Вибрация ножа при ударе в кость все еще отдавалась в кисти моей руки и костях предплечья. Как я могла его убить? Я знала, что лезвие не проникло в грудную полость и не могло задеть большую артерию на шее... Конечно, шок... Но неужели только от шока?..
Но прямо сейчас думать о мертвом канонире я не могла, поэтому решительно оттолкнула от себя эту мысль. 'Потом', — сказала я себе. Я примирюсь с этим — в конце концов, это была самозащита. И я буду молиться за упокой его души, только позже. Не теперь.
Не то чтобы другие всплывающие в процессе работы мысли были более привлекательными. Йен и Ролло... Нет, об этом я тоже не могу думать.
Я упорно скребла дно котла большой деревянной ложкой. Густое и липкое варево немного пригорело ко дну, но оставалось съедобным, несмотря на наличие в нем костей и комков. Слегка рыгнув, я наполнила водой котелок поменьше и повесила кипятить.
Навигация. Я настроилась на эту тему для переживаний на том основании, что, хотя это серьезно беспокоило меня, тут отсутствовала эмоциональная составляющая, как в некоторых других мысленных пунктах повестки дня. Так, в какой фазе находится луна? Я попыталась вспомнить, как она выглядела прошлой ночью с палубы 'Чирка'. Поскольку я практически не заметила ее, значит — не полнолуние. Ведь полная луна, встающая над морем — зрелище, от которого захватывает дух. Эта сверкающая на воде дорожка заставляет тебя почувствовать, что очень легко перешагнуть через поручни и уйти прямо по ней в безмятежное сияние.
Нет, безмятежного сияния не было прошлой ночью, когда я довольно поздно поднималась на нос корабля вместо того, чтобы воспользоваться горшком в каюте — мне хотелось воздуха. Ненадолго задержавшись возле поручней, в длинных перекатывающихся волнах я заметила фосфоресцирующее свечение — зловеще прекрасный зеленоватый блеск под водой — корабль оставлял за собой в море след, похожий на сверкающую вспаханную борозду.
'Значит, новолуние', — решила я. Или серп молодой луны — что почти одно и то же. Тогда нам нельзя ночью подходить близко к берегу. Я не знала, как далеко мы ушли на север — может, Джону Смиту это известно? — но понимала, что береговая линия Чесапикского залива включает в себя все виды каналов, песчаных и приливных отмелей, не говоря уж о плотном движении судов по воде. Хотя, подождите — Смит сказал, что мы прошли Норфолк.
— Что за чертов ад! — раздраженно сказала я. — Где находится Норфолк?
Я знала, где он расположен по отношению к шоссе I-64, но понятия не имела о том, как он выглядит со стороны океана.
А если нам придется ночью встать на якорь вдали от берега, что убережет нас от того, чтобы корабль не снесло далеко в открытое море?
— Хорошо хоть, что нам не нужно беспокоиться о том, что кончится горючее, — ободряюще сказал я себе. Еда и вода?.. Ну, это, по крайней мере, пока имеется.
И тут я, похоже, исчерпала не затрагивающий за живое материал для тревоги. Как насчет морской болезни Джейми? Или любой другой медицинской катастрофы, которая может приключиться на борту? Да, это подойдет. Трав у меня не было, как и игл, и шовного материала, а также бинтов и инструментов... В данный момент у меня не было абсолютно ничего, чем я реально могла лечить, кроме кипяченой воды и того умения, которым обладали мои руки.
— Полагаю, я смогу вправить вывих или прижать большим пальцем разорванную артерию, — сказала я вслух, — но только и всего.
— Э-э... — произнес позади меня весьма неуверенный голос, и я повернулась, нечаянно плеснув жижей с поварешки.
— О! Мистер Смит.
— Не хотел напугать вас, мэ-эм, — и бочком, словно настороженный паук, он вышел на свет, осмотрительно держась от меня подальше. — Особенно после того, как видел, что племянник вернул вам тот ваш ножик, — он слегка улыбнулся, обозначив, что это шутка, но ему определенно было не по себе. — Вы... эм... неплохо с ним управляетесь, должен сказать.
