— Немногие, Хатаке.
— Вот и Нисидзима так сказал. Кстати, он сам такой чести не удостоился. В бою с тобой он получил страшное ранение... но не был добит. Небрежность с твоей стороны? Не думаю. Ты хотел, чтобы он выжил и рано или поздно стал для рыскающей в поисках Орочимару Конохи источником сведений. И он стал. Я вышел на него, затем на тебя и отряд 'Нефрит'. Разгадав твой замысел, я начал искать с тобою контакта, но внезапное похищение наследника спутало карты нам обоим. Вопрос, мучивший меня уже давно, а именно: зачем ты и 'Нефрит' нужны Орочимару в Краю Рек, разрешился сам собой. Ты так яростно бросился вдогонку моим друзьям, что стало понятно, кто тут представляет истинную ценность.
— И кто же?
— Этот мальчик. Наследник Хикавы. Он чрезвычайно важен, настолько, что ты готов пожертвовать всеми планами Орочимару в Краю Рек (затем ты и оставил Нисидзиму в живых), отрядом 'Нефрит' и даже собственной жизнью (раз вышел биться со мной). Но не наследником. Ответь: в чем его уникальность? Зачем он так нужен тебе? Зачем он так нужен Орочимару, что он аж приставил к нему 'Нефрит'? Он — недостающее звено, потерянный кусочек мозаики в моей теории.
— Твои теории меня слабо трогают. Почему ты не можешь взять в толк, Хатаке? Он — наследник трона и место ему в Каваго. Я присягал дому Хикава и присягал Орочимару. И моя верность им не оспаривается. Ты так зело ненавидишь Орочимару, что ничтоже сумняшеся веришь в свои собственные выдумки. Мол, его люди подчиняются ему не из лояльности, а лишь дрожат пред ним в страхе. Ну дык я тебя обломаю. Взгляни на Кабуто — он боготворит Орочимару.
— Являйся мальчик просто наследником — стал бы Кабуто медлить? Нет. Что ему до жизни какого-то царевича, если возникла угроза планам Орочимару? Кабуто — да, боготворит своего хозяина, но ты — нет.
Какаши не верил отмазкам Рунна, выгораживающего Орочимару, и это ставило дзеунина в тупик. Хатаке был уверен, что разоблаченный чужеземец переметнется на сторону Конохи, стоит только поманить. Но Рунн упорствовал? Почему? Орочимару тоже не идиот, он вполне способен сложить один и один. Нисидзиму испытывал Рунн, с Рунна и спрос за то, что мечник выжил. Что бы ни замышлял змеиный саннин в Краю Рек, теперь этому не суждено сбыться. Сейчас Йоахиму впору спасать собственную шкуру, а он напротив — упрямо цепляется за свою верность Орочимару. Верность, которая изначально была ложью. Рунн не служит ни ему, ни Хикаве Гену. Только себе самому.
— Проверим?
Бородач взял топор наизготовку и пошел на Хатаке, не особенно торопясь, увязая в песке. От глухого рева, частично скрадываемого полосой лесопосадок, косогор вздрагивал и осыпался, норовя увлечь за собою и Какаши, и Рунна. Наруто вошел в раж. Справится ли с ним Тензо?
— Чего проверять? Все уже проверили. Твои люди бегут. Плати им сколько угодно, хоть золотые горы сули, ни один из них не согласится биться с дзинчурики. Биджуу — апогей силы в нашем мире, абсолютная мощь. Очень жаль, что они всегда были и будут врагами рода человеческого.
— Люди имут свою силу, не уступающую демонской. Dei не всемогущ. Бог — это то, что человечество изготовило из своей веры. И его антиподы тоже не всемогущи. Ежели рукава закатать, и с биджуу сдюжить можно.
Какаши извлек пару кунаев, смазанных смертельным ядом.
— Напрасно ты переплетаешь чуждые религии. Биджуу для нас — не твари из преисподней, а часть мира живых. Да и не тому человеку ты это говоришь, Рунн. Я не демонолог, не монах и не сенин, и мои задачи несколько более приземленные. Не отпирайся, ты желаешь смерти Орочимару, так давай работать вместе!
