Заметив, что Уильям по-прежнему стоит, она села и жестом указала ему на другой стул.
— Вы сказали, что вместе с братом собираетесь оставить это место и отправиться на север, — напомнил ей Уильям, садясь. — Я так понимаю, что куры с вами не поедут?
— Нет, и слава Богу! Они уже проданы вместе с домом, — отложив измятое полотенце, Рейчел поискала у себя в кармане и вытащила небольшой гребень, вырезанный из рога. — Я говорила, что расскажу тебе, почему.
— Помнится, мы как раз дошли до того, что дело касается вашего Собрания.
Рейчел глубоко вдохнула носом и кивнула.
— Я говорила о том, что когда Дух вдохновляет человека, он говорит на Собрании? Так вот, Дух вдохновил моего брата. По этой причине нам пришлось покинуть Филадельфию.
Рейчел объяснила, что Собрание можно сформировать в любом месте, где есть достаточно Друзей, думающих одинаково. Но в добавление к этим маленьким местным Собраниям существуют бόльшие — Квартальные и Ежегодные Собрания, на которых обсуждаются самые значимые и принципиальные вопросы. А также принимаются решения по поводу действий, которые касаются квакеров в целом.
— Ежегодное Собрание в Филадельфии — самое большое и влиятельное, — сказала она. — Ты прав: Друзья воздерживаются от насилия, и стараются либо его избежать, либо покончить с ним. А что относительно революции — Ежегодное Собрание в Филадельфии молилось и обдумывало этот вопрос, и посоветовало, что путь мудрости и мира явно лежит в примирении с материнской страной.
— Вот как, — заинтересовался Уильям. — Значит, все квакеры в колониях теперь лоялисты, вы это имеете в виду?
На миг ее губы сжались.
— Так советует Ежегодное Собрание. Но, как я говорила, Друзей направляет Дух, и каждый должен поступать так, как Дух ему подсказывает.
— А ваш брат был вдохновлен говорить в пользу революции? — хоть и с недоверием, но Уильям изумился: доктор Хантер совсем не выглядел подстрекателем.
Рейчел чуть наклонила голову, как будто кивнула.
— В пользу независимости, — поправила она.
— По-моему в разграничении этих двух понятий отсутствует логика, — заметил Уильям, приподнимая одну бровь. — Каким образом независимость может быть достигнута без насилия?
— Если ты думаешь, что Дух Божий непременно логичен, ты знаешь Его лучше, чем я.
Пробежав рукой по влажным волосам, Рейчел нетерпеливо смахнула их с плеч.
— Дэнни сказал, что ему стало совершенно очевидно: свобода, будь то индивидуальная или свобода страны, — это дар Божий, и он ясно понял необходимость присоединиться к борьбе, чтобы завоевать и сохранить ее. И тогда нас исключили из Собрания, — вдруг закончила она.
С закрытыми ставнями в комнате было темно, но Уильям видел лицо Рейчел в неярком свете притушенного очага. Последние слова сильно ее взволновали: губы сжались, и в глазах виднелся блеск, который выдавал набежавшие слезы, хотя Рейчел твердо решила не плакать.
— Я так понимаю, это очень серьезно — быть исключенными из Собрания? — осторожно спросил Уильям.
Не глядя на него, Рейчел кивнула. Подняв брошенное влажное полотенце, она неторопливо его разгладила и сложила, явно пытаясь подобрать слова.
— Я говорила тебе, что моя мама умерла, когда я родилась. А спустя три года умер отец — утонул во время наводнения. Мы с братом остались совсем одни. Но местное Собрание позаботилось о том, чтобы мы не голодали, и у нас была крыша над головой — пусть даже и дырявая. На Собрании встал вопрос, как Дэнни сможет зарабатывать. Я знаю, он боялся, что ему придется быть погонщиком или сапожником. Чтобы стать кузнецом, ему кое-чего недостает, — добавила она, слегка улыбнувшись, несмотря на свою серьезность. — Но он бы сделал это... чтобы прокормить меня.