— Да, — подтвердила я, беря тряпку, чтобы вытереть лужицу. — Я практиковалась.
Многозначительная тишина. Через пару секунд он кашлянул.
— Мистер Фрейзер послал меня весьма осторожненько поинтересоваться — скоро ли будет готово что-нибудь поесть?
Фыркнув, я неохотно рассмеялась.
— Идея об 'осторожненько' была вашей или его?
— Его, — тотчас ответил он.
— Можете передать ему, что еда готова, и можно приходить есть, когда угодно. О... Мистер Смит?
Он тут же повернулся, и его серьги качнулись.
— Я всего лишь хотела поинтересоваться... Что люди... Ну, они, должно быть, сильно расстроены, разумеется, но что матросы с 'Чирка' чувствуют по поводу... э-э... последних событий? Если вы случайно знаете, то есть, — добавила я.
— Знаю. Мистер Фрейзер задал мне этот же вопрос буквально десять минут назад, — слегка удивленно произнес мистер Смит. — Мы как раз разговаривали там, наверху, как вы могли догадаться, мэ-эм.
— О, понимаю.
— Ну, мы весьма рады, конечно, что нас не загребли. Если бы это случилось, то, скорее всего, никто из нас многие годы не увидел бы ни дома, ни семьи. Не говоря уж о том, что нам пришлось бы воевать против своих, — Смит почесал подбородок: как и у всех мужчин, у него отросла щетина, из-за чего он выглядел по-пиратски. — Но, с другой стороны... Ну, вы же понимаете, что в данный момент мы в одном из тех положений, что и врагу не пожелаешь. В опасном, я хотел сказать. К тому же мы теперь не получим ни жалования, ни одежды.
— Да, понимаю. С вашей точки зрения, каким может быть самый желаемый исход в этой ситуации?
— Подойти как можно ближе к Нью-Хейвену, но в гавань не входить. Посадить корабль на мель и поджечь его где-нибудь на речном каменистом мелководье, — незамедлительно ответил он. — Доплыть на лодках до берега и бежать, словно черти.
— Вы сожгли бы корабль с матросами в трюме? — спросила я из любопытства. К моему облегчению, Смит пришел в ужас от предложения.
— О, нет, мэ-эм! Может быть, мистер Фрейзер захотел бы отдать их Континенталам для обмена, но мы также были бы не против освободить их.
— Это очень великодушно с вашей стороны, — серьезно заверила я его. — И, уверена, мистер Фрейзер очень благодарен за ваши рекомендации. Вы знаете, где... э-э... сейчас находится Континентальная армия?
— Где-то в Нью-Джерси, как я слышал, — ответил Смит, коротко улыбнувшись. — Хотя, не думаю, что будет сложно их найти, если они вам понадобятся.
Помимо королевского флота, последнее, что лично я хотела видеть, это Континентальная армия — даже издалека. Но, судя по всему, Нью-Джерси где-то довольно далеко.
Я отправила мистера Смита порыться в каютах экипажа в поисках столовых принадлежностей — у каждого матроса имелись свои собственные миска и ложка, — и принялась за непростую задачу: зажечь две лампы, которые висели над обеденным столом — в надежде, что мы сможем увидеть, что едим.
Поближе взглянув на тушеное мясо, я изменила свое мнение о желательности хорошего освещения, но, учитывая, как много хлопот понадобилось, чтобы зажечь лампы, не была расположена их гасить.
В общем, еда оказалась неплохой. Хотя, вероятно, это не имело бы значения, даже если я накормила бы их сырой крупой и рыбьими головами: мужчины изголодались. Они заглатывали еду, как орда развеселой саранчи, — учитывая нашу ситуацию, они находились в удивительно хорошем расположении духа. Не в первый раз меня поражала способность людей нормально функционировать в обстановке неопределенности и опасности.
