Кто поверит эху? - Часть 3

Он окликнул Тори, когда тот в благодушном настроении в сумерки покидал палаты управления. Кая стоял, почти слившись с одной из колонн парадной галереи.

— Говори, что там тебе, — сказал казначей.

— У меня прошение, господин, — подчиненный извлек бумагу из рукава, с поклоном протянул Тори. — Очень важное дело.

Темновато было здесь, и Аэмара подошел поближе к одному из фонарей, закрепленных под карнизом.

— Любопытно, важное, говоришь?

Что там еще мог написать этот похожий на мышь чиновник? Не было смысла читать прошение именно здесь, но больно уж неожиданно — подкараулил лично, не передал через секретаря.

А почерк у него ровный, тонкий; красивый почерк.

"Прошу направить ревизора с проверкой расходов... цена поставок... качество..."

Тори аккуратно скатал свиток обратно в трубочку.

— Молодец, — сказал он. — Думаю, твоя тревога ложная, но все будет проверено. Приятно, что мои подчиненные умеют считать.

На другое утро, узнав о смерти Кая, товарищи его, такие же мелкие чиновники, особо не горевали. Хвалили благородство Тори Аэмара: старый отец погибшего получил неплохую сумму — жалованье сына за три месяца. Мог бы и ничего не платить, ведь не погиб на государственной службе, а в подворотне зарезан каким-то мерзавцем. Верно, по пьяни, не ограбили даже. А может, не поделили чего, ведь за каким-то демоном понесло Кая в квартал развлечений...

Глава

— Не время и не то место выбрал ребенок, чтоб появиться на свет, — ворчала Иммэ, собираясь к соседке-роженице. Нээле видела — женщине любопытно. Все же какое-то развлечение, ведь не помогать туда Иммэ идет. Чем она может помочь? Наверняка соберутся другие, опытные.

Интересно, зачем дитя решило родиться именно здесь... Ведь и правда — глухие места, семья бедная. Да и зима — выжить будет непросто. А если умрет, станет одним из маленьких местных духов, может, добрым, а может и злым, если обидится на раннюю смерть.

Стукнула дверь, Иммэ ушла.

Нээле облегченно вздохнула. Еще недавно напросилась бы с ней, лишь бы не оставаться одной, да еще и под вечер. Но после дней сооно торани кошмары не мучили, посветлей на душе стало. Деревушка уже не казалась воплощением Нижнего дома. Если удастся пережить эту зиму, тут, наверное, будет даже красиво...

Пить захотелось, но воды в доме не оказалось. Иммэ вела хозяйство кое-как, а Нээле и вовсе почти ничего не умела, хоть очень старалась. В мастерской у них были служанки для черной работы...

Колодец находился недалеко, только Нээле направилась не к нему, а к источнику на другом конце деревушки. Темные дни схлынули, стало легче дышать, и уже не страшно брести в мягких сумерках. В хижине тяжелее — одна.

Окна прятались за ставнями, но только в самом большом, старостином доме приглушенно светились, затянутые тонкой тканью.

Набрала воды, направилась к дому. Снег пошел понемногу, глушил шаги. На единственной улице не было никого, лишь одна из женщин на крыльце вытряхивала циновку. Поговорили.

Еще полторы сотни шагов — и вот он, ее здешний приют.

Неуютно стало возле дома, с сомнением посмотрела — ох, не хочется идти... может, проник кто чужой? Но кому надо... Если разбойник какой был, он, верно, ушел уже, брать-то нечего. Тусклый свет очага пробивался сквозь ставни. Если б не это, если б темной осталась хижина, может, Нээле не решилась бы войти. Но свет успокаивал. Пересилив себя, девушка шагнула к дому, переступила порог.

Пусто было. Даже разочарование ощутила на миг — зря боялась.

Подбросив хвороста в огонь, немного погрела руки, и воды подогрела и выпила; спела короткую песенку, чтобы не так давила тишина.

И лишь тогда ощутила взгляд — и обернулась.

