Проведи меня

Отвернувшись от Николая, он уставился в окно на лес.

Что-то было не так. Что-то нужно было исправить. Но ответ не приходил.

— Николай, — повернувшись от окна, захотев спросить, мужчина обнаружил, что в комнате один.

— Что же я там умею? — тихо шепча себе под нос вопросы, Данте наматывал круги в своей комнате.

— А ты что здесь забыл? — подняв голову, он с недоумением обнаружил перед собой ведьму, в груди что-то шелохнулось.

— Не понимаю, что происходит. Не знаю что нужно исправить. Но что-то нужно, — левая рука тряслась, он обрисовывал в воздухе что-то, надеясь, что хотя бы она поймёт.

— Зря пытаешься нащупать, сердца нет, — она усмехнулась, видя просветление в глазах проводника.

— Оно умрёт.

— Умирает, — спокойно подтвердила ведьма.

— Что ты хочешь сделать? — Ангел заинтересованно смотрел на мужчину, наверное, впервые он был заинтересован в человеке.

— Он ничего не сможет, — увидев заинтересованность, Яра сразу обозначила провал попытки.

— Совсем?

— Абсолютно. Ты можешь возвращаться и уходить из дома. Его охватит пламя с моим уходом. Только сейчас я его увидела, — не мигая, она смотрела в стену и криво улыбнулась, — он сгорит.

— Кто? Мне нужно кого-то предупредить?

— Нет. Своих, пламя не тронет. Чужих, покарает, — всё так же смотря в стену, ведьма проговорила и больше не отвечала на вопросы.

В её голове щёлкали и щёлкали картинки, с каждым разом становясь отчетливее. Пламя, умирающий мужчина от огня.

Мечущийся волк у окон вдоль стены.

Задумчивый медведь. Не смотрящий ни на кого, лишь на отблеск пламени, на стенах.

И ведьма, кричащая, до нехватки кислорода. Черные следы её ступней, где бы она не встала. Словно выжженные.

Небо. Такое яркое. Алое. Совсем близко.

Не хватает кислорода, взгляда чтобы обхватить всё небо, тепла. Кого-то рядом не хватает, слишком ощутимо...

— Я совсем не могу помочь? Потому что внутри, — он изобразил ладонями бешеный стук сердца.

— Совсем, — она среагировала на вопрос, очнулась.

Ангел не слушал их. Что-то отвлекло его.

— Что ты видишь? Что? — она схватила его, и трясла, пока он не сфокусировал взгляд на ней.

— Мне нужно идти.

Она послала его. Как может только она, послать кого-то кто сам уходит. Но внутри, ей было страшно, кажется да, оставаться в час смерти совсем одной.

Какое-то странное липкое холодное ощущение. Оно взяло её за горло, причём основательно, словно добралось до островка, который еще может воспринимать эмоции.

Момент подобрался. Ударил её по затылку, оглушил и бросил на кровать.

В доме в лесу никого нет. Осталась она и половина души. Которая рваными толчками выходила из этого тела.

Дыхание сбивается. По телу проходит судорога.

Слышится вой. Гулкий, нестерпимо громкий.

Хотелось бы увидеть лицо дяди. Такое неописуемо близкое и родное. Грубое и тут же мягкое при взгляде на её шалости.

Ветер, песок, ни черта не разглядеть.

— Где ты? — она пытается докричаться до подсознания.

— Скоро уйду...

— Я уже? Мы сольёмся?

— Почти. Душа всегда сопротивляется, только твоя будет как у обычного человека. Ведьма бы умирала дня три. А сердце всё еще пульсирует нитью, она тонкая, прозрачная.

— Я не хочу оставаться одна.

— Это глупо и по-женски. Выбрось, вот это лишнее. Раз уж я теперь открытая книга, не хочешь посмотреть и избавиться от иллюзий? — перекрикивая вой ветра, он щурился и всматривался в её озадаченное лицо.

— Мне будет лучше?

Он рассмеялся и тут же грустно улыбнулся.

— Ладно. Избавляемся...

— Зря ищешь тех,

Кто сам сбежал.

Их не найти,

Как ни кричал.

