Лис "Удача"

Учивший язык в школе Александр на удивление легко сумел вспомнить одни слова и занести в память вовсе незнакомые.

Наконец прозвучало желанное "Abteilung Halt! — Подразделение стой!" И начались строевые занятия на месте.

Александр тихо стоял во второй шеренге, спрятавшись за широкую спину крепкого, деревенского вида, увальня. Рассуждения коверкающего слова немца не слушал вовсе. Стоит ли забивать голову ерундой. Сейчас он куда больше был занят другой проблемой. Автобиография, составленная им, была в целом правдива, но не верна в единственном. И как следствие, полностью не соответствует истине.

"Предположим, решат они через свои каналы проверить адрес, ну предположим.

Да, есть такой дом, и квартира тоже. Только живут там вовсе другие люди, и никто о Саньке Лисьеве ничего не знает. И вся моя легенда псу под хвост", — рассуждал он, слушая хриплую рваную речь командира. Однако додумать не удалось.

— AusderReihetreten! — приказал фельдфебель кому-то из курсантов. Веснушчатый сосед, стоящий рядом с Лисом, весьма похожий в своей старой гансовской шинельке на обычного фашиста, растерянно захлопал глазами.

— Он говорит: "Выйди из строя", — шепнул Санек, сжалившись над хлопцем. А когда скажет: "Sich Еinreihen!", встанешь обратно.

Паренек неловко ткнул впереди стоящего в плечо и вывалился из шеренги.

"Солдаты мамины, — отчего-то с расстройством вздохнул Лис. — Ну кто же таких пацанов воевать отправил? Ему и лет, поди, всего ничего. Какой из него воин, а тем более предатель".

Странное дело. Откуда взялась эта уверенность, в том, что он знает, как должны выполняться строевые упражнения в вермахте, куда лучше остальных. Возможность проверить появилась весьма скоро.

Уловив шепоток в строю, дрессирующий их немец не стал долго пытать рыжего соседа, а ткнул пальцем в Лиса.

— AusderReihetreten! — повторил заклинание "фриц".

Александр вышел из строя. Развернулся и замер, глядя на разномастную, похожую на опереточных разбойников, шайку сотоварищей по нелегкому ремеслу изменника родине.

— Повторить, что я сказал? — грозно предложил фельдфебель Лису. Тот напрягся, и вдруг произнес, вовсе того не желая, как ему показалось заученные когда-то давным-давно слова из строевого устава.

"Командир взвода является помощником командира роты. Он должен знать имя, фамилию, должность, личные и семейные обстоятельства своих солдат во взводе. Он должен составить мнение о характере, о физическом и духовном состоянии каждого подчиненного, об их боевых качествах, отношение между собой внутри взвода, а также об их поведении в бою".

За каким псом немецкому воспитателю понадобилось пичкать ничего не понимающих русских выдержками из наставлений для немецких пехотинцев, Александр даже не задумывался. Скорее всего, ганс делал именно то, что привык делать, воспитывая своих солдат. Правда, им переводить слова устава в коряво звучащие русские фразы ему было не нужно.

Ответ обескуражил как самого Лиса, так и его воспитателя.

— Фамилия, звание? — рявкнул забывшийся воспитатель, обманутый произношением курсанта и точностью ответа. Ошалело глянул на строй и растерянно, вовсе не по уставу, закончил: — Отставить, вам не положено. Встать в строй.

Александр словно почувствовал, как немец сверлит взглядом его спину, обтянутую стареньким солдатским бушлатом.

Нужно сказать, что выданное обмундирование уже явно побывало в переделках, и скорее всего, было снято с погибших. Уж больно подозрительно выглядели заштопанные отверстия на спине, пересекающие ватник почти по диагонали. А если добавить к этому едва заметные бурые пятна с изнанки прожаренных и застиранных вещей, то и последние сомнения отпадали.

Александр встал в строй и задумчиво уставился в квадрат спины впередистоящего.

