— Вы привыкли, что всё в этой жизни определяется положением, деньгами, правом рождения. Вам обязаны... Я не должен был лишь потому, что она патрицианка, я не смел, ведь её отец — сенатор... Я не имел право на то, или на другое...— он резко тряхнул головой, и прядки на лбу взметнулись, а глаза мстительно прищурились,— А я мог, и я смел делать то, что считал нужным!.. Я захотел — и она стала работать! Научилась шить, варить, стирать... Никто, ни отец, ни брат, ни вы, никогда её этому не научили бы! А я научил, я заставил... А когда не хотела, применял силу... Представьте себе!— он упрямо поджал губы,— Это уже не ваша сестра! Она смогла бы стать теперь хорошей женой, хозяйкой и матерью хоть кому... родила бы хороших детей и вырастила бы их сама, была бы хозяйкой любому... Даже мне!

— Вы увлеклись, Марций!— громко ответил Ацилий,— Всё это ей не надо...

— Да,— он покачал головой согласно,— у неё есть слуги, рабы, кто угодно...

— Отпустите её.

— А иначе что?

— Я вынужден буду давить на вас.

— Давите.

Трибун помолчал, потом спросил мягко:

— Объясните мне, зачем вам эта девушка? Хотите, я куплю вам другую, хотите — две?..

Марций засмеялся в ответ, но офицер смотрел на него, ожидая, когда он успокоится.

— Я обращусь в суд...

— Обращайтесь!— Марций беспечно махнул рукой.

— Я вызову вас на поединок.

— Валяйте. Это нарушение устава, и даже если вы сумеете убить меня, вас вышибут из армии, а я перед поединком отдам её своим солдатам...

— И вы сможете это сделать?.. Сможете, после того, как сами же сказали, что хотели жениться на ней?

— Я надеюсь, что вы не станете проверять, смогу ли я это сделать,— выдержал паузу и добавил.— И навряд ли вы так уж легко убьёте меня в поединке: я боевой офицер, не смотрите, что я деканус, меня разжаловали из центурионов...

— Охотно верю.— Трибун даже бровью не повёл. Марций пожал плечами.

— Как хотите, мне кажется, вы зря приехали. Лучше бы вам было не знать о том, что она осталась жива... Для вас она умерла, и старой, такой, как была, она уже не вернётся. И глупо будет вводить её обратно в тот мир, отдавать замуж за её жениха, и вообще...

— Это уже не вам решать.

— Конечно.

Они помолчали, и Марций собирался уже выйти на улицу, но трибун заговорил:

— Сколько я тут с вами поговорил? Сколько я вас знаю?— Марций приподнял брови,— А я уже́ вас ненавижу... А она прожила с вами полгода...

Марк усмехнулся и отдёрнул полог палатки. "Проваливай отсюда... Катись в свой Рим..."

* * *

— ...Ты с ума сошёл... Ты не представляешь себе, во что ты ввязался,— настала уже очередь Фарсия выговаривать ему,— Нет, я чувствовал, я догадывался, что здесь что-то не то, но...— он качал головой удивлённо, кривил губы, но Марций слушал его, смотрел в лицо, думал, сам в себя, и ничего перед собой не видел.

Он не отдаст её, никогда не отдаст, кто бы и что ему ни говорил. Только бы этот день пережить, все эти нападки вытерпеть.

Он отвернулся, запуская пальцы обеих рук в волосы надо лбом. Как же он устал за сегодняшний день. А то ли ещё будет...

— Всё, Гай, я всё это понимаю, а сейчас перестань, хватит, мне надоело, я устал... Ты не первый говоришь мне всё это за сегодня, и я думаю, что и не последний...

— Ты просто не понимаешь, с кем связываешься, ты же простой деканус. Куда ты замахнулся? Давно тебе надо было отправить её от себя...

— Всё!— Марций выставил руку, прерывая речь возмущённого друга,— Я знаю... Я всё это знаю... Но я не отступлюсь...