Однако вмешалась судьба. Один из Друзей взял на себя труд найти для сирот Хантеров каких-нибудь родных и после некоторой переписки обнаружил дальнего родственника родом из Шотландии, но в настоящее время проживающего в Лондоне.
— Джон Хантер, благослови Бог его имя, — известный врач, так же, как и его старший брат, который является акушером самой королевы, — несмотря на свои демократические принципы, мисс Хантер произнесла это с некоторым благоговением, и Уильям уважительно кивнул. — Он поинтересовался способностями Денни, и, услышав положительные отзывы, организовал для брата поездку сначала в Филадельфию, где он, живя в одной квакреской семье, поступил в медицинский колледж. А потом мистер Хантер даже пошел на то, что пригласил Дэнни в Лондон, чтобы самолично обучать его.
— И правда, большая удача, — заметил Уильям. — А вы как же?
— Ох, я... Меня взяла одна женщина в деревне, — ответила Рейчел с торопливой небрежностью, которую Уильям про себя отметил. — Но Дэнзел вернулся, и поэтому, разумеется, я веду его хозяйство, пока он не женится.
Не поднимая взгляда от колен, Рейчел пальцами собирала полотенце в складочки. Отблесками бронзы на ее темных каштановых волосах то и дело мелькал свет от огня.
— Та женщина... она была очень хорошей. Она заботилась о том, чтобы я научилась, как вести хозяйство, готовить, шить. Чтобы я... знала, все, что необходимо знать женщине.
Рейчел посмотрела на него с какой-то странной прямотой на серьезном лице.
— Думаю, ты не понимаешь, — проговорила она, — что это значит — быть исключенным из Собрания.
— Полагаю, это нечто вроде того, как если бы тебя вышибли из полка. Позор и огорчение.
На мгновение ее глаза сощурились, но Уильям говорил серьезно, и Рейчел поняла это.
— Собрание Друзей — это не только братство славления. Это... общность сознания и сердца. Огромная семья в какой-то степени.
И для юной женщины лишиться ее собственной семьи?
— А быть исключенной, значит... Да, понимаю, — тихо произнес Уильям.
Ненадолго в комнате воцарилось молчание, нарушаемое лишь звуками дождя. Уильяму показалось, что где-то вдалеке прокричал петух.
— Ты говорил, что твоя мать тоже умерла, — Рейчел посмотрела на него, ее темные глаза смягчились. — А твой отец жив?
Уильям покачал головой.
— Вам покажется, что я излишне драматизирую, — сказал он. — Но это правда — мой отец тоже умер прямо в тот день, когда я родился.
Рейчел удивилась.
— В самом деле. Он был практически на пятьдесят лет старше моей матери. Когда он услышал о том, что она умерла, р-рожая меня, у него случился апоплексический удар, и отец мгновенно умер.
Уильям разозлился, ведь он теперь редко заикался. Но Рейчел не заметила.
— Так ты тоже сирота. Мне жаль тебя, — тихо произнесла она.
Чувствуя неловкость, Уильям пожал плечами.
— Что ж. Своих родителей я не знал. Но родители у меня были. Сестра моей матери стала мне мамой — во всех отношениях. Сейчас она тоже умерла. А ее муж... Я всегда думал о нем, как о своем отце, хотя между нами нет кровной связи.
До Вилли дошло, что слишком много рассказывая о себе, он вступил на весьма зыбкую почву, и, прочистив горло, он постарался перевести разговор к менее личным темам.
— Ваш брат. Как он собирается... э-э... осуществить то, что ему открылось?
Рейчел вздохнула.
— Этот дом... Он принадлежал кузену нашей матери — бездетному вдовцу, который завещал дом Дэнзеллу. Однако когда он узнал, что нас исключили из Собрания, то написал, что собирается изменить завещание. Но так случилось, что он подхватил страшную горячку и умер до того, как смог это сделать. Но, разумеется, все его соседи знали... о Дэнни... Вот почему...
— Понимаю.
Уильям подумал, что, хотя Господь и не слишком логичен, но Он, кажется, сильно заинтересован в Дэнзелле Хантере. Однако Вилли решил, что будет не слишком вежливо об этом говорить и выбрал другое направление для вопросов.
