Московский физико-технический

Я взяла с собой учебники и училась, пока мама была на работе, и вдруг у меня появились острые боли в правой части живота, такие сильные, что я вся скрючилась и лежала, согнувшись, и напугала мать, когда она заглянула ко мне в обеденный перерыв. Вызванный ею хирург долго меня щупал на предмет аппендицита и решил пока понаблюдать, не резать, я очень переживала, не хотелось под нож перед самым Госом, и всё говорила ему об этом, пока он осматривал меня. Всё обошлось — к вечеру боли утихли и не возобновлялись — наверное, это были какие-нибудь печеночные колики.

Пробыв у мамы еще два дня, я поехала на физтех, несмотря на настойчивые просьбы мамы остаться подольше и понаблюдаться, но всех учебников у меня не было, нужно было их искать, нужно было идти на консультацию, и так далее.

На новый год, пока я была у мамы, у нас случилось несчастье — второе за этот год на нашем курсе.

Первое было еще где-то в октябре, когда я приехала от мамы из Батуми.

На Электронике учился мальчик с плохим слухом, всегда ходил с аппаратиком в ушах. Пока он учился в школе, он считал себя выдающимся человеком, и это как бы компенсировало его увечье.

Но, поступив на физтех, он обнаружил, что тут полным полно ребят способнее его и совершенно здоровых.

"Здесь ребят почти две тыщи, и не с моею головой, а девчат с огнем не сыщешь, мама, я хочу домой" (из физтеховской песни). Многие парни успевали и быть отличниками, и иметь неплохие результаты в спорте.

Самолюбие его было уязвлено, психика и без того расстроенная глухотой, оказалась подавленной. А тут еще стали читать очень тяжелые совершенно неподъемные курсы — урматы в поле обобщенных функций, теорфизику. Еще сказалась усталость после двух тяжелых лет учебы, у него началась депрессия, и он покончил с собой — выпил две упаковки димедрола, и его не откачали, беднягу.

Товарищи нашли его уже холодным.

Он оставил посмертную записку, в которой просил никого не винить, просто он устал жить. Писал он после того, как принял таблетки, и почерк становился всё неразборчивее и неразборчивее, как нам рассказал Сашка Юноша, который видел эту записку. Несчастье это, неожиданное и страшное, как всегда, когда из жизни уходит молодой человек, пугало еще и тем, что мы все в той или иной степени испытывали чувства, которые подтолкнули его к самоубийству, большинству из нас пришлось произвести переоценку своей личности — из способных учеников, отличников, победителей олимпиад, мы превратились в заурядных студентов, которым иногда трудно просто сдать экзамен даже на тройку, и нет оснований считать себя выдающейся личностью.

К тому же погода очень способствовала депрессии — слякоть, темень — осень была гнилая, холодная и дождливая на редкость.

Я узнала эту новость, вернувшись вечером с занятий. Расстроенная Люська, которая его хорошо знала, сидела в комнате на кровати и курила, стряхивая пепел на пол. По выражению ее лица я сразу поняла, что случилось что-то плохое.

Как всегда в таких случаях, говорили всякие не относящиеся к факту смерти слова:

-А как ты его не знаешь, светленький такой. С аппаратиком слуховым ходил, на лекциях на первом ряду сидел.

Нет, я его не могла вспомнить, хотя год мы проучились на одном факультете, и я была рада тому, что не была знакома с ним.

Поздно вечером пришел Саша Юноша, он был каким-то комсомольским деятелем и участвовал в организации похорон, рассказал нам подробности его смерти.

Он уснул и не проснулся — смерть была легкая.

Я стояла возле темного окошка, смотрела на блестящие в темноте рельсы железной дороги, на мокрые кусты вдоль них, вспоминала свое состояние на втором курсе, когда меня посещали мысли о самоубийстве, и, как и Люся, курила, курила, курила, прикуривая новую сигарету от предыдущей.

