- Любочка! Что ты такое говоришь! Разве можно так про взрослого человека! Лариса Викторовна вовсе не дура...
- Зато — сволочь!
- Люба!! Немедленно прекрати! Ну нельзя же так! Ты вроде утешить меня хочешь, а ещё только хуже делаешь... Господи! Что же это за жизнь такая...
И Светлана Васильевна ещё сильнее заплакала. Я обняла её и тоже заплакала, уговаривая, чтобы она перестала. А она — меня... Так мы стояли в обнимку и ревели. Долго ревели. Но потом я немного успокоилась, стало легче. Светлане Васильевне — вроде тоже.
А потом... А потом она стала меня воспитывать, объяснять, какая директриса замечательная и как она хочет, чтобы всё в школе было хорошо, поэтому она и строгая, поэтому иногда и ошибается.
Я стояла и кивала. Спорить было бесполезно. И зачем только взрослые врут? Даже такие хорошие, как Светлана Васильевна? Даже когда сами же и не надеются, что в это их беспомощное враньё хоть кто-нибудь поверит.
Враньё, везде враньё. Нельзя подросткам называть взрослых сволочами, даже если те другого названия ну никак не заслуживают. А почему нельзя? Таких невежливых подростков надо обязательно воспитывать, объяснять им, что они не правы. Для чего это надо? Зачем, кому это нужно, чтобы Светлана Васильевна врала мне, а я ей кивала, чтобы не обидеть, то есть тоже врала, что соглашаюсь с ней? Зачем нам врать друг другу, отлично зная друг о друге, что мы врём? Из-за вежливости? Но почему вежливость обязательно должна быть лицемерной, лживой?
Но вот "воспитательная беседа" была наконец закончена, Светлана Васильевна облегчённо вздохнула (всё-таки нелегко её было заставлять себя врать) и попрощалась со мной.
А я побрела домой... Вроде бы всё закончилось относительно хорошо, но на душе было почему-то ужасно паршиво. Всякие мысли нехорошие в голову лезли. Что будет с Максимом? Со Светланой Васильевной? А вдруг Максим меня разлюбит? Раньше-то наши девчонки его и не замечали, а сейчас он — в центре внимания, не только нашего класса, а и всей школы... Эта противная Лидка явно приставать к нему начнёт, ведь как ни крути, всё из-за неё началось... Она уже сегодня всем уши прожужжала, что Максим "дерётся за честь дамы".
На Лидкины слова никто особого внимания не обращал. Какая там "дама", какая там у неё "честь"! Да и не из-за неё вовсе Максим дерётся, а просто пристают к нему, вот он и отбивается.... Но как сам-то Максим к этим Лидкиным словам отнесётся? Ведь он же просто не сможет отмахнуться и послать подальше, даже Лидку не сможет! Вдруг ей удастся закрутить Максиму голову, убедить его, что он её рыцарь, значит должен и дальше защищать её "честь", быть с ней...
Думать об этом было просто невыносимо, но и не думать я не могла. Хорошо ещё, что дома был Димка, и поэтому всё, естественно, было перевёрнуто кверху дном. И пока я ругалась со своим малым и наводила порядок, хоть немного отвлеклась от тревожных мыслей.
На следующий день в школу не пришли ни Максим, ни Тайсон. Тайсон был в больнице, Максим — дома. Девчонки судачили на переменах обо всём этом и наперебой признавались друг дружке, как они давно любят Максима! Чуть не до ссор иногда доходило, когда выясняли, кто из них раньше в него влюбился и потому имеет на него больше прав. Прямо как в очереди какой-нибудь, кто раньше занял... Лидка ходила с гордо поднятой головой и презрительно поглядывала на девчоночью "очередь", иногда делая какое-нибудь ехидное замечание типа: "Любите-то вы его все, а дрался он из-за одной меня..."
Только я одна, дура, молчала... А что бы я могла сказать? То же самое, что и все, что давно люблю Максима?