— Защищайся, — Йоахим вместо ответа воздел топор. — Beata virgo Maria assiste nobis!!!
Рунн с боевым кличем ринулся в бой, но его оружие рассекло пустоту. Какаши взобрался по косогору, обдав противника целой лавиной песка, летящего из-под ног, схватился за корень накренившейся к реке ели, подтянулся на нем, перевалился через край обрыва. Рунн был уже близко, полз по склону с поразительной быстротой для человека, облаченного в кольчугу и тяжелый доспех.
— Остынь, Рунн! — крикнул Какаши, не торопясь бросать отравленные кунаи. — Меня не одурачишь! У нас одинаковые цели, так почему ты отказываешься сотрудничать?
Блеснул топор, оставив на ели внушительную зарубину, но дзеунин опять увернулся. Йоахим метался среди деревьев, рубил направо и налево, тщась достать проворного синоби, который, в свою очередь, даже и не пытался контратаковать.
— Рунн, дерьмо из ушей вытащи, меня послушай! У тебя в загашнике имеется масса сведений об Орочимару, которые интересуют Хокаге-сама. Чего ты за них хочешь? Денег? Гарантию неприкосновенности? Место при дворе даймё Огня? Ты все получишь! Оп! — бородач внезапно прыгнул вперед, едва не задев ударом Какаши. — Рунн, я вижу, что дури у тебя хоть отбавляй, но в скорости тебе со мной не тягаться! Синоби не быть побежденным простым вои...
Какаши осекся, выпучив глаза — свой и дарованный ему Обито шаринган. Наемнику осточертело гоняться за ним, он замер на месте, словно бы споткнулся, но не упал. Согнулся, сколь позволяла металлическая чешуя на груди... и зарычал. Зарычал, заревел, заклекотал — не как человек в ярости, гневно, исступленно. И не как дзинчурики, истошно, потусторонне. По-звериному, будто это медведь был или лев, а не мужик с топором.
'А чего ты ожидал, Хатаке? — сказал сам себе дзеунин. — Ведь он же, отбрасывая условности, боец Скрытого Звука'.
Сосуды на йоахимовом лице набухали, чернели: сперва на правом виске, потом расползаясь от уха вниз и вверх. Черная паутина безо всякого узора и порядку опутала лоб и переносицу, заключила глаза в черные круги, свела брови воедино. Новая физиономия Рунна смотрелась не так эстетично, как у Сазке или любого из той пятерки Звука, прикрывавшей его бегство из Конохи, но, вне всякого сомнения, это была она — проклятая печать.
— Ха... похоже, Орочимару поставил дело на поток...
'Первый уровень или второй? Из-за бороды не разобрать толком!'
За перелеском кто-то здоровый, злой, исходящий красной чакрой взвыл и исторгнул струю пламени. Вода в реке закипела, заросли заволокло горячим туманом, в прохладном весеннем воздухе быстро превращающимся в капельки воды на траве, ветвях и стволах елей. Йоахим ринулся вперед, ударив сверху вниз, как самураи обычно бьют катаной. Какаши ушел, привычно, низом, но просчитался — выпад оказался обманкой. Рунн перевел удар вбок, метясь припавшему к земле дзеунину по хребту. Тот бы не увернулся, если б не шаринган — так сильно возросла скорость передвижения врага.
Теперь понятно, откуда растут ноги у сказок о побежденных чужеземцем дзеунинах. Да и не сказки это никакие. С печатью, дающей такую скорость и против каге выйти не страшно.
Подкат, пинок обоими ногами в живот, но Какаши всего-навсего отбил ступни, а Рунн даже не пошатнулся. Увернувшись от опасного удара, синоби вскочил и бросился наутек.
— Что примолк, востроглазый? Что торг свернул? Валяй, предлагай еще! Деньги? Жизнь? Место при дворе? Весь Восток мне не забыл предложить? Нет, тебе нечем меня завлечь, Хатаке.
'Он не спрашивает про царевича, — подумал Какаши, — не требует вернуть его в обмен на информацию об Орочимару. Наследник больше ему не нужен? Или наоборот — нужен так, что он боится выдать нам подлинную ценность мальчика. Опасается, что, узнав правду, мы заберем его себе? Да... выходит, я не ошибся: все вращается вокруг этого пацана — и Рунн, и Хокаге-сама, и Гаара. И даже Орочимару.'
