Московский физико-технический

Неизменным подругам моим — Ирке и Динке,

и физтехам моей семьи — мужу, зятю, сыну

Зоя Криминская

Московский физико -технический

1965-1971

1965-1971

Эта книга не совсем о Московском физико-техническом институте, она скорее о девушке, обо мне, проучившейся в нем шесть лет от звонка до звонка с 18 до 24 лет. Потратив на учебу лучшие годы молодости, я окончила институт и получила дипломом инженера-физика, и вышла оттуда с головой, набитой всяческими премудрыми знаниями, большинство из которых так и не понадобились мне в жизни, с заметно понизившейся оценкой своей собственной личности, зато с высокой оценкой всякого физтеха вообще, с сильно поистраченным запасом энергии, количество которой при поступлении казалось необъятным и неиссякаемым, в общем, это повесть о том, как учились и о чем мечтали в далекие шестидесятые.

Вопрос о том, стоило ли количество полученных знаний той цены, которая за них была заплачена, всё той же растраченной энергией и здоровьем, так и остался для автора вопросом без ответа, и, чтобы на него ответить, нужно прожить еще одну жизнь. Но это нам не дано, а тогда, в процессе учебы, уйти — означало признать свое поражение, признать, что принятое решение было неверным, а именно для той категории людей, которые учатся на физтехе, это совершенно неприемлемо.

Взгляд автора на физтех остался на всю жизнь взглядом студента, взглядом снизу вверх. Я никогда и никак не была связана с институтом после его окончания, никогда в нем не преподавала и не общалась с администрацией, просто ушла из него тридцать лет назад, и образ физтеха, как учебного заведения, остался в моей памяти незамутненным последующими наслоениями.

В книге нет вымышленных действующих лиц, но автор не претендует на объективность, и, если кто-то не узнает себя под своей фамилией и именем, значит, это не он, и меня обманула память, ведь с начала описанных событий прошло уже больше 35 лет

Как художник складывает мозаичную картину из разноцветных осколков, так и мне хотелось сложить пеструю картину учебы и студенческого быта из разрозненных эпизодов и событий, возможно, это не удалось, но я надеюсь на снисходительность читателя и начинаю...

.

Только в физике соль, остальное всё ноль...

Из студенческой песни

Я приступаю к описанию той части моей жизни, свидетели которой постоянно находятся рядом со мной, и могут сказать: — а ну-ка, подружка, ты всё тут напридумывала, ничего такого и не было.

Так вот, я клянусь, что буду писать, как помню. Может быть, я о чем-то умолчу, кое-что опущу, я ведь не могу не дать почитать свои опусы сразу же, как напишу, а не через пятьдесят лет, когда некому будет обидеться, так что недомолвки будут, а искажений — нет, за исключением искажений памяти, а приходится надеяться только на нее. Дневник я в студенческие годы не вела.

Недавно я стала делиться воспоминаниями об ужасах своей студенческой жизни с Инной Каспаровой, бывшей аспиранткой физтеха, знающей меня с первого курса. "Как же мне было тяжело...", начала было я.

-Ничего не знаю, я помню, твой смех волнами разливался по коридору, — прервала мои воспоминания Инна, которая несколько лет жила со мной на одном этаже.

И я удивилась и замолчала. Значит, так и было, раз Инна это помнит, а я вот помню совсем другое...

1 курс, 1965-1966 гг.

Последние шесть лет я не бывала в Москве и теперь, глядя в окно поезда Москва — Батуми на пробегающий мимо вагона пейзаж, я волновалась перед встречей с забытой столицей. Все мои планы на будущее были связаны теперь с Москвой, с мечтой поступить и учиться в московском ВУЗе, особенно на физтехе. Мечта эта казалась мне несбыточной. Слова институт, студентка, этот напев букв с в таких желанных словах звучал для меня волшебной музыкой, какой позднее будет слышаться мне не менее приятное слово — стипендия. Душа моя оцепенела в тревожном ожидании предстоящих испытаний, я полностью отключилась от окружающего мира, и мама не тревожила меня лишний раз, когда я молчала, глядя в одну точку и не реагируя на ее попытки пообщаться со мной.

В Москве нас с мамой встречали дядя Боря и дядя Резо1. И еще нас встречал Шурик2, приехавший в Москву раньше меня. Он обещался в Батуми встретить меня в Москве, но я не приняла это всерьез.

При виде Шурика моя мама прямо-таки остолбенела. Сложив руки на своем внушительно выступающем животе и оглядев его с головы до ног с высоты своего роста, мама круто повернулась ко мне и строго спросила:

— А это еще что такое?

Под "что" подразумевался, возможно, не живой человек, а факт встречи.

Не моргнув и глазом, я небрежно ответила:

— Это Шурик, — и не стала вдаваться ни в какие подробности, предоставив эту возможность Шуре.

Он что-то пролепетал в оправдание своего появления перед грозными очами моей матушки, потом стал говорить, что нам с нашими аттестатами из провинции следует попытать счастья где-то в маленьких городах России. Но мама, после первых же его слов на эту тему, поняла, что он скучен и безобиден, успокоилась, и мы, пренебрегая его советами, отправились прямо в Долгопрудный.