После четвёртого урока у меня состоялся неприятный разговор с Оксаной. Оксанка, наверное, была единственным человеком, которому я давно уже призналась в своей любви к Максиму. Училась она в 9-м "А", вместе с Бурым. Некоторые девчонки из 9-го "А" тоже вступили в борьбу "за право обладания" Максимом, но Оксанка в этом не участвовала. Из-за этого я к ней какую-то даже благодарность почувствовала, она мне как будто ещё ближе стала.
Поэтому я не стала её перебивать и отмахиваться, когда она трагическим голосом попросила разрешения "дать мне совет". Ужасно не люблю, когда мне "советы" дают, особенно когда при этом так жалеюще и одновременно требовательно на меня смотрят. Дескать, у тебя ужасно всё плохо, и ты, дура, совершенно с этим не сможешь справиться без моего мудрого совета, попробуй только откажись его выполнить, кровная обида будет на всю жизнь... Поэтому я стараюсь всегда избегать выслушивать советы, но Оксанку я решилась выслушать.
Оксанка только усилила мои тревоги и подозрения.
- Идиотка ты, Любочка...
- А ты — змеючка, Оксаночка! Почему это я идиотка?
- Потому что только полная идиотка может своё счастье прокакать! За твоим Максом все школьные метёлки в очередь встали, а ты ухо об ухо не ударила...
- А что я могу сделать?
- Ты? Ты, Любочка, пожалуй, ничего не можешь. Но если бы ты была не такой идиоткой, то стала бы драться за Макса.
- Драться? В каком смысле? С кем драться?
Оксанка закатила глаза, вздохнула тяжело от моей непроходимой тупости. Но она считала меня, тупицу, своей подругой. Поэтому, набравшись терпения, принялась объяснять.
- Драться, Любаша, надо со всеми! Со всеми, кто на Макса облизывается! А начать надо с Лидки! Эта сучка на всё пойдёт, чтобы Максовой тёлкой стать! Она и в постель его затащит, ей такое не впервой! Очень даже не впервой...
Оксанка очень пристально посмотрела мне в глаза, желая удостовериться, что моего скудного умишка хватило, чтобы осознать всю серьёзность нависшей угрозы. Я еле дышала, как вздёрнутая на крючке рыба, Оксанка удовлетворённо кивнула и продолжила:
- А после постели — всё, Максим окажется "на крючке", и Лидка эта умрёт, но с крючка его не отпустит. Что угодно сделает, беременностью будет шантажировать, угрожать, что с собой покончит. Да ты же Лидку не хуже меня знаешь!.. Что? Максим откажется ложиться в постель к Лидке?! Ну ты, мать, совсем свихнулась от переживаний! Да какой же парень от этого откажется?! Разве что дефективный какой-нибудь...
- Ты врёшь всё! Максим — не предатель! Он умеет хранить верность!
Оксанка посмотрела на меня как на безнадёжно больную. Со смесью жалости и брезгливости.
- Верность? Какая верность-то?! Кому?! Да он хоть знает, что ты по нему сохнешь? Ты ведь, дура, так до сих пор ничего ему и не сказала! Он тоже по тебе сохнет? Ну, допустим. И ты что, думаешь, надолго его хватит? Тем более, столько готовых "утешить" его вокруг появилось! Думаешь, Лидка парня "утешить" не сможет?..
Я разрыдалась, не выдержала. И чем больше пыталась сдержать слёзы, тем сильнее они лились.
- Ну, не реви! Не реви, дура, я сказала! Как "что делать"?! Да я же сказала, что! Разинь уши пошире, последний раз повторяю! Драться! В каком смысле? В прямом! С Лидкой — в прямом! Что значит, "не умею"? Да тебе и не надо её в больницу отправлять, морду поцарапай ей, да волосы чуть-чуть повырывай, с неё и довольно будет! Наглость её — только до тех пор, пока на кого-нибудь наглее себя не нарвётся!
- Я — не наглее её...
Оксанка аж покраснела от негодования. И от брезгливости, которая явно пересиливала уже жалость ко мне.
- Ну ты и ду-у-у-ра-а!.. Ладно, скромница ты моя ненаглядная, я пошла, уговаривать тебя не собираюсь. Всё. Не говори только потом, что тебя не предупреждали...