Фарсий так и остался стоять с приоткрытым от удивления ртом, когда Марк развернулся и ушёл.

Конечно же, её дома не было, придётся раздеваться самому, долго возился с кирасой, всё равно не смог, просто устало сел на лавку у входа, уставился в точку на полу. Пусто здесь одному. К вечеру уже, а свет нигде не горит, мрак лежит по углам, пробираясь в душу. И Гая нет... Никого нет...

Никого!

Один!

Проклятье!

Поднялся, рывком дёрнул ремень кирасы, стараясь распустить пряжку, одному это сделать тяжело, такая вот у него кираса, придётся заводить другую, проще, дешевле, и, может быть, менее надёжную, потом... А почему, собственно? Только потому, что останется один? Да не останется он один! Нет и нет! Он не отдаст её ни за какие деньги...

Пусть сейчас она с ним, пусть наговорятся, насмотрятся друг на друга, их дело, пока, но пусть не надеются ни на что... Ни на что! Будь они прокляты!

Он нервничал, и руки дрожали. Кирасу он так и не снял, а когда зашёл дежурный центурион, вызывая к легату, Марций встретил его красноречивым взглядом.

Так он и думал. Вот, уже и легат.

Пришлось снова затянуть пряжку ремня, лишь бы со стороны смотрелось нормально, всё же к командующему идти.

Легат долго смотрел в лицо, жуя губы, словно думал, о чём хочет спросить, хмурил седые брови. Марк знал, он только вчера приехал из Рима, а что ему, собственно, здесь делать, когда весь легион распустили по домам, остались одни офицеры, да и те, у кого никого нет, как Марк вот, например.

— Стоило только уехать... Уже бардак развели,— голос легата был серьёзным, но где-то в нём угадывались подспудно усталые нотки,— Это в первую очередь вас касается, деканус,— Марций устал так же, как и легат за весь этот день, поэтому тоже тяжело прикрыл глаза, готовясь всей душой к продолжению, которого он ожидал,— Вы меня удивили.— Валенсий повёл чисто выбритым подбородком: сейчас все бреются. Эта мода пошла от консула Сципиона Эмилиана, он-то брился каждое утро... Вот и все за ним... Тоже.

Эти мысли пронеслись в голове за долю секунды, Марк неотрывно следил за глазами легата.

— Я не хотел, господин легат.

— Ваша рабыня в самом деле дочь сенатора Ацилия?

— Если верить ей и её брату.— Даже глазом не повёл.

— Да-а,— легат покачал головой,— Её брату сложно не верить, согласитесь.

Марк стал объяснять терпеливо:

— Я выиграл эту рабыню в кости ещё в Нуманции, она стоила больших денег. Мне много раз предлагали купить её, я...— он сделал паузу, переводя дыхание,— Знаете, господин легат, я... я привязался к ней и не хочу продавать никому.

— Вот как?— Валенсий удивлённо приподнял седые брови, прошёл несколько шагов по штабному помещению, заложил большие пальцы обеих рук за пояс, задумчиво смотрел в пол,— Когда покупали её, вы не знали, что она дочь сенатора?

— Нет!— Марций резко повернул голову на легата, опустив подбородок, глядел исподлобья.

— А потом знали?

— Она что-то говорила... Да мало ли что говорят рабы? Можно верить, можно — нет!— он обходил прямые ответы на вопросы. Нет, он не врал прямо, он делал так, как делал всегда: умалчивал правду, а это не ложь. Он всегда так думал, по крайней мере.

Легат помолчал.

— Вы знаете, кто её брат?

— Трибун...

Легат покачал головой согласно:

— Старший трибун консульского легиона, приближённый консула Сципиона — Гай Ацилий Минор. Я когда-то знавал его отца...

Плечи Марция поникли сами собой при этих словах. Кто будет связываться с таким "большим" человеком, да ещё и сыном хорошего знакомого, будь замешано тут хоть десять рабов?