Отчасти это, конечно же, из-за Джейми. Нельзя было не увидеть иронии ситуации, в которой тот, кто ненавидел море и корабли, внезапно стал фактическим капитаном морского судна. Но, в то же время, как бы он не ненавидел корабли, он действительно более или менее знал, как ими управлять. И перед лицом хаоса обладал спокойствием, а также прирожденным талантом командовать.
'Если ты можешь сохранить голову, когда все вокруг потеряли свои, да еще и тебя же в этом обвиняют...' — думала я, наблюдая за тем, как он спокойно и разумно разговаривает с людьми.
До сих пор я держалась исключительно на адреналине, но теперь, когда непосредственная опасность миновала, он быстро исчезал. Встревоженная, усталая, с саднящим горлом, я смогла проглотить только пару ложек. Все мои ушибы пульсировали, колено все еще ныло. Я мрачно составляла список телесных повреждений, когда увидела, что Джейми пристально смотрит на меня.
— Ты должна поесть, Сассенах, — мягко произнес он. — Ешь.
Я открыла рот, чтобы сказать, что не голодна, но передумала. Последнее, что ему сейчас было необходимо, — это беспокоиться обо мне.
— Ага, ага, капитан, — сказала я и смиренно взялась за ложку.
ГЛАВА 31
ЭКСКУРСИЯ ПО СЕРДЕЧНЫМ КАМЕРАМ
Я ДОЛЖНА ЛЕЧЬ СПАТЬ. Боже, как же мне нужен сон! Ведь его практически не будет, пока мы не доберемся до Нью-Хейвена. 'Если вообще когда-нибудь туда доберемся', — скептически откликнулось мое подсознание, но я проигнорировала это замечание, как в нынешней ситуации бесполезное.
Я жаждала погрузиться в сон: как для избавления разума от страхов и сомнений, так и для восстановления своей вконец измученной плоти. Впрочем, я настолько устала, что разум и тело уже начали разделяться.
Это знакомое явление. Врачи, солдаты и матери сталкиваются с ним регулярно — я сама испытывала подобное бессчетное количество раз. Затуманенный усталостью разум становится неспособным отвечать на непосредственную опасность и просто слегка тормозит, аккуратно отделяясь от подавляющих его эгоистичных потребностей тела. А хладнокровно отстранившись, он становится в состоянии руководить ситуацией, игнорируя эмоции, боль и усталость, принимая необходимые решения, равнодушно отклоняя глупые потребности организма в пище, воде, сне, любви, грусти, заставляя себя работать на пределе своих возможностей.
'Но почему эмоции?' — размышляла я, как в тумане. Безусловно, эмоция — это функция разума. И все же, очевидно, она настолько глубоко укореняется в плоти, что такое отстранение сознания, в свою очередь, всегда подавляет ее саму.
Мне кажется, тело возмущает это отстранение. Обделенное вниманием и измученное, оно не позволяет разуму с легкостью вернуться. Часто разделение сохраняется до тех пор, пока, наконец, не удается поспать. Когда тело втянуто в беззвучный водоворот восстановления, разум, деликатно используя извилистые каналы снов, осторожно возвращается обратно в бунтующую плоть и заключает мир. И тогда ты просыпаешься — снова целым.
Но не сейчас. Меня одолевала мысль, что еще что-то нужно сделать, только вот я не знала, что. Я накормила мужчин, отправила еду пленникам, проверила раненых... Перезарядила все пистоли... Отмыла котел... Мой заторможенный разум отключился.
Я положила руки на стол, кончиками пальцев прощупывая волокна древесины, похожие на крошечные горные хребты, сглаженные за годы службы. Может, это окажется картой, которая позволит мне найти дорогу в сон.
Я увидела себя со стороны, сидящую там. Худая, почти тощая: под кожей на моем предплечье резко выступала лучевая кость. За минувшие несколько недель путешествия я похудела сильнее, чем могла себе представить. Ссутулилась от усталости. Густая, спутанная масса кудрявых волос была испещрена серебряными и белыми прядями с дюжиной оттенков темного и светлого. Мне вспомнилось, как Джейми говорил о каком-то выражении, имеющемся у индейцев-чероки... 'Вычесывание змей из волос' — вот оно. Чтобы освободить сознание от беспокойства, гнева, страха, одержимости демонами, просто вычесывай змей из волос. Лучше не скажешь.