Хатаке прыгнул, оттолкнулся от дерева, совершая сальто, метнул кунай и сразу же — второй. Потом еще один. И еще. Кунаи летели медленно, как во сне, по сравнению с резкими, рыскающими движениями чужеземца. Тот отбил их — или принял на топорище — не особо напрягаясь и даже как-то с ленцой, словно заправский ниндзя. Казалось, этот бой не доставляет ему никакого удовольствия.
— Ты копаешь себе могилу, Рунн! Думаешь, свет клином на тебе сошелся? И без тебя с Орочимару управимся! — задержав дыхание, чтоб не спалить легкие, и прищурив глаза, чтобы не ослепнуть, Какаши сложил несколько печатей и дернул с лица маску.
— Катон!
Вы пробовали когда-нибудь изрыгать огонь? Не тот огонь, который уличные артисты под грохот праздничной музыки выдыхают на потеху толпе, а настоящий напалм, пожирающий все вокруг, от которого вековые деревья вспыхивают и сгорают в мгновение ока, как спички? Не пробуйте. Не надо. Каждое применение огненного элемента превращалось для Какаши в сущую пытку, а использовать его вовсе без ущерба собственному здоровью могли разве что легендарные Учиха, которым катон служил основой для целой ветви клановых техник.
Впрочем, где теперь эти Учиха?..
Волна жидкого огня затопила все пространство между елями, объяла стволы, поползла вверх, перекидываясь с ветки на ветку, с дерева на дерево. Дзеунин жадно схватил ртом раскаленный воздух, закашлялся, натянул обратно маску, дабы легче дышалось.
Где Рунн? Сгорел? Из-за стены пламени к нему рванулся черный силуэт — черный не оттого, что закоптился, просто двигался он так стремительно, что уловить его взглядом было решительно невозможно. Даже шаринганом.
'Второй уровень?' Неужели Орочимару так доверял Рунну, что одарил его своей печатью? Или это была попытка контролировать непокорного чужеземца?
Основание ели, возле которой долю секунды назад стоял Какаши, разлетелось ворохом щепок, дерево просело, накренилось, легло кроной на соседние и так и осталось висеть. Ничего себе печать! Сказать начистоту, Хатаке и сам бы от такой не отказался! Дзеунин уже не мог понять, орудует ли Рунн топором или уже давно сломал топорище одним из страшных ударов и теперь гоняется за ним с кулаками, обратившимися в каменные глыбы.
Быстро. Слишком быстро. Какаши все еще колебался, решая, стоит ли вступать с противником в смертельную схватку, или отступить. В конце концов, смерть Рунна едва ли сослужит ему службу, а живой чужеземец может принести пользу. Ведь он имеет зуб на Орочимару. Поразмыслив немного, насколько это позволяли обстоятельства (а обстоятельства носились за Хатаке, размахивая топором), он решил так: пускай Рунн и натворит энное количество зла, но хуже чем сейчас он все равно не сделает. А если он поднатужится и умудрится подложить Орочимару свинью, да хотя б даже небольшую и незначительную, все то зло окупится с лихвой.
Порешив так, Какаши создал двух теневых клонов, и, предоставив не чувствующему чужой чакры Рунну разбираться кто из них настоящий Хатаке, попросту сбежал.
* * *
— Слышь, воротник, не молчи! Я с тобой разговариваю!
Лис не ответил. То ли он был прочно занят происходящим снаружи, то ли просто не желал отвечать — такое не являлось редкостью. Обычно Девятихвостый, желая поговорить со своим дзинчурики, сам начинал беседу, Наруто предпочитал не будить лихо, покуда спит тихо.
Он сидел в воде, привалившись спиною к ржавой решетке узилища кьюуби. Биджуу не выказывал никаких странностей в своем поведении. Он все так же исправно снабжал Наруто чакрой, так же приходил на зов, когда просто чакры становилось мало, и так же не желал потом убираться обратно в свою клетку. Вроде правильно все, но генин ощущал в демоне некие перемены... перекликающиеся с теми переменами, что происходили в юноше.
