— Я могу побриться сам, — сказал он, когда мисс Хантер опустила ножницы.
Она подняла брови и взглянула на его руку.
— Я буду очень удивлена, если ты сможешь себя сам накормить, не говоря уже о бритье.
По правде говоря, Уильям едва мог поднять правую руку, и мисс Хантер кормила его последние два дня. Именно по этой причине Вилли передумал говорить ей, что на самом деле он левша.
— Она хорошо заживает, — вместо этого сказал он и повернул руку к свету.
Доктор Хантер снял повязку только этим утром, выразив удовлетворение результатами. Рана все еще оставалась красной и сморщенной, кожа вокруг нее была неприятно белой и влажной. Однако, несомненно, рана заживала; рука уже не выглядела такой опухшей, и зловещие красные полосы исчезли.
— Что ж, — сказала Рейчел рассудительно, — на мой взгляд, это хороший шрам. Хорошо зашит, и довольно красив.
— Красив? — эхом отозвался Уильям, скептически глядя на свою руку. Он слышал, как люди время от времени описывали свои шрамы как 'красивые', но чаще всего это означало, что рана зажила правильно, чисто и не сильно изуродовала лицо или тело. Его шрам был зазубренным и растянутым, с длинным хвостом до запястья. Уильям едва не потерял руку, как ему сообщили позже: доктор Хантер крепко зажал конечность и поместил ампутационную пилу прямо над раной, и в тот момент образовавшийся под кожей гнойник прорвался. Увидев это, доктор поспешно очистил рану, наполнил ее чесноком, окопником и принялся молиться — все оказалось к лучшему.
— Он похож на огромную звезду, — одобрительно сказала Рейчел Хантер. — На великую. Быть может, на большую комету. Или Звезду Вифлеема, которая привела мудрецов к яслям Христа.
Уильям задумчиво крутил рукой. Ему подумалось, что шрам скорее похож на разорвавшийся мортирный снаряд, но он просто ободряюще произнес: 'Хм-м!'. Вилли хотелось продолжить разговор, ведь Рейчел выполняла много другой работы и редко задерживалась, когда кормила его. И поэтому, подняв свой только что подстриженный подбородок, он указал на брошь, которую носила Рейчел.
— Красивая вещица, — сказал он. — Не слишком суетно?
— Нет, — язвительно ответила Рейчел, положив руку на брошь. — Это сделано из волос моей матери. Она умерла, когда я родилась.
— Ах, я сожалею, — сказал Вилли и с небольшим колебанием добавил, — Моя мать тоже.
Тогда Рейчел остановилась и посмотрела на него. И на мгновение Уильям увидел, как в ее глазах мелькнуло что-то большее, чем практичное внимание, которое бы она уделила беременной корове или собаке, съевшей что-то недозволенное.
— Мне тоже очень жаль, — мягко сказала мисс Хантер, затем решительно повернулась. — Я позову брата.
Ее шаги быстро и легко удалялись вниз по узкой лестнице. Уильям подобрал концы полотенца и вытряхнул его в окно, развееев рыжие обрезки волос на все четыре стороны — туда им и дорога. Возможно, он отрастил бы себе бороду в качестве самого простого способа изменить внешность, если бы она была приличного и сдержанного каштанового цвета. Но борода такого яркого оттенка будет бросаться в глаза каждому, кто его увидит.
'Что же делать теперь?' — задумался Уильям. К завтрашнему дню он будет явно в состоянии уйти.
Его одежда все еще пригодна для носки, хотя и изрядно потрепана; мисс Хантер залатала дыры на бриджах и куртке. Но у него не было ни лошади, ни денег, кроме тех двух шестипенсовиков, что завалялись в кармане, и Вилли потерял книгу со списком своих контактов и сообщений. Он мог бы вспомнить несколько имен, но без правильных кодовых слов и знаков...
Уильям внезапно вспомнил о Генри Вашингтоне и о том туманном полузабытом разговоре с Йеном Мюрреем у костра, прежде чем они начали говорить о смертных песнях. Вашингтон, Картрайт, Харрингтон и Карвер. Рифмованный список вспомнился вместе с недоумением Мюррея, когда Уильям упомянул о Вашингтоне и Дисмал-тауне.