Конечно, в данный момент у меня не было гребня. То есть он был у меня в кармане, но потерялся во время борьбы.
Я ощущала свой разум, как воздушный шарик, который упрямо тянет за свою веревочку. Однако, отпускать его я не собиралась: меня вдруг жутко испугало то, что он вообще может не вернуться.
Вместо этого я отчаянно сосредоточила внимание на незначительных, но физически ощутимых мелочах: тяжесть куриного рагу и хлеба у меня в животе, острый рыбный запах масла в светильниках. Топот ног по верхней палубе и пение ветра. Шипение воды вдоль бортов корабля.
Ощущение лезвия, вошедшего в плоть. Не демонстрация власти, как таковой, не хирургически нацеленное вмешательство, причиняющее вред ради исцеления. А панический удар ножом: разрыв и неожиданная запинка лезвия, воткнувшегося в кость, неуправляемый безумно накренившийся клинок. И огромное темное пятно на палубе, сырое и пахнущее железом.
— Я этого не хотела, — прошептала я вслух. — О, Боже. Я этого не хотела.
Совершенно неожиданно я заплакала. Без рыданий, без сжимающих горло спазмов. Влага просто наполнила глаза и потекла вниз по щекам, неторопливо, как холодный мед. Безмолвное признание отчаяния из-за того, как все неторопливо и постепенно вышло из-под контроля.
— Что такое, милая? — от двери послышался приглушенный голос Джейми.
— Я так устала, — еле ворочая языком, произнесла я. — Так устала.
Лавка скрипнула под его весом, когда он сел рядом со мной и стал аккуратно утирать мои щеки грязным носовым платком. Обняв меня, Джейми зашептал на гаэльском что-то успокаивающе ласковое, как делал это с испуганными животными. Я прильнула щекой к его рубашке и закрыла глаза. Слезы еще текли по моим щекам, но я уже чувствовала себя лучше: хоть и уставшей до смерти, но не полностью уничтоженной.
— Я не хотела убивать того человека, — прошептала я. Пальцы, приглаживающие мне за ухом волосы, на мгновение замерли, а потом вновь задвигались.
— Ты никого не убила, — с изумлением в голосе сказал Джейми. — Тебя это тревожит, Сассенах?
— Помимо всего прочего, да, — вытирая себе нос рукавом, я села и уставилась на него. — Я не убила канонира? Ты уверен?
Его губы натянулись, изобразив нечто почти похожее на улыбку, если бы оно не выглядело так мрачно.
— Уверен. Я убил его, девочка.
— Ты...О! — шмыгнув носом, я пристально на него посмотрела. — Ты ведь говоришь это не ради того, чтобы я чувствовала себя лучше?
— Нет, — улыбка исчезла. — Я тоже не хотел бы его убивать. Только выбора не было, — протянув руку, он указательным пальцем заправил прядь волос мне за ухо. — Не тревожься об этом, Сассенах. Я справлюсь.
Я снова заплакала, но на этот раз от всего сердца. Я рыдала от боли и горя и, конечно, от страха. Но мучилась и печалилась я о Джейми и том человеке, которого он, не имея другого выбора, убил. И это все меняло.
Немного погодя буря улеглась, оставив меня вялой, но исцеленной. Гудящее чувство отрешенности ушло. Развернувшись на лавке, Джейми прислонился спиной к столу и держал меня на коленях. Так мы и сидели в мирной тишине, наблюдая за свечением угасающих угольков в очаге камбуза и за струйками пара над котелком с горячей водой. Я апатично раздумывала, что надо бы положить в кипяток что-нибудь, чтобы за ночь приготовилось, и взглянула на клетки: куры там уже устроились спать, и лишь иногда раздавалось редкое кудахтанье, когда какая-нибудь из птиц вздрагивала от того, что ей там виделось в ее курином сне.
