Зверь лютый Книга 38 Ляхолетье

— Сказку скажешь. Добрую. Чтобы Марийка хорошо спала. Пойдешь? (Это — девочке. Она предсказуемо отрицательно трясёт головой. Сильно трясёт, эдак и открутиться может) А что делать будешь? Тут останешься?

Она снова не согласна. Но уже растерянно. И правда: а чего ей тут делать?

Подхожу к ней, протягиваю руку. Только сейчас замечаю, что рукав кафтана в крови.

— Во. Замарался. Теперь стирать придётся. А другой? Этот чистый. На.

Она потрясённо берёт мою левую, замедленно слезает с постели.

Тю, детка, родилась принцессой — привыкай. Политика — дело грязное, построено на крови. Династическая политика — на крови родственной. По локоть в крови — это оптимистично. Реалистично — в дерьме по ноздри.

— Охрим, присмотри, чтоб у неё ножки в тепле были. И пришли кого-нибудь. Пост на крыльцо.

Она ухватывает его за руку. Странно они смотрятся: маленькая босая девочка в ночной рубашке и одноглазый воин в полном доспехе с оружием. В домике полном крови и покойников.

Глава 776

Они уходят, а я переключаюсь на убийцу:

— Янек, кто-нибудь видел, когда ты с князем разговаривал? Точно нет? Да верю я, верю. Эк его заляпали (разглядываю вытащенный разделочный ножик из спины убитой няньки, обтёртый её подолом). Так ты у левой стены спать должен? Вон там?

Янек поворачивается вбок, указывая место своей постели, я захожу ему за спину и, ухватив левой за голову сверху, правой в один мах перерезаю ему горло.

Расту я, расту. Ладошка уже такая... ёмкая стала. Пальчики длинные да крепкие. Вот, могу ухватить и удержать в ладони небольшой живой череп.

* * *

Нет, коллеги, это не само собой просто от воздуха Святой Руси наросло. И не боевой опыт: между нами, я, в части зарезать в бою, очень далёк от совершенства — есть с кем сравнивать. Да масса простых русских крестьян режут горло с бОльшим мастерством! Даже и с некоторым изыском. Навык, знаете ли. Барашка, там, телушку... ежегодно.

Пришлось на скотобойню походить, забойщиком, представьте себе, поработать. А то не догонять своих подчинённых... стыдновато.

А вы, коллеги, с этим как? Производственную практику проходили? Это не так долго, месяц-два в хорошем темпе... достаточно. Руку поставит — на всю жизнь. Но — надо. Обязательно. Ещё: опыт в части потрошения и свежевания.

Про свежевание, про прорези и прирези, про порядок проведения резов, используемый инструмент... — я уже. Надо бы про потрошение. Про разделение внутренностей, промывание кишок, почек, печени, вынимания мозгов... Очень много интересных деталей. И важных: это же еда! Сделал неаккуратно, сохранил неправильно — заморил семейство голодом. Не можешь забить кабанчика? — Да за тебя ни одна красавица не пойдёт! Зачем ей жизнь горемычную с бестолочью вековать, который и горло перерезать толком не может?

Нет, если вы женщина, веган или, там, кастрат, то можно пропустить. А мужчина обязан уметь. И уметь — хорошо.

Тут некоторые на экзотическое фехтование налегают. Типа удар серпом, в смысле: кописом. Полезно. Когда дочка реплику непальского кукри подарила, я тоже... игрался. Для забоя и разделки — очень даже. Особенно классический вариант с копытом коровы на лезвии. Но навык надо нарабатывать. Мышечная, знаете ли, память. Ручки-то помнят.

За навыком — на скотобойню. А вы спрашиваете почему так медленно прогрессерится? — Выучиться надо. Самому. Многому. Что аборигены умеют, а ты нет.

Кто там меня за эйдическую память ругал? Типа: Нет! Не верю!. Помнить всё, что видел, слышал, делал — фигня. А вот быстро выучиться тому, чего никогда прежде не встречал... Всей суммы информации человечества недостаточно для жизни.