В электричке Резо очень красочно изображал, как мама допрашивала меня по поводу Шурика, наезжал выпяченным животом на маму и грозно спрашивал:

-Это что такое? Как бедный парень сквозь землю не провалился, — смеялся он.

Вдруг мама заволновалась (с некоторым опозданием):

-Зоя, может быть, он тебе нравится, а я так его отшила?

-Нравится он мне или нет, теперь это уже не может иметь никакого значения, — ответила я с ухмылкой.

Мы прошлись по зелененькому городку от платформы Долгопрудная до института, я увидела унылое казенное четырехэтажное здание аудиторного корпуса, так похожее на фотографию в книжке про физтех, которую присылал мне дядя Боря, и сердце мое радостно застучало, как будто я входила во дворец из розового мрамора.

Я сдала документы на факультет физической и квантовой электроники, (факультет я выбрала по заманчивому названию), и мне выдали бумажку для поселения в общежитии.

Общежитский городок состоял тогда из четырех старых четырехэтажных зданий и двух новых, кирпичных, пятиэтажных. Женское общежитие находилось в старом здании, так называемый корпус "Г", туда я отправилась, получив белье у кастелянши, а мама уехала к дяде Боре ночевать.

Нас было 4 человек в комнате, помню девочек из Волгограда, из Рязани. У меня были персики, еле-еле выдержавшие переезд, и я угощала всех персиками. Сок тек по рукам и капал на листки с решениями, но никто не мог прерваться даже на 10 минут, чтобы спокойно поесть, ели и решали одновременно. Разговоры непрерывно велись про экзамены, обсуждались задачи, которые давались на вступительных, тут же предлагалось их решение. Я запомнила задачку про абсолютно неупругий удар: пластилин вертикально падает на деревянный треугольный брус и прилипает. Трения нет. Будет ли двигаться брус?

Девчонки были из первого и второго потоков и вылетали одна за одной с двойками по письменным. От бесконечных разговоров на тему экзаменов, нерешенных задач и стрессов по поводу двоек у меня постепенно создавалось ощущение, что я зависла в каком-то пустом пространстве, и твердой почвы под ногами нет. Это чувство взвешенного, нереального состояния продолжалось у меня до конца вступительных экзаменов.

Я старалась ничего не смотреть и не решать, думая, что хватит с меня, — лучше всего свежая голова, и пыталась отвлечься чтением "Четвертого позвонка", а на самом деле тупо смотрела на страницы.

На письменной физике было 4 задачки, — я решила их за три часа, (на экзамен давалось 4 часа), ошиблась в вычислениях в первой и последней задачке. В подавленном настроении, считая, что у меня двойка, я пришла на устный экзамен, но оказалось, что у меня почти пять, так как ошибки такого свойства не очень учитываются, если задача решается верно.

Принимал у меня экзамен очень доброжелательный экзаменатор, но отвечала я из рук вон плохо. Не могла даже сразу вспомнить, чем обусловлена выталкивающая сила жидкости, потом вдруг вспомнила и прямо-таки закричала преподавателю в спину:

— Разностью давлений на нижнюю и верхнюю грань.

Потом он спросил про пластилин — и я уже знала ответ и сразу ответила, потом что-то из электричества, — и я вышла с двумя четверками.

Виолетта Шак, девушка из киевского физмат-интерната, которая сдавала со мной в одной абитуриентской группе, потом скажет:

— Ты вышла бледная, с горящими глазами, прижимая зачетку к груди, и прошептала — 8 баллов.

Экзамены шли через день.

Письменную по математике я писала только 2,5 часа. В последней задачке по планиметрии я рассмотрела только один вариант — внутреннее касание, а про внешнее, более сложное, не догадалась и получила четверку.

На устном преподаватель спросил условие разрешимости системы уравнений с двумя неизвестными — я без всяких затруднений тут же написала, а парень, которому было дано такое же задание передо мной, не смог этого сделать и получил двойку, имея 10 баллов по физике.

Все его попытки сопротивляться экзаменатор резко прервал и выставил с неудом.

Я была испугана жесткостью преподавателя, а главное, получить 10 баллов по физике и не знать простейшие вещи по математике казалось совершенно невозможным, и мне было очень жалко такого умного парня, но я, тем не менее, несмотря на испуг, решила еще какую-то задачку, которую дал экзаменатор, и застряла на стереометрии: в n-мерном многограннике известны площадь поверхности и радиус вписанного шара, определить объем. Я решить не смогла, он поставил минус, и я спросила:

— Ну, а как ее всё-таки решать?

— Разобьем на пирамиды из центра, — начал преподаватель

— Ну, всё, я поняла, — сказала я с большой досадой.

— Хорошо, тогда напишите решение, — вдруг предложил он.

Я удивилась и написала, рассчитав всё правильно.

Потом решила еще задачку.

Преподаватель посмотрел в окошко, потом на меня и сказал:

— Погода хорошая, я завышу вам отметку, — и поставил пять. По письменной получалось 4, и я вышла с 17 баллами, которые, вообще говоря, считались проходными.