Притушив последнюю сигарету в тарелку, полную окурков, и смяв пустую пачку, Люся вздохнула:

-Надо бы ложиться, а мне страшно как-то.

-Не могу себе представить, как он мог всё же решиться, — сказала я и поднялась.

-Пойду. Мои девчонки уже спят, я их потревожу.

Я тихонько прокралась в комнату, легла, и долго лежала без сна, уже без мыслей, просто в каком-то темном провале.

А на Новый год с собой покончил мальчик из группы Лены Пуцило — я случайно была с ним знакома — на дне рождения Елены танцевала с ним один танец и запомнила большого толстого мальчика с мягкими теплыми руками.

Он был из Прибалтики, помолвлен там с девушкой, а здесь закрутил любовь с другой, и она забеременела от него и сообщила ему эту новость на вечеринке на Новый год. И он напился и, не найдя другого выхода из создавшейся ситуации, чувствуя себя ответственным перед обеими девушками, удавился на дамском капроном чулке прямо в шкафу.

Так их и обнаружили утром ребята — подвыпившая девчонка крепко спала в его постели, он был мертвый в шкафу.

Он производил впечатление спокойного, мягкого парня, немного рохли, и сложные любовные передряги, в которые он попал, и этот дикий поступок никак с ним не вязались.

Леночка плакала, жаль ей было своего товарища, уже 2,5 года проучились они вместе.

-Господи, сказала я в растерянном недоумении, где это видано, чтобы парень кончал жизнь самоубийством потому, что от него забеременела девушка. Вот только у нас, на физтехе такое могло быть.

На этом трагедии не кончились. Этот учебный год 1967-1968 был урожайным на трагедии — зимой из окошка Долгопрудненской больницы выбросился студент-старшекурсник. Прыгнул с четвертого этажа и разбился насмерть об асфальт больничного двора — не выдержал сильных головных болей, которые у него начались от переутомления.

Но и этого мало — ранней весной шестикурсник положил голову на рельсы из-за жены, — жена ему изменяла, и он таким страшным способом свел счеты с жизнью.

-Да, сказал Леша, мой муж, когда мы вспомнили эту трагическую историю тридцать лет спустя, — знаю, он был с нашего курса.

На фоне постоянного умственного напряжения и полной невозможности расслабиться — только расслабься и уже не успеешь ничего — эти мрачные события наводили на мысль, что выход из любой ситуации всегда есть — вот он, под рукой.

Первые три года учебы на физтехе мне напоминали бег за поездом — кажется еще чуть-чуть, вот ухватишься за поручень, залезешь в вагон и там уж отдохнешь, но нет, поезд набирает скорость, и ты тоже бежишь всё быстрее и быстрее, и дыхания уже не хватает, но и отстать нельзя и запрыгнуть не удается, и ты бежишь и думаешь, бросить поручень или нет, и боишься попасть под колеса.

Конец декабря и начало января в том учебном году были морозными, Люся, Ветка и Томка как занавесили перед Новым годом окно одеялом, чтобы не дуло, и так прожили 15 дней, при электрическом свете, не зная, день на улице или ночь, изредка посещая столовую, и не делая никакой уборки все две недели.

В начале января я зашла к ним, хотела договориться с Виолеттой о совместном творчестве на письменной по Госу (государственному экзамену по физике) и ужаснулась. Было полутемно, горела одна настольная лампа, постели были неубраны, в комнате сизо от дыма, кругом валялись учебники и бутылки из-под пива. Непосильные психические и умственные нагрузки вызывали полное равнодушие к окружающему предметному миру, всё становилось "до лампочки".

Выслушав мое предложение, Ветка немного оживилась, мы сели на пол и стали раскладывать учебники, которые к какому разделу, и что взять с собой на экзамен.

На гоэкзамене у нас впервые была письменная работа. До нас гос сдавали только три раза и только устный, получается, что гос ввели на Лешкином курсе, в 1965 году они впервые сдавали его.

На этот раз на письменной кооперировались не девочки, а наша группа.