Ме-е-едленно.

Информации — недостаточно. Для жизни.

Нужно умение. Навык.

Чего у папандопулы изначально нет.

Учиться, учится и учиться. Авторитет, коллеги. Ваш, личный. А уж потом, если доживёте, то и прогресс. Может, даже, и общественный.

— Фима, сынок, запомни! Самое страшное совать пальцы в розетку, в мясорубку и в обручальное кольцо.

Вывод: держать пальцами голову человека в момент её отрезания — не самое страшное.

* * *

Все молчат. Только принцесса судорожно вздыхает:

— Он мог... быть свидетелем. В суде.

— Зачем? Я и так верю. А суда не будет.

Внимательно осматриваю обоих стражей.

— Всё, что вы видели этой ночью... и ещё увидите... Вас будет распирать желание поделиться. Со случайным попутчиком. С другом. На исповеди. Нельзя. Это — смерть. Смерть здесь и вечные муки там. Вам не повезло. Оказались рядом с государственными тайнами. Мне надо вас убить.

В пляшущем свете зажигалки видно как парни бледнеют.

— Но мне не хочется. Поэтому придётся наградить. В надежде на вашу... забывчивость.

Я не жду ответа. Любое несогласие — смерть. Любое сомнение в согласии — смерть.

Простые ребята, бойцы. Вляпались в то, что опаснее полевого боя или крепостного штурма — в гос.тайну.

Надо бы зарезать. На всякий случай. Для гарантии. Но мне не хочется.

У меня мало людей, а тайн здесь скоро ещё будет. Подожду. Вот ещё парочку гос.секретов хлебанут, тогда... видно будет.

Ну что ж, коли вступили в дерьмо, то пошли топтать его дальше.

— Пойдём. К Казимиру.

У Казимира такой же домик. В одной комнате — сам, в другой — слуга. Слуг должно быть двое, но коронация, банкет... Люди устали, куча других дел. Он так убедительно заваливался, засыпал, пускал слюни... на коронации. Посчитали, что одного достаточно. А этот, пользуясь тем, что остался в комнате без присмотра, увидел и приманил Янека.

Надо было сделать как с Н.М. Сатиным в деле Герцена и Огарёва:

поставили у дверей спальной с внутренней стороны полицейского солдата и братом милосердия посадили у постели больного квартального надзирателя; так что, приходя в себя после бреда, он встречал слушающий взгляд одного или испитую рожу другого.

Надо — было....

Увы, соображалки тиранов и сатрапов из Третьего отделения мне недостало. Радиостанцию — могу, интригу с разгромом крестового похода — могу, тройственную коронацию с нагибанием архиепископа — могу. А вот постоянное присутствие испитой рожи... не дорос.

Мда... четыре трупа — уже. От отсутствия испитой морды в нужном помещении.

Слуг и внешнюю охрану — погуляйте. За одним исключением.

— Свечки есть? Цельный тройник? Красота. Сбегай-ка к палачу да попроси придти сюда. И сольцы жёлтенькой пусть прихватит.

Тройник — канделябр. Слова ещё нет, по-простому — подсвечник. Но не простой, а на три посадочных места.

Как хорошо, когда светло!

Казик в горделивой позе попавшегося народовольца стоял в углу, скрестив руки на груди и торжествующе рассматривая нас. Меня, принцессу, Сухана. Даже вынутый кусок стекла в окне на место не приставил. Заметать следы — не собирается. Эт хорошо.

Чистосердечное признание сокращает судоговорение.

* * *

Смело, друзья, не теряйте

Бодрость в неравном бою,

Родину-мать вы спасайте,

Честь и свободу свою.

...

Пусть нас по тюрьмам сажают,

Пусть нас пытают огнём,

Пусть в рудники нас ссылают,

Пусть мы все казни пройдём.

Час обновленья настанет,

Гимн наш народ пропоёт.

Добрым нас словом помянет,

К нам на могилу придёт.