Причал был пуст,

И тихо море.

Я правду видел,

На ладони.

Жила ты с теми,

Кто во мгле.

Отдали души,

Тишине.

— Подожди что... что это? — закатив глаза, она возмущенно посмотрела на него, только сейчас стихов ей и не хватало.

— Манера твоя. Уж извини, я и так обошёл запрет, — усмехнулось подсознание.

Ведьма зажмурилась от клубка из песка, который летел прямо в лицо. А отряхнувшись и откашлявшись, увидела что, осталась одна.

И вдруг голос.

— Ну и? Хоть немного дошло?

— И что ты за язвец такой? Что за драматургия?!

— Ну так поняла нет? — пропустили её возмущение.

— Но мы же так долго её искали! Так упорно! — внутренний диалог не прекращался.

— О, ну неужели! А теперь, к сути. Ты думаешь, я поэтому столько времени шатаюсь по всяким неизведанным...! Я ждал пока до тебя дойдёт! И давал тебе картинку, снова и снова и снова! А ты лишь каменела и винила себя! Неужели чтобы видеть хоть что-то, нужно лишиться сердца и души, и помереть в одиночестве?! И знаешь, я даже рад, что мы избавились от этого, ты наконец-то будешь свободна! И я буду свободен! Впервые, за сколько лет?

На этот вопрос не требовался ответ. Это был упрёк, нежели интерес.

— А теперь. Еще раз!

Только теперь ведьма замечала.

Вечно ищущий взгляд, её подруга так часто поправляла волосы лишь когда хотела кому-то приглянуться. Макияж, укладка, раньше она совсем не красилась. Судорожное движение руками, лишь бы оттолкнуть Яру и не дать себя ухватить.

Напускная всепрощающая улыбка. Увещевания что ничего страшного. И ведь правда. Яра отговаривала её. В последний момент ворвалась и не успела. Но как дура, полезла за той в пекло, коря себя, что не углядела за взбалмошной подругой.

А вид "неподготовленной" к такому подруги вообще должен был смутить Яру.

Только теперь пекло сопоставилось с тем, где блуждало всё время её подсознание. Это были Верха. Туда так стремилась попасть её напарница.

Но ведьма что-то не припоминала, чтобы её подругу туда звали.

Зато прекрасно помнила недоумевающее лицо, которое появлялось при каждом Ярином отказе.

— Почему нет? Я бы хотела...

— Ну и зря.

— За что туда попадают? — словно невзначай.

— За самоотречение. Но это в прошлом. Сейчас они берут лишь интересных и желательно не повторяющихся экземпляров. Своего рода коллекция. А если сочетаются эти два фактора, то вообще прекрасно.

Тогда Яра не обратила внимания на задумчивый взгляд подруги. Но сейчас.

Решительно отряхнувшись, она огляделась, чтобы определить в какую сторону идти, чтобы выйти.

— Проведи меня! — за несколько мгновений до её смерти блондин ворвался в комнату к вернувшемуся проводнику.

— Что?

— Веди меня к ней!

— Не могу.

— Что значит не могу? Ты возвращаешь с того света. А увести на тот не можешь?

— Нет, — бесстрастно кинул и уложил последнюю книгу в сумку, — можно вопрос?

Блондин немигающе смотрел на Данте.

— Как ты понимаешь, что она умирает?

Он дотрагивается до груди в области сердца.

— Ааа, понял, сердечко то у тебя. Что ж, пора прощаться. С вами я вряд ли свижусь.

И пройдя мимо того, что из себя представлял блондин в полу трансформации, безропотно перешагнул порог. И ушёл из дома.

Николай заказал ему машину и комнату в гостинице, как только Данте сказал, что уходит, когда тот принес ему книги.

Маленькая девочка сидела на кровати, подтянув и обняв колени, и всхлипывала, в то время как Григорий сидел рядом и поглаживал малышку по голове.

— Не хочу, не хочу, не хочу, — повторяла одно и то же, и судорожно ловила воздух.

— Каждый должен уходить. Не убивайся так. Каждому своё время.

Та лишь резко мотала головой и снова принималась твердить.