Когда Алексей Иванович проводил последнюю консультацию, было видно, что очень волновался за нас, такой был бледный и встревоженный (еще бы, он уже видел задачи письменной, а мы, слава богу, еще нет) и сказал:

-Ребята, экзамен надо сдать.

И парни решили не пускать дело на самотек, а по мере сил организоваться. За дело взялся Алик Кобылянский. Мы договорились, что каждый положит возле себя столько книг, какой номер варианта (на экзамене можно было пользоваться любыми книгами), отдаст свой листик с вариантом и получит одинаковый с соседом. Диспетчерами были Лебедев и Кобылянский, которые сидели над всеми и видели всю картину распределения вариантов.

Я села рядом с Виолеттой, а Иришка с Диной. И каждая пара должна была писать свой вариант. Рядом со мной слева сидел Женя Цырлин.

Павлик обещал, что я буду писать один с Веткой вариант, как мы и просили.

А потом они передали мне один вариант с Женькой Цырлиным. Я запротестовала, повернулась к Лебедеву и знаками энергично выразила свое неудовольствие нарушением договоренности.

Я не хотела писать с Цырлиным, я привыкла писать с Виолеттой, у нас были какие-то дополняющие друг друга знания, да и готовились мы вместе, собираясь вместе писать, и к тому же, если я писала с Женькой, то Ветка оставалась одна. А у Цырлина было очень уж оригинальное мышление, и мы с ним никогда бы не договорились, только проспорили бы весь экзамен.

Я отдала вариант обратно, и мне минут через 10 передали один с Виолеттой. И мы с Веткой приступили к работе. Каждый шустро решал то, что знал, доверяя один другому. Наша сплоченность и удачное совместное творчество с Шак по большому счету всегда меня удивляли, ведь по жизни мы были очень разные, я со своей прямолинейностью и открытостью, и Ветка со своей способностью затемнять даже самые простые вещи, придавать значение даже самым незаметным интонациям в разговоре и с любовью к интригам на пустом месте.

И, тем не менее, кооперировались мы хорошо и бывали довольны друг другом.

Одну задачку, где просили оценить видимый радиус Венеры, мы решали так:

Я решила до половины и застряла, и тут подоспела Ветка:

-Ой. Я видела нужную формулу, знаю где.

Мы нашли ее и дорешали.

Задач было 6. Но сейчас помню только 2, про Венеру и оценить время удара резинового мяча о пол. Удар неупругий.

Мы решили ее, как если бы мяч был весь из резины, а не с воздухом.

Варианты решений предлагали разные, но порядок получался один, а оценка есть оценка.

Мы с Виолеттой написали на четверку, а бедняга Цырлин получил двойку, но сдал Госэкзамен, как и мы с Веткой на четверку, чем-то там поразил комиссию.

Перед госом старшие девочки, которые уже это прошли, рассказывали всякие страшилки типа — вот выбросят коробок на улицу и спрашивают -энтропия изменилась, увеличилась или уменьшилась, и так далее.

На сутки раньше, чем у нас, был гос у радиотехников, на устный экзамен приволокся Лифшиц, стал заходить в любую аудиторию, которая ему понравится, и приставать к студентам, задавать всякие каверзные вопросы и, когда поставленные в тупик студенты не отвечали, безапелляционно требовал, чтобы студенту поставили неуд. Так Люда Махова и залетела на двойку, и то, что ей ее поставил Лифшиц, было слабым утешением — Люда хорошо училась, не только без пересдач, но и без троек, и ее двойка была совершенно незаслуженной.