— Вы сказали, что дом продан. Значит, ваш брат...
— Он отправился в город, в суд, чтобы подписать купчую на дом, и позаботиться о козах, свиньях и курах. Как только это будет сделано, мы... уедем, — Рейчел заметно сглотнула. — Дэнни намеревается присоединиться к Континентальной армии в качестве хирурга.
— И вы поедете с ним? Станете бивачной спутницей?
Уильям говорил с некоторым неодобрением: многие солдатские жены — или любовницы — действительно 'следовали за барабанами' — по сути, присоединяясь к армии со своими мужьями. Сам он бивачных спутниц почти не видел, поскольку в военной кампании на Лонг-Айленде таких попросту не было. Но он слышал, как его отец время от времени говорил о таких женщинах, и чаще всего с жалостью: это не жизнь для изящной девушки.
Услышав неодобрение, Рейчел вздернула подбородок.
— Разумеется.
На столе лежала длинная деревянная шпилька: должно быть, Рейчел вытащила ее из волос, когда снимала чепец. Теперь она закрутила свои влажные волосы в узел и решительно воткнула в него шпильку.
— Итак, — произнесла мисс Хантер. — Ты поедешь с нами? Только до тех пор, пока сочтешь это удобным, — быстро добавила она.
Вилли рассматривал эту идею со всех сторон все то время, пока они разговаривали. Определенно, такая договоренность будет весьма полезной для Хантеров — чем больше группа путешественников, тем безопаснее. И было очевидно, что доктор, что бы там ему ни открылось, — совершенно не воин. Уильям думал, что и ему самому будет некоторая польза от этого. Хантеры хорошо знали местность, тогда как он — нет. А мужчина, который путешествует в группе, особенно в компании с женщиной, гораздо менее приметен, и гораздо менее подозрителен, чем тот, кто идет один.
И еще до него вдруг дошло, что, если Хантер собирается присоединиться к Континентальной армии, значит, Уильяму может представиться возможность подобраться к силам Вашингтона настолько близко, чтобы собрать ценную информацию о них. А это может стать хорошей компенсацией его потерянной книжицы с контактами.
— Да, конечно, — сказал он и улыбнулся мисс Хантер. — Отличное предложение!
Внезапно сквозь ставни показалась вспышка молнии, и практически сразу же раздался удар грома, от звука которого оба сильно вздрогнули.
Уильям сглотнул, чувствуя, что в ушах все еще звенит. Резкий запах молнии прожег воздух.
— Я очень надеюсь, — сказал Вилли, — что это был знак одобрения.
Рейчел не засмеялась.
ГЛАВА 40
БЛАГОСЛОВЕНИЕ ПРЕСВЯТОЙ ДЕВЫ И АРХАНГЕЛА МИХАИЛА
МОГАВКИ ЗНАЛИ ЕГО под именем Таенданегеа — Две Ставки. Для англичан он был Джозеф Брант. Когда Йен жил у могавков, то много слышал об этом человеке — причем, под обоими именами. Его всегда интересовало, как Таенданегеа удается насколько хорошо балансировать на предательски зыбкой почве между двумя мирами. 'Может, это как мост? — подумалось вдруг. — Перекинутый из одного мира в другой? Узкий мостик, вокруг которого кишмя кишели хищные и острозубые летающие головы?' Йену хотелось бы посидеть как-нибудь с Джозефом Брантом возле костра и спросить его об этом.
И вот теперь он направлялся прямиком в дом Бранта — но не для того, чтобы вести с ним беседы. Росомаха говорил, что Солнечный Лось, покинув Снейктаун, присоединился к Бранту, а его жена ушла вместе с ним.
— Они в Унадилле, — сказал Росомаха. — Наверняка все еще там. Таенданегеа сражается на стороне англичан, ты знаешь. Он ведет разговоры с тамошними лоялистами, пытаясь убедить их присоединиться к нему и его людям. Их называют 'Добровольцами Бранта'.