Смело, друзья... универсально: вполне подходит и шляхтичам с холопами, и магнатам, готовым порвать Родину-мать в куски, чтобы спасти. И себе кусочек урвать. И визуальному символу всего этого — Пястам. А народ на могилку придёт. И помянет. Тем незлым тихим словом, которому научат.

Вот умру я, умру. Похоронят меня.

И никто не узнает, где могилка моя.

Вот бы мне на могилку литров десять вина.

Все бы сразу узнали. Где могилка моя.

* * *

— Зачем ты это сделал?

Прямой вопрос смутил Казика. Он, видимо, предполагал постепенный подъём накала собеседования. А тут без прелюдии сразу по самые помидоры.

— А ты думал, что я буду послушно исполнять твои мерзкие замыслы? Ха-ха! Что помогу отдать мою Польшу, мою родину, моё владение во власть этой... курвы? Ха-ха-ха!

— И поэтому ты приказал убить собственного сына?

— Да! Плевать! Ещё нарожает! Эта или другая! Ты думаешь, я не понял?! Ты потому всех троих и короновал, чтобы меня убить, а власть отдать своей шлюхе! Заплатить ей за блуд — моей Польшей! Chuj ci w oko!

Ну-ну. Как шлюха она твоя. Это ж ты сутенер, ты её ко мне привёз, чтобы она своим интимом заплатила за вашу крестоносность. Одни, в знак служения Христу, возлагают крест на одежду, другие — жену под союзника.

Я её принял. Сбылась мечта идиота.

Как я уже неоднократно: не считайте туземцев кретинами. В своём привычном поле, в части наследования феодальных владений, например, они понимают куда лучше. Наши интриги и козни для них... детский лепет.

Казик сходу просёк смысл той множественной коронации, которую мы провели. Смысл — в понятном ему польском варианте. Как Пясты делали последние полтора столетия.

Отстранение от власти с возможными, как у дяди Збигнева было, ослеплением, кастрацией и помещением в крепкий каменный мешок. Или как случится с ним самим в РИ: успех похода 1194 г. против ятвягов. Скончался 5 мая 1194 г. после праздничного банкета. Отравили.

Я-то предполагал более мягкий вариант: работа под колпаком. Мог бы прыгать на балах, вкушать разносолы и кувыркаться с фаворитками. В пределах какого-нибудь королевского замка и разумного бюджета. А страной управлял бы созданный Тайный совет или, там, Комитет спасения с принцессой в председателях.

Увы, он не может вообразить такого. Свобода или смерть. Свобода — только в форме власти. Опыт поколений Пястов: Или — пан, или — пропал.

Король царствует, но не правит — что за глупые англосаксонские бредни?! Будет, конечно, в Польше нечто похожее. С сеймами и рокошами. Но в РИ и не скоро.

Его взгляд переместился на принцессу. Какое... злобное торжество.

— Дрянь. Паскуда. Что, обломилось, не вышло у твоего трахальщика? Предаст он тебя, отсношает и выкинет. Wyjeba
. Я — Великий Князь. Я — государь. Мы с твоим лысым выползком из русских болот, договоримся. И он отдаст тебя. За пару городков, за торговые привилегии. Отдаст. Мне. Ха-ха.

Демонстративный смех был отчасти наполнен наигранным весельем. В остальной части — вполне натуральной ненавистью.

Не звучало красочных обещаний. Того, что и как князь Казимир сотворит со своей неверной женой, едва она окажется в его власти. Вполне достаточно было торжества, предвкушения, ожидаемой сладости мести, ничем неограниченной свободы мужа и господина, ярко выражаемых интонационно и мимически.

Я обернулся к принцессе.

Она была в панике. Её за эти семь лет столько раз предавали. Все.

Да, в последние месяцы она изменилась, изменились люди вокруг неё. Но... Казик прав: соглашение с ним, с государем Польским — объективно выгоднее для меня, важнее, чем она, уже не молодая, начавшая стареть, многодетная женщина. Таких, как она — тысячи. И лучше есть.

Феодалы следуют логике, расчёту, выгоде. Кто не логичен — потомство, может быть, и оставил, а феод им — нет.