Метнулась в угол, будто могла укрыться в нем, прижалась к стене, ухватившись за амулет. Сердце колотилось, будто вот-вот грудную клетку проломит. Оцепенев, смотрела на гостя, мыслей не было. Он тоже стоял — на пороге, не двигаясь, одетый слишком легко для начала зимы. Снег лежал на сером полотне дорожной куртки, на волосах, небрежно перехваченных ниже плеч и частично рассыпавшихся. Свет очага не доходил до него, пришелец казался наполовину тенью.

А может, он и был тенью, Энори Сэнна, невесть как возникший среди зимы в горах севера, хотя смерть нашла его в самом начале осени, и далеко отсюда.

Он только глядел на девушку, пристально и как-то даже грустно, ничего не говорил и не делал, и Нээле постепенно начала ощущать свое тело, прилив ужаса проходил. Я привыкла думать о нем, как о мертвом, лихорадочно соображала она. Все в труппе говорили... и господин Таэна сам рассказал мне... Но актрисы знали только слухи и то, что сказала им я, а светлейший... мог ли сказать неправду? Наверное, мог. Но тогда что Энори делает здесь?

— Ты бы хоть пригласила войти, — тихо сказал он. Голос был мягким, прохладным, таял в полумраке хижины.

— За...заходи, — губы едва подчинялись ей.

— Думаешь, он тебя защитит? — Энори подошел — бесшумно, как снежные хлопья падают. Поднял ладонь, будто приветствуя амулет.

— От... кого?

Еле слышный вздох был ей ответом.

В горле у девушки пересохло.

— Ты... мне сказали, что тебя убили.

— Конечно. Что еще тебе могли сказать... — он наконец поднял глаза с амулета на девушку. — Это уже не в первый раз — сперва меня считают мертвым, потом видят живым. Но ты-то с чего поверила? — спросил он все так же мягко, терпеливо, будто успокаивал ребенка. И прибавил:

— Не стоит тебе тут оставаться. Собирайся. Поедем в город.

— В крепость Трех Дочерей?

— В Осорэи.

— Тебя... прислали за мной?

— Нет, я сам, — намек на улыбку появился на его губах, делая лицо настоящим, живым, а не вылепленным из снега. — А ты — рада?

— Чему? — она по-прежнему жалась к стене, а Энори стоял близко...

— Меня видеть, что же еще. Но, кажется, нет.

Страх понемногу оставлял ее — нежить он или кто, по крайней мере, насмешка в его голосе была прежней. А держится очень по-доброму... не как раньше. Но вместе со страхом уходили и силы, будто и то, и другое забирали чуть прищуренные, совсем черные сейчас глаза гостя.

— Я... можно я сяду? — спросила она.

— Садись. Что же спрашиваешь...

Получив разрешение, Нээле осторожно обошла Энори, все еще стараясь прижаться к стене, приблизилась к очагу и там опустилась на грубо склоченный стул.

— Разожги огонь поярче, — сказал юноша. — Ты здесь хозяйка...

— Мне... нечем. Дрова снаружи.

Он исчез за дверью, и, ей показалось, уже через миг бросил к очагу несколько небольших поленьев, а впридачу к ним тонких веток. Скоро пламя горело, по стенам заплясали черные тени, а Энори перестал казаться им сродни. Он смотрел на огонь, порой переводя взгляд на девушку, и той не по себе было из-за этого взгляда. Что-то в юноше изменилось. Не было сейчас былой легкости, ни в словах, ни в движениях. Двигался он... осторожно, будто вся комната была затянута тугой паутиной, и не хотелось ни порвать, ни угодить в нее. А снег на волосах и одежде растаял, оставил капельки. Мертвые холодны...

— И дом, и деревня эта... тут жить тяжело. Молчишь... Все еще боишься меня?

— Не знаю, что сказать, — она обхватила себя руками, видимость защиты.

— Ведь я чувствую страх. Бывает и хуже, ты хотя бы способна мне отвечать. Но я понимаю.

— Как ты меня нашел?

— Вы так долго ехали, в каждом селе оставляя след. Я хочу забрать тебя с собой, — сказал он.

— Зачем я тебе?

— Я говорил много раз. Ничего не изменилось...

— У меня нет никакого дара, — ответила она с сожалением, сама не зная, из-за тягот местных или из-за того, кто предложил. И вспомнила тот обвал.