Уильям не мог найти ни единой причины, по которой Мюррей хотел бы ввести его в заблуждение по этому вопросу. Но если Мюррей прав, — то мог ли капитан Ричардсон столь сильно ошибиться в своих данных? Конечно, это возможно. Даже за такое короткое время, которое Уильям провел в колониях, он усвоил, насколько быстро могут изменяться политические привязанности вслед за изменчивыми новостями об угрозах или открывшихся возможностях.
'Но... — сказал тихий холодный голос разума, и Вилли почувствовал его леденящее прикосновение на шее. — Если капитан Ричардсон не ошибся... Тогда он собирался отправить тебя на смерть или в тюрьму'.
От явной чудовищности самой идеи во рту у Вилли пересохло, и он потянулся за чашкой травяного чая, которую мисс Хантер принесла ему ранее. Вкус был неприятным, но Вилли этого почти не заметил, сжимая чашку как талисман против той перспективы, что он себе представил.
'Нет, — заверил себя Уильям. — Такого не может быть'. Отец знал Ричардсона. Конечно, если бы капитан был предателем...' О чем он вообще думает? Вилли набрал в рот чай и, поморщившись, проглотил.
— Нет, — сказал он вслух, — невозможно. Или маловероятно, — справедливо добавил он. — Бритва Оккама. (Бритва О́ккама (или лезвие Оккама) — методологический принцип, получивший название от имени английского монаха-францисканца, философа-номиналиста Уильяма из Оккама, предполагающего, 'что может быть сделано на основе меньшего числа [предположений], не следует делать, исходя из большего'. — прим. пер.)
Эта мысль немного успокоила Вилли. Он изучал основные принципы логики в раннем возрасте и нашел руководство Уильяма Оккама подходящим. Что же является более вероятным: то, что капитан Ричардсон — скрытый предатель и сознательно подверг Уильяма опасности, или что капитан просто совершил ошибку и был дезинформирован?
И если уж на то пошло... Какой в этом смысл? У Вилли не было никаких заблуждений относительно собственной значимости в общем порядке событий. В чем заключалась польза Ричардсону, либо кому-то другому: в уничтожении младшего офицера, занятого незначительной разведкой?
Ну, тогда, значит, ладно. Уильям немного расслабился и, сделав неосторожный глоток ужасного чая, поперхнулся и закашлялся, разбрызгивая напиток повсюду. Он все еще вытирал остатки полотенцем, когда по лестнице быстро поднялся доктор Хантер. Дэнзелл Хантер, возможно, был лет на десять старше старшей сестры — ему было где-то под тридцать, некрупного телосложения и жизнерадостный, как воробей. Увидев Вилли, он просиял, так явно обрадовавшись выздоровлению своего пациента, что Уильям тепло улыбнулся в ответ.
— Сестрица сказала мне, что тебе нужно побриться, — сказал доктор, ставя кружку для бритья и принесенный им помазок. — Очевидно, ты чувствуешь себя достаточно хорошо, чтобы размышлять о возвращении к обществу — ведь первое, что делает любой мужчина, когда свободен от социальных ограничений, — отращивает бороду. Ты уже опорожнял свой кишечник?
— Нет, но я собираюсь сделать это в ближайшее время, — заверил его Уильям. — Однако я еще не выжил из ума, чтобы выходить на улицу, выглядя как бандит... даже в уборную. Мне не хотелось бы шокировать ваших соседей.
Доктор Хантер рассмеялся, вынул бритву из одного кармана и очки в серебряной оправе из другого, водрузил последние на нос и поднял помазок.
— О, мы с сестрицей уже являемся предметом пересудов и сплетен, — заверил он Уильяма, наклоняясь, чтобы наложить пену. — Вид бандитов, выходящих из нашей уборной, только убедит соседей в их суждениях.
— В самом деле? — осторожно заговорил Уильям, изогнув рот, дабы не наглотаться мыла. — Почему же?