А на следующей перемене я и в самом деле подралась с Лидкой. В самом деле вцепилась в волосы и изодрала в кровь её смазливую "морду". Не знаю, Оксанкин ли разговор на меня так подействовал или я и без этого разговора тоже бы не выдержала, услышав, как Лидка с гнусной улыбочкой принялась рассказывать про свои планы "навестить" сегодня Максима. И "заодно проверить, каков он в постели".
Девчонки с округлившимися от испуга глазами молча слушали эти Лидкины слова. Всё-таки нам ещё даже пятнадцать не всем исполнилось, таких "прошедших огонь и воду", как Лидка, больше у нас в классе и не было ни одной. Поэтому все "влюблённые" разом умолкли, когда слово взяла "опытная мадам". И я тоже молчала. А потом так же молча неожиданно даже для себя бросилась на Лидку...
Девчонки нас тут же растащили, но "фэйс" Лидке я успела покарябать. А через минуту, когда я только-только переставала реветь после драки, ко мне подлетел красный от ярости Бурый и грубо рванул за локоть.
- Тебе что, курица, жить надоело?! Может тебе...
Чем именно собирался мне угрожать Бурый, договорить он не успел. Сашка, тоже оказавшийся рядом, молча развернул его за плечи к себе спиной и очень сильно ударил коленом под зад. Так, что Бурый полетел головой вперёд и едва устоял на ногах. Он яростно обернулся и... тут же остановился. Как будто укололся о Сашкин взгляд. И вся его ярость тут же сдулась, как воздух из проколотого шарика.
Все знали, что Сашка занимается Айкидо вместе с Максимом и, значит, тоже, наверное, умеет драться. Сашка, правда, ещё ни с кем не дрался всерьёз. Но так ведь и Максим тоже до позавчерашнего дня не дрался! Но Бурый, мне кажется, испугался не только Сашку. Наверняка он вспомнил, что Сашка — друг Максима. Не "шестёрка", а именно друг. А Максима шпана опасалась теперь не меньше, чем своего бывшего вожака, свергнутого Максимом. И задевать друзей Максима, Бурый это мгновенно понял, было ещё опаснее, чем самого Максима...
Сашка ещё добавил Бурому страху, начав разговаривать с ним издевательски-участливым тоном:
- Что? Ты что-то хочешь мне сказать? Нет? А может, Любе что-то хочешь сказать? Тоже уже ничего не хочешь? Точно? А то — говори. Я внимательно выслушаю. И отвечу. Может, ты чем-нибудь недоволен? Ты не стесняйся, если недоволен, то так и скажи, дескать, "Саша, я недоволен, что ты ударил меня коленом по жопе, прошу тебя, никогда не делай так больше". И я тогда не буду больше бить тебя (коленом по жопе). И постараюсь сделать так, чтобы ты был всем доволен. На всю оставшуюся жизнь. Уже и так всем доволен? Точно? А то — смотри, обращайся, если что. Чем смогу — помогу.
Бурый ушёл, затравленно оглядываясь, как побитая собака. А Сашка сказал мне, чтобы я ничего не боялась, Бурый больше не сунется. И что я — молодец, что он и не знал даже, что я так лихо драться умею. И уже серьёзно сказал спасибо, что я помогла избавить его друга от проблем с надоедливой Лидкой.
Откуда только он узнал про "проблемы с Лидкой"? Неужели от кого-то из девчонок? Очень даже может быть. На просьбу "Сашеньки" рассказать что-то мало кто из девчонок не откликнется...
А потом Сашка во всеуслышанье заявил (Лидка, всё ещё ревущая из-за своей попорченной морды и из-за трусости Бурого, тоже слышала), что к Максиму пока приходить домой будет только он, что нечего тревожить человека зря. И спросил, есть ли у кого-нибудь возражения. Точно таким же внимательно-участливым тоном, каким спрашивал у Бурого, доволен ли тот ударом "по жопе". Возражений не было. Ни у кого. В том числе и у Лидки.
Ещё через пару дней Сашка потихоньку сказал мне, что завтра Максим, скорее всего, придёт уже в школу, хотя синяки ещё не прошли. И спросил, не хочу ли я проведать его сегодня?