— Продайте её, Марций, верните её в семью. Говорю вам, не приказываю, как человек человеку, а не легат... деканусу...— Он сделал паузу, выталкивая из себя это последнее слово, это звание собеседника, и стало ясно: не часто легат разговаривал вот так наравных с подчинёнными, да тем более такого звания. Для подобного разговора прибегают к услугам центурионов, как минимум, как посредников,— Для вас эта рабыня — прихоть, а для трибуна — дело чести, стоит ли сталкиваться лбами не за ради чего?..

— Господин легат...— Марций попытался вставить слово, но Валенсий продолжал как ни в чём не бывало.

— Я не хочу скандалов; кто бы ни был её отец, можете мне поверить, Сенат простит её, не без помощи консула, конечно, это не имеет значения. Эта шумиха и так стала уже достоянием легиона, вы хотите, чтобы сам Сципион прилагал к этому руку?..

— Господин легат...— ещё одна попытка выразить своё мнение.

— Деканус, у вас на пути слишком влиятельные люди, куда вы замахнулись? Да и полетит не только ваша голова,— усмехнулся, вернулся обратно к походному складному столу, заваленному свитками и табличками с приказами,— Знаете, деканус, я тут подумал: вы же у нас в разведке были, выводили легион из Испании, справились с заданием хорошо, как насчёт того, чтобы вам повысили звание? Вы были центурионом шестой центурии, а как вам звание центуриона первой?

— Вы подкупаете меня?— голос Марция был еле слышимым,— Обычно повышают на одну ступень, но не на шесть же...

— Никакой это не подкуп! Ты сбережёшь мою голову, а я — твою!— голос легата стал резким, как у человека, чьё спокойствие уже на грани, он даже перешёл на "ты".

— Господин легат, никакой суд не заставит меня отказаться от своей собственности, у меня есть купчая, все документы, свидетели, и если я не хочу продавать её, это моё дело, даже суд...

— Какой суд?!!— взорвался легат, стукнув со всей силы кулаками о стол, аж свиток упал на пол,— Какой суд, деканус? Какой суд? Да он не доведёт дело до суда, он вызовет тебя на поединок, а ставкой будет она! Он даже сделает это вне легиона, без свидетелей... Вызовет и убьёт! И я, знаешь что, я закрою на это глаза! Я никуда не донесу, никто не узнает, это будет гражданское дело! И зря ты надеешься, что он штабная крыса, как все трибуны, он в консульском легионе, в действующем легионе, он был в Нуманции, и искал эту проклятую рабыню там, а сейчас он направляется в Галлию, к Роне, твоё письмо перехватило его на дороге... Он убьёт тебя, и так и так заберёт её! Зачем голову ложить за зря? Я же предлагаю повышение... за то же самое...— легат примолк, прищурив тёмные в морщинках глаза. Не так-то всё просто, а вот то, что трибун из действующего легиона — открытие. Марк молчал.— Затребуй за неё любые деньги, купи себе другую девчонку... Уймись, наконец, а то заладил: "моя, моя"! Кому это интересно? Её братец из тебя душу вынет голыми руками, а я не замечу...— Марк молчал, чуть скосив глаза, смотрел в сторону, на горящий светильник.— И вообще, деканус, вы в последнее время начинаете мне досаждать, то вы не довезли доверенных вам денег,— Марк при этих словах резко перебросил глаза на командующего,— и ещё этот скандал, и ваша упёртость, даже твёрдолобость, если откровенно. Я устал от вас, Марций, в моём легионе лучше без вас, чем с вами...

— Я понял, господин легат, разрешите мне подумать. Я скажу вам завтра, что решил.

— Думайте, Марций.

— Разрешите идти?

— Идите.

Марций развернулся и вышел в наступившую ночь. Уже звёзды мерцали и ветер дул с запада, говоря о наступившей осени.

Что же делать? Как быть?