"Ох, блин, что это было? — и ответил сам себе: — Воспоминания — вот что это такое. И гарантированно — не мои. Откуда мне-то это все знать?"

Озарило его внезапно. И вызвало это именно созерцание складок потертой шинельки соседа.

"Одежда, — слово вползло из подсознания. — С чего началась вся история? С шапки, вернее, с горшка? А вот и нет. Началось мое путешествие с потертого армяка, снятого с музейного манекена. Чей армяк был напялен на каркас, обтянутый ватой? Какой эпохи? Вполне может, что Елизаветинской. А только потом уже последовал опереточный шлем".

"Та-ак. Идем далее, — он загнул палец. — Что потом? Темница, в которую сунули его гренадеры. И тут не обошлось без чужого тряпья. Жулика с красочным "погонялом" Каин.

А дальше покатилось: поповский наряд, одежда чиновника сыскного ведомства... И что в итоге? — он застыл, стараясь не спугнуть возникшую цепочку. — Возвращение пока за скобками, но вот перенос в это время. Вызывает вопросы. Если исходить из этого, то у меня должно быть что-то из этого времени", — зажмурился, пытаясь по секундам восстановить свой рывок к заветному артефакту. Вот он срывает его с подставки, пытаясь натянуть на голову. Застыли еще не успевшие понять происходящее милиционеры.

"Есть, — он чуть было не произнес это вслух. — На дне горшка был приделан подшлемник, — Александр сжал кулаки, так что, казалось, ногти проткнут кожу ладоней. — Вспомнил: Олигарх, похваляясь своей находкой, показал приспособленное для удобства примерки старое снаряжение, снятое со старой немецкой каски времен войны. Почему в голове этого новоявленного Морозова возникла идея приспособить кожаное переплетение ремней именно от "ганскаски", непонятно. Да какая разница, однако, это хоть какой-то намек.

Итак: во всех случаях присутствовала одежда. И не просто тряпки, вещи жившего в то или иное время и, скорее всего, внезапно погибшего человека. Ну и, наконец, его, Лиса страстно желание исчезнуть, сбежать или спрятаться. Говоря иначе: посыл.

Тогда становится понятно и происшествие на пожаре. Возврат произошел, когда возникла прямая угроза жизни".

Отложив этот факт, Александр продолжил рассуждать: "По всему выходит, что одев в этот момент такую вещь, он, словно сверхчувствительный приемник, притягивает естество бывших хозяев. И можно предположить, что в одном случае его естество легко справилось со вторым я, оставив лишь повторение событийного ряда, то сейчас, когда личность или, если сказать иначе, душа немца, еще не исчезла в некую дымку времени, она и дает о себе знать. В знании реалий, языка, да бог его знает чего еще..."

Он понемногу приходил в себя. В озарении не заметил, что истязания строевыми окончились, и они уже идут, невпопад подбирая ногу, по направлению к казарме. Попытался вернуть состояние и не смог. Осталось только слабое, зудящее, чувство недосказанности.

— Приготовиться к обеду, — скомандовал фельдфебель и распустил строй.

Александр брел в потоке спешащих в тепло сослуживцев.

"Главное — не забыть, — уговаривал он себя. И тут же поймал на мысли, что сказал это слишком уж по-немецки. Прислушался к организму: — Так и есть". В голове крутилась непонятная мешанина из образов, полузабытых воспоминаний, словно виденных в старом кино лиц. Сдернул выданную ему на складе кепку и вмиг почувствовал некоторое облегчение. Вновь нацепил. Прислушался.

"Вот, значит, как? Выходит, дело вовсе не в каком-то одном артефакте. Причина в нем самом. И в совпадении нескольких факторов".

Александр вытер со лба проступивший пот и оглянулся. Он сидит в пустой казарме, только во дворе слышны отрывистые команды строящего подразделение командира.

— Разрешите встать в строй, — рявкнул Александр, догоняя колонну.

Немец уставился на опоздавшего курсанта со странным видом и лишь кивнул головой, предлагая занять свое место в строю.

