преподавателем. Я понимаю, о чем вы говорите, но мне, к сожалению, приходилось добиваться порядка и уважения без угрозы физического воздействия.
Не то чтобы он не мечтал о возможности врезать в нос одному или двум из его Оксфордских студентов-второкурсников...
Мензис посмотрел на него с легким блеском в глазах.
— Думаю, этому, скорее всего, способствовал ваш внешний вид, — сказал он, — а, учитывая, что вы вдвое больше меня, я рад, что вы не склонны применять силу.
— А что, другие родители применяли? — Роджер приподнял брови.
— Ну, никто из отцов, на самом деле, меня еще не тронул, хотя пару раз мне угрожали. Правда, одна мамаша как-то пришла с семейным дробовиком.
Мензис отклонил голову, открыв вид на стену позади себя, и Роджер, подняв глаза, увидел брызги черных оспин, покрывавших штукатурку и, частично, обрамление карты Африки.
— По крайней мере, стреляли над головой, — сказал Роджер сухо, и Мензис рассмеялся.
— Ну, нет, — возразил он, — я просил ее: 'Пожалуйста, положите это осторожно!', и она положила, но недостаточно аккуратно. Нечаянно зацепила курок и... 'БАЦ'! Бедная женщина была очень потрясена случившимся, хотя не так, как я.
— Вы чертовски хороши, старина, — Роджер улыбнулся в знак признания мастерства Мензиса в обращении с трудными родителями, включая и его, Роджера, и слегка наклонился вперед, показывая, что берет контроль над разговором.
— Но, в любом случае, я не по поводу порки Джема. Я здесь из-за того, что явилось причиной...
Мензис перевел дух и кивнул, поставив локти на стол и сложив ладони вместе.
— Да, я вас слушаю.
— Я понимаю необходимость поддержки авторитета ваших учителей, — Роджер, в свою очередь, положил руки на стол. — Но эта женщина чуть не оторвала напрочь ухо моему сыну за преступление, очевидно, не большее, чем несколько слов — не ругательств! — а просто слов на гэльском.
Мензис сощурил глаза, уловив акцент.
— А-а, так значит, вы владеете им. Интересно знать, только вы или ваша жена тоже?
— Вы произносите это так, будто мы заразны. Моя жена американка, вы наверняка заметили?
Мензис ответил ему насмешливым взглядом — кто смог бы не заметить Брианну — но сказал только:
— Да, я заметил. Она сказала, что ее отец был шотландским горцем. Вы говорите на дома на гэльском?
— Нет, не много. Джем научился от своего дедушки, — и добавил. — Он... больше не с нами.
Мензис кивнул.
— Ах, — сказал он мягко, — да, я тоже научился языку от своих дедов по материнской линии. Сейчас они тоже умерли. Они были родом со Скай.
Вопрос повис в воздухе, и Роджер ответил.
— Я родился в Кайл-оф-Лохалш (небольшой посёлок на северо-западном побережье Шотландии в области Хайленд — прим. перев.), но рос в Инвернессе. И, в основном, учился гэльскому на рыбацких лодках Минча. (The Minch — пролив на северо-западе Шотландии, отделяющий северо-запад Хайленда и, на юге, остров Скай, от острова Льюис и Харрис — прим. перев.)
'А так же в горах Северной Каролины...', — добавил он про себя.
Мензис снова кивнул, впервые глядя вниз, на свои руки, а не на Роджера.
— Ходили на рыболовном судне последние двадцать лет?
— Нет, слава Богу.
Мензис коротко улыбнулся, но не поднял головы.
— Да. Вы не услышите много гэльского в наши дни. Испанский, польский, эстонский... да и тех совсем немного, но не гэльский. Ваша жена говорила, вы провели несколько лет в Америке, так что, возможно, не заметили, что в общественных местах на нем почти уже не говорят.
— Если честно, не обращал особого внимания... до сего момента.