— Не будем об этом спорить. Я проделал дальний путь, ты мне нужна.

— Но меня выслали. Если бы приказ... — и тут же испуганно вскинулась. Нет уж, хватит с нее подлогов. Но он понял, улыбнулся еле заметно.

— Нет у меня никаких бумаг.

Девушка растерялась. Его взгляд... впервые Энори смотрел на нее так. Как на нечто по-настоящему ценное.

— И что ты хочешь делать?

— Так сразу и не ответишь... — опустив кисть, он почти коснулся пламени. — Дай мне руку, — не то попросил, не то приказал. Нээле подчинилась, хотя сердце защемило невесть от чего. Но ничего страшного не случилось — ее ладонь Энори держал осторожно, даже ласково. Девушке почудилось торжество на его лице.

— Так ты поедешь со мной? В этой лачуге... в месяце тээгу морозы тут лютые.

Нээле вспомнила изможденное лицо Иммэ. А ведь она северянка, к холодам привычна.

— Около домика, где я жила, нашли убитых, — произнесла девушка. — И служанку мою забрали, не знаю, что с ней. Ты связан с этим?

— Не так, как ты думаешь.

— Я боюсь возвращаться, мне страшно.

— Кого ты боишься — Кэраи, Макори?

— Всех, и тебя тоже.

— Да? — губами коснулся ее ладони, и это неожиданно оказалось хорошо и уместно. Среди этих камней и снегов он — знакомый ее, и знает, что делать дальше. Может быть, поверить ему, и не придется коротать дни и ночи, умирая от холода...

Голова чуть-чуть закружилась.

Как-то Энори так смотрел, чуть искоса, что девушке становилось неловко и немного бросало в жар. Хорошо что здесь полумрак, а то ее щеки, наверное, уже пунцовые. Она совсем глупая, но так живо вспомнилась ночь в ее доме, фигурки бумажные, голос. Что он тогда подумал о ней?

Может, и ничего.

Приехал вот, зачем-то она снова нужна... и снова говорит — у нее есть дар. А ведь она пыталась уже от него убежать в Осорэи... стоило ли?

Энори поднялся — поправить выпавшее из очага полено. Вновь повернулся к девушке, снова хотел взять ее за руку, но она внезапно смутилась, ладонь отдернула и качнулась назад. Наступила себе на юбку, чуть не упала; он поддержал было, и сам дернулся в сторону.

Нээле смотрела вниз, на ворот собственной кофты. На груди лежал амулет-коори, случайно выскользнувший. Перевела взгляд на гостя — на его лице все еще была боль, и чуть-чуть светился, уже гас на лбу какой-то бледно-зеленый знак.

Будто птица лапкой оставила след.

Нээле, вскрикнув, отскочила, чуть не попав в огонь.

— Ты... ты...

Энори коротко рассмеялся, будто признавая неудачу. Поднял ладонь.

— Нет, я не такой, как твои зубастые друзья из холмов. Не бойся, пока ты не захочешь, я не смогу до тебя даже дотронуться.

— Уходи! — она выставила амулет вперед, насколько позволял шнурок.

— Но прогнать меня им ты не сможешь, — спокойно продолжил Энори. — Может, выслушаешь? Я пришел не за твоей жизнью. Издалека, между прочим.

— Кто ты?!

— Не ходячий мертвец, успокойся. Кружок из кедра чувствует мою силу... будто ты не знала о ней!

— Зачем ты пришел?!

— Мне нужны вы оба — ты и он. Молчишь... Зачем ты его разбудила только, я теперь даже твой страх забрать не могу, чтобы поговорить разумно.

Улыбка, сошедшая было с его лица, снова вернулась, но иная — не дружеская, чуть неуверенная, как на пороге и после, у огня; теперь она была прохладной, успокаивающей и самую малость высокомерной. Колючая ветка ели, присыпанная ласковым снежком. И это неожиданно больше ему подходило. И почти привело Нээле в себя — Энори был прежним...

А возле ее домика в Осорэи нашли тела убитых. И она сейчас, скорее всего, под одной крышей с убийцей. И ее видение на месте, где сажали цветы... Можно, конечно, надеяться, только на что?