Что-то было не так. Узумаки медленно, но верно подходил к пониманию, что именно. Когда всю жизнь таскаешь в зобу злющего демона, трудно не задумываться о нем, о его природе, пристрастиях и повадках. И Наруто задумывался. В Каваго кьюуби направлял его волю без малейшего повреждения сковывающих его печатей, то есть без единого хвоста за спиной у дзинчурики. Как подобное могло произойти? И если Лис способен на это, то почему не делал так раньше?
Вторая, и более состоятельная гипотеза: ему кто-то помог извне. Кто? Наруто помнил те мысли, мысли о суициде, как способе разом решить все свои проблемы. Сейчас он, всегда, в любой схватке, в любой самой безвыходной ситуации отчаянно цепляющийся за жизнь, не мог вообразить, что совсем недавно думал о подобном всерьез. Эти мысли были не его, чужие, вколоченные в его голову посторонней волей. Настолько чуждой и посторонней, что Девятихвостый по сравнению с ней казался родным и близким.
Генин сравнивал свои ощущения до и после визита в столицу Рек, пытаясь вычислить тот момент, после которого все пошло наперекосяк.
Прохождение войск по улицам города и встреча с Рунном? Нет, раньше. Их прибытие в Каваго, новые впечатления, восхищение, трепет? Нет, это чересчур рано. Значит... их брифинг на конспиративной квартире, аккурат накануне резкого старта его сумасшествия! [Примечание аффтара: это глава 4.] Так... так... они говорили о планах проникновения во дворец... о Кимамото они тогда еще ничего не знали. Говорили о политике... Наруто не помнил, что именно... Чем они еще занимались?..
Они пили чай.
Этот образ всплыл в памяти так отчетливо и ясно, словно всегда лежал на поверхности, дожидаясь, пока непоседливый генин не удосужится заглянуть внутрь себя и вытащить его на свет. Наруто будто снова почувствовал терпкий вкус чая во рту. 'С приправами, — сказал им Ямато, — по особому кавагийскому рецепту'.
Особый рецепт, говорите?
Неужто... капитан подмешал в чай что-то, давшее возможность Лису 'порулить'? Или, может, это все лишь домыслы Наруто, пытающегося оправдать себя? Может и так, да только воспоминание не шло прочь, вновь и вновь заставляя переживать то чаепитие.
А если б он отказался от чая? Ямато бы в него силой влил? Постойте, постойте, вина Ямато еще не доказана...
Ниндзя закатал рукав и взглянул на свой локоть. Здесь, во внутреннем мире узилища, его тело было иллюзорным, ненастоящим, таким, каким ему позволял быть Девятихвостый. Видимо, Лис не хотел, чтобы Наруто видел язву, поэтому рука выглядела чистой, а кожа гладкой. Эта язва... она не болела и не чесалась, лишь красная чакра все сочилась и сочилась из него, как бензин из прохудившегося бензобака. Он видел глаза Сакуры-чан, когда она осматривала язву, видел ее отчаянье и страх. Страх не за себя — за него, Наруто. Он любил ее за эту доброту, и не мог не понимать: язва причиняла ей больше страданий, чем ему самому.
— Воротник! Лиса тупая! Эй, отзовись!
Когда язва разрастется, они поменяются местами. Кьюуби вырвется на свободу, пьянящую, неограниченную свободу, а Наруто загремит в клетку.
Если вообще не подохнет.
* * *
Печати держали. Скрипели, стонали (если так можно выразиться об элементах техники, не имеющих материального воплощения), но держали. Девятихвостый понимал, что его время еще не пришло, что совсем скоро он превратится обратно в слабого, обожженного, бессознательного дзинчурики, а оттого, разогнав врагов, от плотины не отходил.
Точнее, от того, что от нее осталось.
Хатаке по бурлящей воде перебрался на тот берег, где среди кустов его ждала эвакуировавшаяся команда номер семь. Точнее, опять же, то, что от нее осталось. Ямато, Сай, изможденная Сакура, бессловесно тратящая последние капли чакры на медицинские техники. И валяющийся в отрубе Хикава-младший — на его лбу назревала солидная шишка.