Я — хотела, очень хотела. Но было страшно в этом признаться. Даже Сашке. Но он — молодец, не стал дожидаться, пока я справлюсь со своими терзаниями, сказал, что решено, сразу после уроков идём. Что это — ненадолго, с голоду умереть не успеем, а если что — Максим "покормит чаем".
И мы пошли. И пили чай, и разговаривали, все втроём. Даже Максим, сначала как обычно засмущавшийся, потом разговорился и болтал не меньше меня и Сашки. И пушистая бело-рыжая красавица-кошка, ласково урчала для нас с холодильника.
Было хорошо...
А на следующий день был подстроенный Сашкой поход в кино...
Бедный Максим! Что ему пришлось пережить! Ну, Сашка! Неужели он видел этот фильм и специально нас на него направил?! С него станется и такое, он сторонник "радикальных методов преодоления стеснительности". Да и в самом деле, посмотреть с девчонкой такой фильм и после этого бояться встретиться с ней взглядом... Это было бы уже просто смешно.
Фильм был хороший (несмотря на постельные сцены), но какой-то очень уж жестокий, тяжёлый. Я в конце даже не выдержала, заплакала от этой беспросветной жестокости, жестокости всех, даже Бога... Вернее, не самого Бога, конечно, а каким представляла Его главная героиня.
Я чувствовала, что Максиму всё время хочется обнять меня. Чтобы успокоить, чтобы мне не было так страшно. Может быть, он и решился бы, но я, дура, от страха вцепилась в его руку и не отпускала до самого конца. А вырывать руку он, естественно, не стал.
Я плакала и когда мы вышли из зрительного зала. Но, странное дело, вместе со слезами быстро ушло напряжение, страх, и стало хорошо и светло на душе. Я была благодарна Сашке, что он направил нас на этот фильм. После этого фильма, после того, что мы вместе с Максимом увидели и пережили, я чувствовала, что мы уже стали совсем не чужие друг другу. Я чувствовала, что теперь Максим — действительно мой, и уже никакая Лидка его не сможет отнять у меня...
И потом всё было хорошо до самого конца учебного года и начала экзаменов. Мы с Максимом стали сидеть за одной партой, часто ходили куда-нибудь: в кино, на выставки, просто гуляли, тем более, что вечера уже были по-летнему тёплыми. Мы говорили с ним и не могли наговориться, как будто восполняли то своё молчание, которое длилось так бесконечно долго.
Нельзя сказать, что стеснительность Максима совершенно прошла. Хотя мы чувствовали себя друг с другом гораздо свободнее, и Максим уже не боялся оставаться со мной наедине, но, например, поцеловать меня он так ни разу и не решился, хотя я видела, как ему этого хочется.
Но я не расстраивалась, не подгоняла события, мне было и так хорошо. Хорошо было быть рядом с ним, говорить ему что-нибудь, не бояться даже какую-нибудь чушь сказать, знать, что он всё равно внимательно выслушает и не будет смеяться. А если и засмеётся, то совсем не обидно, а так, что я тоже буду до слёз хохотать над собственными словами.
А совсем незадолго до экзаменов он решился показать мне свои картины, на которых была... я. У меня просто язык отнялся от восхищения. Мне даже страшно стало, какой он, оказывается, талантливый, и как, оказывается, он меня любит. Что любит, и любит сильно, по-настоящему, это я давно знала, но что так...
Максим ужасно много знал всякого интересного, рассказывал мне о прочитанных книгах, разные красивые легенды, сказки. Много рассказывал про летние лагеря в Крыму, про походы с Олегом Ивановичем, про Море, песни Барда. Про Бухту.
Я попросила как-то показать фотографии Бухты. Максим уже полез за фотоальбомом, но потом поставил его на место. Сказал, что понять, какова эта волшебная Бухта, по фотографиям невозможно.
И Максим, вдохновившись, тут же нарисовал Бухту. Прямо у меня на глазах. Быстрыми, размашистыми ударами кисти. И я видела, как на холсте возникало Чудо.