По логике: оставить.

А чё? — Законный муж. Его жена — его забота. Браки свершаются на небесах. Туда же — и все рекламации.

Ванька — сдаст. Сольёт. Он же умный, он же логичный, последовательный. По Русской Правде вира за рабыню — 6 гривен. Средняя цена тёлки двуногой с сиськами. А тут можно цапнуть в тысячи раз больше. Просто сказать:

— На, забирай.

Дальше... Все гадости, которые только придут в голову её богом данному, всё слышанное о злобных язычниках, о замученных праведницах, об извращенцах, развращенцах, придурках и просто психах...

Пока был жив маленький Болеслав можно было задвинуть Казика. Опоить, заключить... Уморить, наконец. Стать регентом при княжиче.

— Вот вам король. Законный, коронованный. Маленький, правда. Но вырастет.

Теперь?

Народ хочет видеть своего государя живым, энергичным, здоровым. Иначе возмутится:

— А король-то ненастоящий! Квёлый и бестолковый. А давай-ка другого Пяста поставим.

Замены государей ляхи проходили. Этот плохой — ставим хорошего — случалось. И скоро должно бы случиться в РИ. Общество для такого готово.

Теперь его даже убить нельзя! Если он умрёт, то она... просто вдова. Да, ей положена вдовья доля. Но Великим Князем станет кто-то из Пястов. Которые её ненавидят и презирают. Которых она ненавидит.

Я уже вспоминал историю Елены, дочери Ивана III, ставшую Великой Княгиней Литовской. У неё был хороший муж, Александр Ягеллончик. Но после его смерти она претерпела множество утеснений и унижений. Была ограблена и отравлена.

Как всё просто! Если Болеслава V нет, то король — Казик. Либо реально правитель — ей мучительная смерть. Либо сильно болезненный — тогда его свергнут. Либо он помер. Тогда другой Пяст. И ей снова... мучительная жизнь и скорая смерть.

Она может попытаться выбраться из Польши после смерти мужа. Как пыталась через триста лет другая Елена из Литвы. С тем же результатом?

Принцесса покорно склонила голову и всхлипнула, ещё не предполагая, а лишь предчувствуя своё недолгое, но мучительное грядущее.

* * *

Когда вам покажется, что цель недостижима, не изменяйте цель — изменяйте свой план действий — Конфуций?

Цель — власть в стране. А план? — Чуток поменяем.

* * *

Казик радостно осклабился. Набрал воздуха, чтобы обрисовать неверной жене хоть частицу того, что он, по праву мужа и государя, скоро с ней сделает. И ахнул, сгибаясь.

Я, конечно, не Ноготок. И вообще, поддерживать физическую форму, пребывая администратором-интриганом в конном марше, затруднительно. Но пробить в солнышко могу не худо.

— Стоять!

Казик ещё ныл в полусогнутом, держась за стенку, я потирал кулак, как вдруг Елена закаменела лицом, направила вперёд нож, положенный вестовому по уставной форме одежды, и твёрдым решительным шагом направилась к Казику. Я ухватил её за руку, но она вовсе не остановилась. Попыталась оттолкнуть, не глядя сунула в меня ножиком. Что-то говорила с убедительной интонацией. Совершенно невнятно, негромко, монотонно.

Лицо, рука внезапно вдруг стали мокрыми от пота. Зрачки распахнулись на всю радужницу. Неожиданная сила, с которой она пыталась освободиться. Как-то... беспорядочно. Начинает движение, останавливается, дёргается обратно. И при этом чуть жалобный, непрерывный, неразборчивый монолог.

* * *

О! Да это аффект!

Факеншит! Ну-ка вдох-выдох, успокоились. Быстренько вспомнили Требования к личности специалиста-психолога при оказании помощи в кризисных ситуациях в МЧС РФ. Их три: профессиональная компетенция, личностная компетенция, способность к обращению за психологической и супервизионной помощью для себя.

Вспомнили? А теперь быстренько забыли. Потому что ближайший специалист, к которому я могу обратиться за помощью для себя через веков восемь.