Преподаватели, глядя на засыпающихся будущих физиков и сыплющиеся двойки, схватились за голову и стали пытаться обезвредить Лифшица, нашептывать ему на ухо, что у нас в корпусе, мол, очень хороший буфет, и пиво свежее, и очень хорошее шампанское, но Лифшиц так и рвался в бой и не хотел ни в какой буфет. Душа его жаждала крови физтехов, крови, а не шампанского. Наконец, когда он вышел в коридор из аудитории, где наставил двоек, его зажали с двух сторон и, не давая свернуть в следующую комнату, провели-таки в буфет, где тут же и накачали. Пьяненького, но всё еще полного боевым духом Лифшица, взяли за бока и, опять окружив со всех сторон, утолкали в "Волгу", и он с криком:

-Нет, нынче не тот физтех пошел, — укатил.

Можно себе представить, в каком мы настроении ожидали дня устного экзамена. Я встретила в коридоре общаги Людочку с усталым, измученным лицом и остановившимся взглядом. Ее успокоили в деканате, сказали, что никакое отчисление ей не грозит, но стипендии на полгода она лишилась.

Я взяла вопрос по выбору "излучение Вавилова-Черенкова". Этот вопрос в билете я отвечала, когда сдавала общую физику на втором курсе, Алексей Иванович удивился слегка, но отговаривать меня не стал.

И вот настал день экзамена. Из аудитории вышел бледный Петрухин, схватился за голову:

-Что вы наделали, письменные работы одинаковые. Они же вас засекут, и прощай экзамен.

Но вариантов было слишком много, и всё обошлось.

Я подробно рассказала комиссии о излучении, они осторожно задали пару вопросов (осторожно, потому что боялись, что вдруг я не отвечу). Когда я один раз чуть-чуть замялась с ответом, один из экзаменаторов стал торопливо подсказывать мне, прикрывшись ладонью от остальных. Я получила свои четыре балла и ушла.

Экзамен был не очень тяжелый, легче, чем обычно я сдавала физику, но письменная была много тяжелее, и объем, который надо было держать в голове, больше, и нервное напряжение было очень велико.

Сразу после сдачи я зашла к девчонкам, Ларисе, Инге и Свете Светозаровой, и сказала.

-Что-то мне так худо, хочется что-нибудь разбить или сломать.

-Ну, и разбей, — сказала Лариса спокойно.

-Да нечего разбить.

-А вон банка на столе стоит, ее и разбей,

На столе действительно стояла пустая банка из-под варенья.

-Ну вот, разобью им банку, и мыть не надо, — подумала я, взяла банку и с размаху шлепнула ее на пол.

Лариса с удовольствием засмеялась, но тут вдруг у Светы, которая уже сутки, как сдала гос и сдала благополучно, вдруг случилась истерика.

Она подскочила ко мне с искаженным лицом и заорала:

-Какое ты имеешь право бить мою банку. Приходишь в чужую комнату и бьешь тут банки.

Я совершенно не ожидала от нее такой ярости, в конце-концов она не сказала ни слова протеста, когда мне было разрешено разбить банку.

Зато я как-то сразу успокоилась, увидев человека в худшем состоянии, чем была сама. Светка была очень нервная, вспыльчивая девушка и не всегда владела собой. Кроме того, Лариса и Инна были выпивши, а я этого не поняла.

Минут через пять я собрала все осколки и выбросила их.

-Я верну тебе банку, только успокойся ради бога.

-Не нужна мне банка. Но всё же это дикий поступок, прийти в чужую комнату и бить в ней посуду.

-Ну ладно, пойду в своей что-нибудь разобью, — грустно сказала я и ушла, непонятая.

Походила по комнате, душевное напряжение не спадало, пустота оставшегося дня угнетала, и я зашла к Милке Ионат. Там как раз гуляла компания второкурсников, они собрались к хорошенькой девочке из Прибалтики, Лене, она жила с Милкой и дружила с Оснатой и Томкой Лесковой.

-Заходи, заходи, — позвала она меня и представила, обратившись к собравшимся:

-Вот человек, который только что сдал Гоэкзамен по физике.

Это произвело эффект, наступила уважительная пауза. Молодежь смотрела на меня прямо таки снизу вверх — еще бы, я прямо с корабля на бал, а им это предстояло еще через год.