Росомаха говорил равнодушно, поскольку политикой не интересовался, хотя и мог повоевать время от времени, когда ощущал волнение духа.
— Неужели? — спросил Йен так же спокойно. — Ну, что ж.
Он не имел четкого представления, где находится Унадилла, кроме того, что это где-то в колонии Нью-Йорк, но не велика проблема. На заре следующего дня Йен отправился на север.
Большую часть пути его сопровождали только пес и собственные мысли. Однако в один из дней он наткнулся на летнее становище могавков, где его радушно приняли.
Йен сидел и разговаривал с мужчинами. Через некоторое время молодая девушка принесла ему миску рагу, и он поглощал его, почти не ощущая вкуса, хотя живот, похоже, был благодарен за горячее и его перестало крутить.
Йен не мог сказать, что зацепило его взгляд, но, отвлекшись от мужского разговора, увидел, что молодая девушка, которая принесла ему поесть, сидит поодаль от костра и смотрит на него. Она едва заметно улыбнулась.
Он стал жевать медленнее и внезапно ощутил вкус еды. Медвежье мясо, сочащееся жиром. Кукуруза и бобы, приправленные луком и чесноком. Вкуснотища. Изыскано приподняв темную бровь, девушка склонила голову к плечу, после чего поднялась, словно ее побудил к этому собственный вопрос.
Йен отставил свою миску и, вежливо отрыгнув, встал и вышел, не обращая внимания на понимающие взгляды мужчин, с которыми делил трапезу.
Девушка ждала — бледное пятно в тени березы. Они поболтали... Йен ощущал, как во рту формируются слова, чувствовал, как ее речь щекочет уши, но на самом деле не осознавал, о чем они говорили. Словно живой уголь в ладони, он держал свою пылающую злость, она дымилась и тлела в сердце, как горячая зола. Но девушка не станет для него водой, которой можно залить свои угольки, и распалять ее Йен не собирался. В его глазах полыхало пламя, и он был бездумным, как сам огонь, который пожирает любое топливо, если оно имеется, и умирает, когда оно иссякает.
Он поцеловал ее. От нее пахло едой, дублеными кожами и нагретой солнцем землей. Ни следа аромата лесов, ни духа крови. Девушка была высокая; Йен ощутил, как толкнулись ее мягкие груди, и опустил руки на округлость ее бедер.
Индеанка прильнула к нему — крепкая и полная желания. Затем отпрянула, отчего холодный воздух коснулся его кожи там, где только что прижималась она. Никто в доме на них не глядел, когда девушка за руку привела его в лонгхаус, взяла в свою постель и, голая, повернулась к нему в теплой полутьме.
Йен думал, что будет лучше, если он не увидит ее лица. Анонимно, быстро, возможно, с некоторым удовольствием и для нее. И ему станет легче. По крайней мере, на те несколько мгновений, когда он забудется.
Но в темноте она стала Эмили, и, стыдясь и злясь, Йен сбежал из ее постели, оставив позади лишь удивление.
СЛЕДУЮЩИЕ ДВЕНАДЦАТЬ ДНЕЙ он шел, ни с кем не разговаривая. Только пес рядом с ним.
ДОМ ТАЕНДАНЕГЕА СТОЯЛ на отдельном большом участке, но все же достаточно близко к деревне, чтобы считаться ее частью. Деревня выглядела, как любая другая, разве что возле крылец многих домов находились по два или три жернова, чтобы каждая женщина могла сама молоть муку для своей семьи, а не носить зерно на мельницу.
Собаки на улице дремали в тени возле стен и повозок. Но как только Ролло подходил на расстояние, когда его можно было унюхать, каждая из них удивленно подскакивала. Некоторые рычали и гавкали, но в драку никто не лез.
Люди вели себя иначе. Несколько мужчин, прислонившись к изгороди, стояли и наблюдали за работавшим в поле человеком с лошадью. Все они одарили Йена взглядами, в которых смешались любопытство и настороженность. Он почти никого не знал. Хотя один из них оказался тем, кого звали Поедающий Черепах — знакомый еще по Снейктауну. Другим был Солнечный Лось.