Вилли удивился услышанному: как только он пришел в себя, то спросил, где находится, и узнал, что Оук Гроув — это небольшое поселение квакеров. Уильям считал, что обычно всех квакеров объединяют их религиозные чувства, но с другой стороны до сих пор с квакерами он близко знаком не был.
Хантер глубоко вздохнул и, положив помазок, взял бритву.
— О, политика, — сказал он глухим тоном, желая закрыть утомительную, но тривиальную тему. — Скажи-ка мне, друг Рэнсом, есть ли кто, кому я мог бы написать, рассказать о вашем несчастном случае? — доктор прекратил брить, чтобы позволить Уильяму ответить.
— Нет, благодарю вас, сэр, я сам сообщу им, — улыбнулся Уильям. — Думаю, что смогу уйти завтра, хотя уверяю вас, что не забуду вашу доброту и гостеприимство, когда доберусь до своих... друзей.
Брови Дэнзелла Хантера немного нахмурились и губы сжались, когда он возобновил бритье, но спорить он не стал.
— Надеюсь, вы простите мою любознательность, — сказал доктор спустя некоторое время, — но куда вы собираетесь направиться отсюда?
Уильям колебался, не зная, что ответить. На самом деле он не решил, куда идти, учитывая плачевное состояние его финансов. Лучшим выходом, пришедшим ему в голову, стала мысль о том, что он может отправиться в Маунт Джосайя, на свою собственную плантацию. Он не был уверен, но думал, что должен находиться на расстоянии сорока или пятидесяти миль от нее. И если Хантеры смогут дать ему немного еды, то Вилли полагал, что сможет добраться туда за несколько дней, максимум неделю. И как только он доберется, то получит возможность переодеться, получить приличную лошадь, оружие и деньги и, таким образом, возобновить свое путешествие.
Перспектива заманчивая. Хотя для этого нужно было раскрыть свое присутствие в Вирджинии — и предоставить существенное объяснение, поскольку в округе все знали не только его самого, но и то, что он военный. А уж оказаться в окрестностях одетым, как он сейчас...
— В Роузмаунт живут несколько католиков, — неуверенно заметил доктор Хантер, вытирая бритву о сильно потрепанное полотенце. Уильям удивленно взглянул на него.
— Да? — осторожно спросил он. Почему, к дьяволу, Хантер говорит ему о католиках?
— Прошу прощения, друг, — извинился доктор, увидев его реакцию. — Ты упомянул о своих друзьях... И я подумал...
— Вы подумали, что я... — озадаченность прервал толчок понимания, и Уильям рефлекторно пошарил рукой по груди, естественно, не обнаружив ничего, кроме изношенной ночной рубашки.
— Вот они, — доктор быстро наклонился, чтобы открыть ящик с постельным бельем у подножия кровати, и выпрямился, держа деревянные четки в руке. — Мы должны были снять их, конечно, когда раздевали тебя, но сестрица спрятала их для сохранности.
— Мы? — спросил Уильям, хватаясь за это в качестве способа отдалить расспросы. — Вы... и мисс Хантер... раздевали меня?
— Ну, больше здесь никого нет, — извиняющимся тоном ответил доктор. — Мы были вынуждены опустить тебя голым в ручей, в надежде подавить лихорадку. Ты не помнишь?
Уильям помнил что-то, но смутно, и отнес воспоминания об окружившем его холоде и ощущении утопления, скорее, к своим лихорадочным снам. Мисс Хантер не была частью этих воспоминаний — к счастью или к сожалению.
— Я не мог нести тебя в одиночку, — серьезно объяснил доктор. — Ну, и соседи... Но я использовал полотенце для сохранения твоего достоинства, — поспешил он заверить Уильяма.
— В чем суть раздоров соседей с вами? — с любопытством спросил Уильям, протягивая руку, чтобы взять четки у Хантера. — Я сам не папист, — небрежно добавил он. — Это... память, они подарены мне другом.
— Ах вот как, — доктор провел пальцем по губам, явно смущенный. — Понятно. Я думал...