— Слышишь?

Марго кивнула.

— И я не слышу, — он взял в руки бокал с коньяком.

Женщина метнулась к окну. Алое небо гнало и так немногочисленные облака куда-то вдаль.

— Неужели и на этот раз я ничего не могу сделать?

— Отдать силу. И тут же убить себя и свою дочь, — пожал её брат плечами не смотря на ведьму.

— Почему ты не мог взять её в жены? Тогда бы она была жива!

— Потому что она мой ребёнок! И слава всем силам, что она не с такими же моральными принципами как ты!

— Истинная ведьма была бы!

— Хватить винить всех, Марго. Это не поможет!

— И без тебя знаю, — рявкнула в ответ, и уселась возле его ног прижавшись щекой к колену.

Пламя вставало стеной вокруг дома. Небо стало невыносимо алым.

Медведь и волк стояли у огромных окон залы, и не могли выйти наружу.

Внутри Лима словно снаряд разорвало. Изнутри жгло и нестерпимо стучало, то, что осталось от его ведьмы.

От стены отделился силуэт охваченный огнём. Угли глаз нашарили двух мужчин. И скрипнув зубами, он попросил воды.

— С чего бы вдруг? За ней явился? — Лим улыбаясь, смотрел на некроманта.

— Потушите! — сквозь зубы процедил мужчина, ища хоть что-нибудь, в чем была бы вода.

— Нечем, — меланхолично отозвался Ис.

Внутри образовалась пустота. Все, что было ему начертано руками Яры теперь уходило, оставляя только пустоту.

Значит то, что сказала Марго, не сбудется, и у него не будет смысла жизни. Но это даже и хорошо, значит ничью жизнь, кого-то светлого он не отнимет.

Упав на колени, еле дыша некромант смотрел в пол и пытался затушить жар который жег теперь и внутри, а не только плоть.

"Чертовы охранные, верные псы! Глупое условие, при гибели хозяина убивать чужаков в доме!" — судорожные мысли бежали как электронные бегущие строки.

— Нечего было лезть, куда не следует, — высказалась старшая ведьма, оказавшись на пороге залы и увидев картину милую её сердцу: хоть кого-то, по настоящему убивает, смерть её дочери.

Она окинула взглядом комнату. Алое марево, двое у окна, смотрящие на лес сквозь пелену пламени, и подыхающий ведьмак от защиты охранного духа.

Следом в комнату вошёл Николай и все четверо живых и один мёртвый, превратившийся в пепел, поняли, что кончина ведьмы состоялась.

Глава 32. Смирительную рубашку моей бредящей доброте.

Багровая пелена застлала глаза матери и та взвилась, носясь по комнате, выкрикивая проклятия, под её ступнями мерцали всполохи огня и оставались выжженные выемки.

Николай прислонившись к стене, наблюдал за своей обезумевшей сестрой.

Звери же наматывали круги, ожидая, когда пламя сойдёт на нет, чтобы вырваться и уйти в леса.

Волк ощетинился и гортанно рычал, медведь же хрипло дышал, и все время смотрел на окна.

Мужчине первому надоело, и он ушёл, чтобы навестить Святу.

Осталось только трое безумных в комнате, которые никак не мешали друг другу сходить с ума.

При звуке открывающейся двери малышка замерла и взглянула в ту сторону. Но увидев дядю, закрыла глаза и уткнулась лбом в колени.

— Прости, — тихо отозвался тот от двери, поняв, что ребёнок ждала не его.

Григорий тут же встал и направился на кухню.

— Она обещала быть рядом? — они не смотрели друг на друга.

Они словно люди, которые только сейчас узнали о существовании друг друга. И как ни странно, могли обоюдно спасти.

— Да, — тихо сказала девчушка и подняла голову, уставившись в стену.

Мужчина усмехнулся.

— А вам?

— Нет. Мне ничего не обещала. В последнюю встречу сбежала от меня как от прокажённого... — заплакав, мужчина всё так же смотрел в одну точку.

— Она бы не сказала вам такого.

— Почему? — шея хрустнула от резкого поворота в её сторону.

Девочка же медленно перевела на него взгляд.