"Случай беспрецедентный", — изумился ожидающий строгого наказания Лис, однако, получив разрешение, пристроился в хвосте и не стал забивать голову странностью поведения командира, забот хватало и без того.

Мерно шагая по хрустящему под сапогами снегу, глянул на соседей. И поймал ненавидящий взгляд того самого лопоухого рыжего паренька.

"Это еще что?" — озадаченно поднял бровь Александр. Впрочем, забот хватило и без случайного недоброжелателя. Переход закончился, и колонна остановилась возле длинного барака. "Судя по всему — штаб", — решил Лис, глядя на окна. И не ошибся. Их подразделение завели в коридор.

— Стоять тихо, входить по одному, — негромко распорядился фельдфебель и исчез за дверью.

"Опять проверка? — Саня, впрочем, уже ни чему не удивлялся. — В моей легенде столько нестыковок, что никакого смысла переживать нет. Вывести на чистую воду — дело времени", — он стоял у стены, глядя перед собой и, в то же время, стараясь использовать момент для лучшего осознания ситуации.

"Идиот, — он даже скрипнул зубами. — Ну что стоило мне понять все это раньше? Хотя бы вчера? А теперь, когда вся одежда сгорела, выходит, все? Навечно оставаться здесь или, в лучшем случае, отправиться в прошлое? Стоп. А как же куртка? Она ведь осталась в подвале. Лежит себе возле, как выяснилось, совершенно бесполезного горшка... И если мне не изменяет память, теперь этот, столь желанный, предмет гардероба уже находится на другой стороне фронта. Или нет? Поди, разбери, отбили наши этот неведомый хуторок у немцев или не дошли? Жаль, но про оборону Москвы мне известно куда меньше, чем про вступление на престол Елизаветы Петровны. Но есть ведь еще последний шанс вернуться при угрозе жизни. Прямой и непосредственной. Смертельной. Хотя, это уже на самый крайний случай".

За внутренним диалогом не заметил, как подошла его очередь идти в кабинет. Он уже шагнул в дверь, как из-за спины донесся неразборчивый шепоток:

— Вон тот, сука фашистская, наседка, — кто произнес эту фразу, понять не сумел, но особо и не старался: "Какая разница. Ясно, что не все из завербованных — ярые приверженцы идей господина Шикльгрубера. Скорее всего, даже большинство. Просто они посчитали себя чуть умнее и хотят таким манером обмануть судьбу. Да, впрочем, и сам Санек ничем не отличается от других. А вот проснувшееся естество бывшего хозяина формы сыграло плохую службу".

"Ну а как еще отнестись к знающему назубок уставы вермахта штатскому? Да к тому же свободно говорящему на немецком. А с другой стороны, бывшие советские подданные — ребята простые. Могут и удавить по тихой... как "стукача". И не объяснить ведь... Новая заморочка", — он шагнул в помещение, сдернул шапку, доложил о своем приходе и замер, ожидая вопросов.

Из-за стола поднялся пожилой седоватый человек с серебристо-витыми погонами старшего офицера. Перехватил метнувшийся к нему взгляд одного из младших чинов.

— Да я и сам уже понял, что это именно тот, — отмахнулся он. — Интересный экземпляр. Нужно разбираться всерьез.

Он обошел Лиса. Замер, глядя в лицо.

— Очень любопытно... Очень, — обернулся к другим находящимся в комнате немцам.

— Этого кадра я, пожалуй, заберу к себе. Тут явно не обошлось... — он оборвал себя.

— Крюгер, запишите: — Курсанта, как его? — повернулся к сидящему у дверей ефрейтору. — Впрочем, неважно, пишите в препроводительных бумагах его настоящую фамилию. Все равно его никто не станет искать. Кстати, как она звучит?

— Александер Лисьеф, — неуверенно прочитал канцелярист.

— Ну, Лисьев, так Лисьев, — усмехнулся неизвестно чему офицер. Глянул вновь, стараясь поймать взгляд Александра. — Замечательно.