— Соседи?.. — спросил Уильям и, подавив свое замешательство, снова повесил четки на шею. Быть может, ошибочное мнение о его вероисповедании и стало причиной неприязни соседей?
— Что ж, полагаю, они бы помогли нести тебя, — признал доктор Хантер, — если бы у нас имелось время сходить и кого-нибудь позвать. Однако вопрос был срочным, а ближайший дом расположен на приличном расстоянии.
Такое объяснение оставило вопрос об отношении соседей к Хантерам без ответа, но продолжать разговор уже казалось неуместным. Уильям просто кивнул и встал.
Пол резко наклонился под ним, и в глазах вспыхнул белый свет. Вилли схватился за подоконник, чтобы не упасть, и опомнился через мгновение, залитый потом, в неожиданно крепкой хватке доктора Хантера, который держал его за руку, предотвращая падение головой вниз во двор.
— Не так быстро, друг Рэнсом, — мягко сказал доктор, и, втянув его внутрь, повернул назад к кровати. — Еще один день, возможно, перед тем, как ты сможешь стоять сам. Боюсь, что в тебе больше бесстрашия, чем это полезно.
Чувствуя легкую тошноту, Уильям сел на кровать и позволил доктору Хантеру вытереть лицо полотенцем. Очевидно, у него будет несколько больше времени, чтобы решить, куда отправляться.
— Как вы думаете, скоро ли я смогу ходить целый день?
Дэнзелл Хантер оценивающе взглянул на него.
— Дней пять, быть может, или, как минимум — четыре, — ответил он. — Ты сильный и полнокровный, иначе бы я насчитал неделю.
Уильям, чувствуя себя несчастным и слабым, кивнул и лег. Доктор на мгновение нахмурился, глядя на него, хотя это относилось, скорее, не к Вилли, а выглядело выражением какой-то внутренней озабоченности.
— Как ... далеко твои путешествия ведут тебя? — спросил доктор, подбирая слова с явной осторожностью.
— Довольно далеко, — ответил Уильям с тем же благоразумием. — Я направляюсь... в Канаду, — сказал он, внезапно осознав, что общий ответ может избавить его от рассказов о причинах своих поездок. Действительно, у человека может быть дело в Канаде, и не обязательно связанное с британской армией, оккупировавшей Квебек, но поскольку доктор упомянул политику... то лучше всего быть политиком в этом вопросе. И, конечно же, он не будет упоминать о Маунт Джосайя. Какими бы напряженными ни были отношения Хантеров со своими соседями, новости об их посетителе могут легко распространиться в округе.
— Канада, — повторил доктор как бы про себя. Затем его взгляд вернулся к Уильяму. — Да, это действительно значительное расстояние. К счастью, сегодня утром я забил козу; у нас будет мясо. Это поможет восстановить твои силы. Завтра я пущу тебе кровь, чтобы восстановить гуморальный баланс, и тогда будет видно. А сейчас... — он улыбнулся и протянул руку. — Пойдем. Я провожу тебя в уборную.
ГЛАВА 39
ВОПРОС СОВЕСТИ
НАДВИГАЛАСЬ ГРОЗА: Уильям чувствовал это в дуновении ветра, видел в бегущих тенях облаков, которые проносились по истертым половым доскам. Жара и влажный гнет летнего дня рассеялись, а беспокойство воздуха, казалось, оживило и Вилли. Несмотря на слабость, в кровати он оставаться не мог, и потому поднялся и вцепился в умывальник, пока не прекратилось начавшееся головокружение.
Предоставленный сам себе, Уильям некоторое время просто переходил из одного края комнаты в другой, — расстояние примерно в десять футов — для равновесия придерживаясь одной рукой за стену. От мучительных усилий становилось дурно: то и дело ему приходилось садиться на пол и свешивать голову между коленей, пока перед глазами не переставали плясать пятна.
Как раз в один из таких моментов, когда Уильям сидел под окном, он услышал голоса во дворе. Удивленный вопрос мисс Рейчел Хантер... Негромкий и хриплый ответ мужчины. Знакомый голос... Йен Мюррей!