На экзамене по русскому языку я выбрала свободную тему: "Я люблю тебя жизнь". Написала, не отрываясь и не задумываясь, 5 страниц своим крупным почерком сразу набело о прогулках над морем, любовании закатами, игре в теннис и творческих радостях после решения какой-нибудь трудной задачки. Часа через полтора сдала и получила отлично.

На физтехе не было проходного балла как такового, всё решало собеседование.

Если человек нравился, то его брали даже с 15 и 14 баллами, а если нет, то могли не взять и с 18 баллами. Правда, в последнем случае абитуриент мог постучаться в другой деканат, и там, случалось, его принимали. Имело значение и то, какую школу ты кончал, — если с математическим уклоном, то проходной балл был выше, если ты из деревни, то ниже.

Шансы поступающих были не равны, так как уровень требовательности преподавателей очень разнился, поэтому система собеседований себя оправдывала (Милка Хачатурова, девушка из Алма-Аты, которую зачислили с 15 баллами благодаря ее первому разряду по шахматам, окончила физтех вместе с нами, а я знала двух людей с 18 баллами, которые не смогли учиться). Собеседование решало всё, и я волновалась, ожидая своего часа.

На собеседовании меня спросили, откуда я приехала, как узнала в своем далеком Батуми про физтех, посмотрели мои олимпиадные дипломы и сказали, что у меня есть шанс поступить.

Конкурс у нас был 8 человек на место, и из 8 девочек, которые жили в моей комнате, осталась я одна, остальные получили двойки и разъехались поступать в другие институты Москвы. Еще во время экзаменов, я приметила в коридоре симпатичную черноглазую девочку Галю Сидоренко из Курска, мы познакомились, разговорилась, а потом, когда моя комната опустела, я перебралась к ней.

После собеседования я уехала к дяде Боре дожидаться списков. Утром, в день, когда объявляли зачисление, я и мама ехали в тревожном ожидании, стала я студенткой или нет?

Напротив нас в электричке сидела красивая девушка с очень нервным, напряженным лицом, всё время, пока мы ехали, облизывавшая сухие губы, и я сказала маме:

— Уверена, она тоже едет смотреть списки, — и не ошиблась, я увидела ее в институте перед стендом.

Мои короткие фамилия, имя и отчество были напечатаны через интервал, и я сразу себя увидела, через головы абитуриентов. Почувствовала я не облегчение и радость, а какую-то усталость и опустошенность.

Решив, что я отработаю положенные 10 дней перед началом учебы, в августе, мы с мамой, купив мне зимнее пальто и ботинки, вернулись в Батуми. Я договорилась с Галей поселиться вместе.

В Батуми было пусто, большинство моих одноклассников разъехались по стране штурмовать институты, зато Света и Мадлена3 встретили меня, когда я зашла на корты в моем новом статусе студентки, восторженно и кинулись обнимать и тискать, радуясь моему поступлению.

Я зашла к Игиняну4 и рассказала, что я поступила, куда собиралась.

— Я был уверен в этом, — ответил он.

И помолчав, добавил:

— Иди и учись хорошо, так, чтобы в большом мире, в Москве, тоже знали про девочку из маленького города Батуми.

Столкнувшись с Марией Георгиевной5 на бульваре, я радостно сообщила ей, что стала студенткой физтеха.

— Я рада за тебя, — сказала мне моя учительница русского языка, — но всё равно мне жаль, что ты выбрала техническую специальность. У тебя есть и гуманитарные данные — общая начитанность, образная речь.

И, глянув на мой зеленый, уже далеко не такой розово-жизнерадостный вид, добавила:

— У тебя такое одухотворенное лицо.

Слова учительницы не поколебали моей уверенности в правильности выбора. Профессия физика была в те времена окутана ореолом романтики — космические полеты, ядерные электростанции.

В Москву я приехала одна, на Курском меня встретил дядя Резо и проводил до Долгопрудного.

В общежитии было очень холодно, пришлось спать под матрасом, снятом с соседней кровати, так как под одним шерстяным одеялом, которое нам выдали, ночевать было невозможно, меня бил озноб от холода до зубовного стука. Гали еще не было, и первую ночь я провела в одиночестве.

Галя приехала на день позже меня и по моему совету тоже спала под матрасом. В соседней комнате мерзла рыженькая первокурсница Наташа Зуйкова, и мы и ее засунули под матрас. Матрасы были старые, пыльные и очень тяжелые — утром вылезали из-под них уставшие и разбитые.

-Тяжело, но пора привыкать, — изрекла я, сидя на кровати, вся измятая и расплющенная.

-Ты думаешь, уже пора? Ну-ну, — сказала Зуйкова, насмешливо подняв брови.

Ее иронический тон и реакция на мою шутку понравилась мне, понравилась мне и сама девочка. Она была с радиотехнического факультета.

Галя, когда разговор переходил на скользкие темы и шутки были не совсем приличны, обычно делала вид, что не слышит или не понимает, особенно в мужском обществе, хотя на самом деле слышала и понимала она всё.

Скоро потеплело. Август выдался жаркий, и работать на воздухе было приятно.