— Вы для неё пример. Слишком сильный, слишком стойкий. Она бы не захотела запомниться вам сломленной, обещающей приходить из прихоти.

— Я так же как и моя сестра, были слабее ребёнка. Она растила тебя такой же. Ей не требовалось воспитание. Лишь пища для размышлений. Прожила не одну жизнь. Хотела, чтобы ты была самостоятельной, никогда и никому ничем не обязанной. Это и есть свобода. Помогая — не требовать отдачи.

— Я так не смогу. Без неё точно нет.

— Сможешь. Чувство любви и преданности будет толкать тебя в спину, заставляя нагонять то, что нужно.

— Вы уйдёте? — в ожидании ответа она замерла, теперь опора её идеала, нужен был как никогда.

— Тогда я не был бы стойким, так ведь? — он улыбнулся ей.

Осмыслив она кивнула. Надежда на поддержку остаётся.

— Совершенно не знаю, что делать теперь? — девочка пожала плечами и выдохнула.

Напряжение, державшее её столько времени, измотало.

Голова гудит, конечности словно не твои, и тяжесть на хрупких плечах не даёт глубоко вздохнуть. Каждый знает это чувство.

— Есть больница. Библиотека. Ты столького не знаешь. Она не просто так рыскала в поисках знаний. Многие она сама записывала, их бумажные носители давно истлели. С возрастом сможешь открыть своё дело. Любое, абсолютно.

Он улыбнулся.

Девочка напоминала ему ЕГО племянницу. Но так отдалённо, что становилось горько от самообмана и желания поддаться ему.

— Выпей, — Григорий уже вернулся и принёс поднос с кружками наполненными успокаивающим отваром.

Себе тоже взяв кружку он встал у окна и посмотрев в небо, тихо попросил за её душу спасения.

— Это еще что? — ведьма нахмурилась, услышав шепот.

— Тебя благословляют, — из-за спины донёсся глубокий голос мужчины.

Ведьма знала его. Только спокойствия это не прибавило.

Развернувшись к говорившему, она увидела его, средних лет, седина на висках, гладко зачесанные волосы. Крепкое телосложение. Широкие льняные штаны бежевого цвета и рубашка цвета тростникового сахара, это первое что пришло ей в голову при виде его длинной рубахи.

— И что это значит?

— Засчитан голос. Просивший искренен.

— Голос за что?

— За твоё прощение.

— Меня не за что прощать, — резко бросила фразу глядя в глаза.

— Напротив. Ведьмовская суть сам по себе проступок.

— Ну так и спущусь в коптильню. Пламя стройнит, — так же холодно смотря на него.

Он усмехнулся и опустив голову взглянул на свои ботинки.

Странный жест, который за ним не водился при всех их частых встречах. Видимо он не знает, что сказать ей.

Вздохнув, он выглядел как перед прыжком в студеную воду.

— Стоит ли спрашивать вновь?

— Мой ответ всегда будет ·нет?.

— Только потому, что гордая?

— Мне ваши игры не интересны.

Сделала вид, что не заметила его усмешки.

— Тогда бы тебе не пришлось спускаться в пекло, — он присел на стул который появился из ниоткуда, и второй, толкнул Яру под коленки.

Она устояла, но потом сама села придвинув и устраиваясь удобней, более вальяжно и разложив руки на столе.

Жест открытости. В её случае это жест презрения. Ничего не узнаешь, не под силу увидеть даже с открытыми дверьми.

— Мы не раз это проходили. Я не собираюсь сбиваться в стайку. Тем более вашу. Тем более под твоим руководством.

Его яркие изумрудные глаза блеснули и тут же потухли, увидев в её глазах электрический разряд, прошедший по радужке.

Это напомнило ему о той, о ком бы не следовало вспоминать. На пользу никому не пойдёт точно.

— Что-то не так? Болезный? — последнее слово просочилось в него, словно яд в кровь.

— Ты считаешь, что это я жалкий? — столько лет усмешек с её стороны, а сорвался он только сейчас, что-то в её взгляде было таким прямым, что захотелось убить девчонку, незаметно за все годы она стала близка ему.