Мензис снова кивнул, как бы самому себе, затем снял очки и потер след, оставшийся на переносице. Его, не защищенные очками, бледно-голубые глаза показались неожиданно уязвимыми.
— Этот спад происходил в течение нескольких лет. В основном, последние лет десять-пятнадцать. Поскольку, Хайленд (англ. Highland — самая большая из 32 областей Шотландии. Располагается на территории Северо-Шотландского нагорья, была образована в 1975 г. — прим. перев.) вдруг вошел в состав Великобритании — или, по крайней мере, остальная часть Великобритании так считает — и приобрел новый статус, которым раньше не обладал — то сохранение самостоятельного языка стало рассматриваться не только как нечто старомодное, но и откровенно вредное.
Не то чтобы существуют... служебные инструкции по искоренению языка, но употребление гэльского в школах... сильно... не одобряется. Имейте в виду, — он поднял руку, чтобы упредить реакцию Роджера, — в этом не преуспели бы, если бы родители протестовали, но они не были против. Большинство из них стремятся, чтобы их дети хорошо владели английским языком, были способны к жизни в других местах и, покинув Хайленд, получили хорошую работу, став частью современного мира. Не так уж много здесь есть мест для них, одно лишь Северное море.
— Родители...
— Если они научились гэльскому от своих родителей, то сами сознательно не обучают своих детей. А если они им не владеют, то, конечно же, не делают никаких усилий, чтобы изучать. Этот язык расценивается, как невежество и отсталость, да и чего греха таить — явный признак низшего класса.
— Варварства, точнее, — сказал Роджер жестко. — Язык шотландских варваров?
Мензис узнал пренебрежительное описание языка, на котором говорили в восемнадцатом веке хозяева Нагорья, сделанное Сэмюэлем Джонсоном ((1709 — 1784) английский литературный критик, лексикограф и поэт эпохи Просвещения, по своему влиянию на умы современников-англичан его можно сравнить с Вольтером и его славой в континентальной Европе; ненависть шотландцев, не угасшую и в XXI веке, Джонсон вызвал своими пренебрежительными отзывами о них и их версии английского языка — прим. перев.), и краткая, печальная улыбка вновь осветила его лицо.
— Точно. Существует множество настроенных откровенно против...
— Teuchters?
(Teuchters ([tjuxtər] тьюхчтер) — пренебрежительный термин жителей Шотландской Низменности для лиц, проживающих в районах Гэлтахт в Хайленде (районы, где шотландский (гэльский) язык сохраняется как язык повседневного общения значительной части жителей — прим. перев.), говорящих на гэльском языке, подразумевающий в подтексте 'деревенщина' или 'нищеброд'.)
— О, ну тогда вы в курсе.
— Немного.
Это было правдой, ведь даже совсем недавно, в шестидесятые годы, говорящие на гэльском были объектами насмешек и некоторого пренебрежения, но сейчас... Роджер откашлялся.
— Несмотря на это, мистер Мензис, — он сделал упор на слово 'мистер', — у меня есть сильные возражения против того, чтобы учитель наказывал моего сына за использование гэльского языка и, тем более, набрасывался на него из-за этого.
— Я разделяю ваше беспокойство, мистер МакКензи, — директор поднял глаза и встретился с Роджером взглядом с таким выражением, что могло показаться, будто он и вправду его разделяет, — я сказал пару слов мисс Гленденинг, и думаю, этого больше не повторится.
Роджер удержал его пристальный взгляд на мгновение, желая высказать ему слишком многое, но понял, что Мензис не несет ответственности за большинство его претензий.
— Если такое повторится, — сказал он ровным голосом, — я вернусь не с ружьем, я вернусь с шерифом. И с фотокорреспондентом, чтобы заснять, как мисс Гленденинг уводят в наручниках.
Мензис моргнул и снова надел очки.
— Вы уверены, что не предпочтете отправить вашу жену прогуляться с семейным дробовиком? — спросил он с сожалением, и Роджер невольно рассмеялся. — Тогда все в порядке.