— Пойдемте, голубчик, — произнес он это так по-штатски, что у Лиса пропали всяческие сомнения в том, что офицер может быть кем угодно, кроме кадрового военного.

"Да и мундир на нем сидит, словно с чужого плеча, — он попытался подобрать слово. — Коряво, что ли. На ученого похож. Однако облаченного громадной властью. Такие люди могут позволить себе панибратское обращение по мелочам. Их греет само понимание своей всесильности. Этакий профессор Преображенский, — наконец отыскал сравнение Лис. Интуиция подсказывала: — Этот человек знает нечто. Просто "Нечто", с большой буквы".

Всмотрелся в черты сухого лица, отметил громадный лоб с глубокими симметричными залысинами, усмешливые, слегка прищуренные глаза. След от очков на переносице. Не обошел вниманием и количество наград. Крест с дубами, значок на левом кармане. Еще один крест, только простой.

Стоя по стойке смирно, в глубине души Александр понимал: "Происходит нечто странное. Непонятное, не только ему, но и самим немцам".

"Возможно, удивило внимание, оказанное простому пленному со стороны столь крупной фигуры? Да кто его знает, — Сане надоело гадать. — Что будет, то и будет".

Он вопросительно глянул на офицера. Тот неторопливо уложил документы в папку с большим посеребренным орлом, выдавленным на тонкой коже, и благосклонно кивнул вскочившему со стула ефрейтору, который угодливо подал его шинель и помог вдеть в рукава.

— Спасибо, Крюгер. Все, господа, этот экземпляр я забираю, можете продолжать, — он двинулся к выходу. Остановился у дверей. — Пойдемте, пойдемте, — кивнул головой, приглашая Лиса следовать за ним. Александр в недоумении проследовал по замершему вдруг коридору, мимо ожидающих своей очереди на допрос курсантов школы Абвера и вышел на улицу.

Большой черный "Хорх", блестящий лаком и хромированными деталями, стоящий неподалеку от штаба, вздрогнул, заклубился из глушителя сизый дымок.

— Садитесь, как вам будет удобнее, — такого от старшего офицера Александр вовсе не ожидал. Он замер, недоуменно глядя на оберста.

— Ну, как хотите, — немец открыл дверцу и опустился на переднее сидение. — Люблю, знаете, возле водителя. Создается впечатление, что участвую в управлении.

Он снял фуражку с высокой тульей. — Чего вы ждете? Садитесь, — повторил он без малейшего нетерпения в голосе.

Александр мысленно плюнул, перекрестился и забрался в теплое нутро автомобиля.

Хлопнула тяжелая дверь, отсекая морозный ветерок, машина плавно тронулась и покатила по зимнику.

Глава 7

Сказать, что поведение немца удивило Александра безмерно, — ничего не сказать.

Офицер был сама любезность. Впрочем, чем больше знаков расположения выказывал непонятный спутник, тем сильнее Александр чувствовал непонятную тревогу.

Да, собственно, и разговоров особых высокопоставленный фашист и не вел. Он задумчиво сидел на своем месте. Временами поглядывал на Александра в зеркало заднего вида, которое в нарушение всех правил повернул так, чтобы видеть своего подопечного. Иногда делал ни к чему не обязывающие замечания по поводу холодной русской зимы, интересовался, достаточно ли тепло тому на заднем сидении. В общем, вел себя, как ни в чем не бывало. Словно не сопровождал изъятого в лагере пленного, а вез хорошего, хоть и не слишком близкого, знакомого.

Картинка вокруг навевала мрачные мысли. Шли нескончаемым потоком вереницы пленных. Проносились навстречу грязно-пятнистые грузовики с прицепленными к ним пушками. Иногда, гремя траками, проползали кургузые, совсем не похожие на хваленые "тигры" и "пантеры", немецкие танки.

Темнели вдоль дороги проплешины от слегка присыпанных снегом воронок, да еще виднелись в запотевшем окне бесконечные русские пейзажи. Рощицы, перемежающиеся с просторами заснеженных полей.