Энори поднял поленце, выпавшее из очага, положил в пламя. Огонь побледнел, начал гаснуть, словно у него отняли силу, а не положили любимую пищу.

— Удачно сложилось, что у тебя это, — указал на кедровый кружок.

— Зачем тебе амулет?

— Сейчас долго рассказывать, а ты во мне видишь врага. После...

— С чего бы мне тебе помогать?

Поднял руку, кончиками пальцев, едва касаясь, провел по ее щеке, по шее — почти нежно. Пальцы дернулись, когда задели шнурок. Девушка видела, как лицо Энори снова чуть исказилось, словно от боли. Но он справился с собой, не отдернул руку, а медленно отвел ее, сказал:

— Это хорошая вещь. Я мог бы найти замену, но это долго, а за тобой все равно бы пришел.

— Ты не сумеешь меня заставить. Не можешь мне ничего сделать.

— Я — нет. Но может холод. Подумай, сколько ты одна проживешь в пустой деревушке.

— Пустой? — она невольно прислушалась. Тихо, но сюда не долетают голоса, разве что зайдет кто.

— Не будь же такой наивной, Нээле. Тебе я сделать ничего не могу, это правда. Но они-то без амулетов со священной горы Огай. А местные их охранные знаки... слабы.

— Тогда я просто умру здесь, в хижине!

— Только последней.

— Ты способен... убить этих людей?

— Не я — ты, если откажешься.

Невольно посмотрела на стол, где лежал нож, Энори перехватил этот взгляд. Отвращение на его лице явно было неподдельным.

— Еще чего, — сказал он. — Этим? Такие способы только для вас.

— А ты...

— Я могу это сделать иначе. Но не с тобой, да...

Ее мысль качнулась в прошлое, выхватила из памяти уединенный домик, темную фигуру, блеснувшее лезвие...

— Кто напал на меня в Осорэи? Кому была нужна моя смерть?

Не ответил, но девушке показалось — чуть улыбнулся, чуть качнул головой.

— Почему бы просто не позвать кого-то, кто отберет у меня эту вещь? Тогда и меня увести сможешь, — сказала она почти со слезами. И двумя ладонями сжала теплый кедровый кругляшок.

— На это мало кто пойдет здесь, в горах Эннэ, — голос Энори снова стал мягким: — Если мы с тобой уйдем, они даже не догадаются, что я был тут. Не делай хуже всем. Или я причинил тебе какое-то зло в прошлом, что ты мне настолько не веришь?

Нээле молчала. В прошлом... нет, ей он не сделал ничего, хотя мог... или сделал? Ложное обвинение, подлог, шарик, мучительное ожидание... Но Лиани он выпустил, и на подлог она сама согласилась. Обман, но иначе не было шансов. И ее спас потом...

Поезжай с ним, шепнул внутренний голос. Уведешь беду от людей, а тебе он ничем повредить не сумеет. А потом... может, и удастся сбежать.

А он, пристально посмотрев ей в глаза, повторил:

— Собирайся.

**

Новый конь был маленьким и лохматым — чистокровный хэвен, он обошелся в солидную сумму. Остатка хватит на обратный путь, а каким тот окажется, лучше и не гадать.

Велика была крепость Трех Дочерей, больше срединной — целый город, обнесенный серой стеной. Но приезжую труппу Лиани быстро нашел. Поговорил с госпожой Акэйин. Разозлился на нее очень, хоть виду не подал — оставить девушку в каком-то глухом углу! Да пусть она хоть сто раз одержимая!

Может, и правда что было, они-то не знают про встречу в холмах. Но попавшим в беду лучше держаться друг друга. Эх...

Несмотря на злость, от сердца отлегло немного. Где-то здесь Нээле, неподалеку. В пару дней уложиться можно.

Дороги в горах жуткие — мохнатая стена леса с одной стороны, скалы, как зубы сомкнутые — с другой. И ледяные потоки внизу, пенистые, еще не замерзшие. Перелететь бы все это — не двое суток, всего двух часов довольно.

Но гнедой хэвен — не птица...