Мензис отодвинул свой стул и встал.
— Я провожу вас. Мне нужно запереть дверь. Мы увидим Джема в понедельник, не так ли?
— Он будет здесь. В наручниках или без.
Мензис засмеялся.
— Что же, ему не стоит беспокоиться о том, как его примут. Поскольку говорящие на гэльском дети рассказали своим друзьям, что именно он сказал, и, к тому же, он вытерпел порку, не пикнув, то думаю, весь класс теперь считает его Робин Гудом или, как минимум, Билли Джеком. (Билли Джек — главный герой американского фильма 1971 г. с одноименным названием, о том, как молодой метис из Аризоны, учреждает школу и пытается бороться с расизмом и установить в округе мир, прибегнув к насилию — прим. перев.)
— О, Боже.
ГЛАВА 30
РАЗОШЕДШИЕСЯ В МОРЕ КОРАБЛИ
19 мая 1777
АКУЛА, ВЕРОЯТНО, БЫЛА ОКОЛО двенадцати футов в длину. Темная гибкая фигура плыла вровень с кораблем, едва видимая сквозь взбаламученную штормом серую воду. Появившись внезапно, незадолго перед полуднем, она изрядно меня напугала, когда я, заглянув через поручни, увидела, как ее плавник прорезает поверхность воды.
— Что случилось с ее головой? — Джейми, прибежавший на мой испуганный крик, неодобрительно глядел в темную воду. — На ней какие-то наросты.
— Думаю, это то, что называют рыбой-молотом.
Я крепко вцепилась в скользкие от брызг поручни. Голова, и правда, выглядела деформированной: странная, несуразная тупая штуковина, завершающая такое зловеще грациозное тело. И пока мы наблюдали, акула поднялась ближе к поверхности и перевернулась — на миг из воды показался один из мясистых отростков с неприветливым глазом на конце.
Джейми издал звук отвращения, смешанного с ужасом.
— Они обычно так и выглядят, — сообщила я ему.
— Почему?
— Полагаю, Бог однажды заскучал.
Джейми рассмеялся, и я с одобрением разглядела яркий здоровый румянец на его лице. И завтрак он съел с таким аппетитом, что я поняла: теперь можно обойтись и без акупунктурных игл.
— Какое самое странное существо ты видел? Я имею в виду животное — не человеческое существо, — добавила я, припомнив доктора Фентимена и его жуткую коллекцию замаринованных уродств и 'курьезов природы'.
— Странное само по себе? То есть, не деформированное, а такое, каким его замыслил Бог? — скосив глаза на море, Джейми задумался, затем улыбнулся. — Мандрил в зоопарке Луи Французского. Или... Ну, нет. Наверное, носорог, хотя я не видел ни одного вживую. Это считается?
— Давай лучше тех, которых видел во плоти, — сказала я, думая о нескольких нарисованных животных, виденных мною в этом времени и сильно пострадавших от воображения художников. — Думаешь, мандрил выглядит более чуднó, чем орангутан?
Я припомнила, как Джейми пришел в восторг от орангутана — важного молодого самца, который, казалось, с таким же восхищением рассматривал Джейми. И как герцог Орлеанский, присутствовавший тут же, изрядно шутил по поводу происхождения рыжих волос.
— Нет, я видел немало людей, которые выглядели более странно, чем орангутан, — ответил Джейми. Ветер сменился и выдергивал из-под его ленты рыжие пряди. Джейми повернулся к ветру лицом, пригладив волосы, и немного посерьезнел. — Мне было жаль то существо: казалось, он знал, что одинок, и может никогда не увидеть никого из своих сородичей.
— Может, он думал, что ты на них похож, — предположила я. — Кажется, ты ему понравился.
— Это было милое маленькое создание, — согласился Джейми. — Когда я дал ему апельсин, он взял его весьма учтиво — как настоящий человек. Ты полагаешь... — Джейми затих, а его взгляд затуманился.