Он не сможет выгнать из легиона, на основании чего он сможет это сделать? Деньги он вернул, а с ней... В чём его вина? В том, что купил рабыню? Да тут у каждого много чего на руках, он ещё купил, у него всё с законном в порядке, а многие наворовали в Нуманции и ничего. Пусть этот Ацилий в суд не подаёт, я сам подам, пусть суд решает, законно ли или не законно лишать владельца собственности против его воли.

А поединок? А что поединок? Я ведь могу и не принимать вызова, ну и пусть трусом обзовут, у меня есть все основания отправить этого трибуна подальше.

Эх, Ацилия, Ацилия, всю жизнь ты мне перевернула. А привязался ли я к тебе, как легату сказал? Нет. Я уже давно другое понял...

И почему всё у нас так по-дурному получилось? Я бы всё для тебя, только тебе одной, а ты...

Он стоял, закрыв глаза, словно приступ боли претерпевая, душа разрывалась от непонимания, и, кажется, он даже вслух застонал мучительно, а, может, только показалось, но, открыв глаза, заметил, что дежурный на посту у штаба смотрит удивлённо. Проклятье! И что уставился, ухожу уже...

В атриуме палатки горели светильники, но лишь два из четырёх обычных, Ацилия, низко склонив голову, сидела на триподе в углу. Она не готовила ужина в этот день и ничего не делала. И Марк ни слова ей не сказал с упрёком, сам, хоть и намучился порядком, справился с кирасой, снял сандалии, собрал на столе остатки от завтрака — засохшие сыр и хлеб. Ацилия всё это время даже не шелохнулась, головы не подняла, и Марций сам проговорил, чтобы хоть что-то сказать в этой неловкости:

— У тебя настойчивый брат, редко таких встретишь...

Она, наконец, подняла голову и посмотрела, губы шевельнулись, словно что-то она хотела сказать ему, но промолчала. Марций продолжил сам:

— Он ещё и служит в действующем легионе, похвально для трибуна, проходящего службу в армии лишь для карьеры.

Она смотрела всё так же молча. Глаза большие, тёмные, в пол-лица. Какие мысли у неё сейчас в голове? О чём думает? Отпущу? Отдам братцу? Все они от него этого ждут. Эх-х, послать бы вас всех, вместе с легатом, да далеко-далеко...

— Ты знаешь, что твой брат был в Нуманции, воевал против тебя, твоего отца, брата, он приближён к самому Сципиону, ты знаешь это?

Ацилия нахмурилась, сверкнув глазами, губы её задрожали от переживаемых чувств.

— Неправда...— выдохнула еле слышно.

— А ты сама его не спрашивала? Сам-то он, конечно, тебе этого не скажет...

Ацилия снова выдохнула с негодованием, с болью:

— До чего же вы... низкий человек... Как можно так подло... Почему вы любите делать другим больно? Вы словно упиваетесь страданиями других людей...

— Первый раз слышу, никто никогда мне этого не говорил. Это только твоё личное мнение.— Марк сидел за столом, уперев локти в столешницу, сцепив кисти, держал их у рта, но голос его, хоть и был он негромким, хорошо было слышно в тишине ночного атриума.— Тебе просто не хочется в это верить, что он был там... Был в числе трибунов, рядом с Сципионом, участвовал в разработке плана захвата города... Не хочешь верить, что он такой же, как я — разрушитель твоей Родины, ломатель твоего будущего, убийца твоих родных...

— Прекратите!— перебила она резко, вскидываясь всем телом,— Что за чушь вы несёте! Вы бы слышали себя сами...

— За это время ты привыкла всё отрицательное, всё плохое в твоей жизни, связывать только со мной, с моим именем, а тут получается...

— Хватит!— она ударила сомкнутыми кулаками себе по бёдрам не в силах больше слушать его,— Прекратите!

— Почему?— спросил спокойно.

Она помолчала.

— Вы... Вы просто завидуете ему...

— Я?!— Он усмехнулся, перекладывая руки на стол.— Мне хочется смеяться над этим обвинением.— Он толкнулся и поднялся на ноги,— Нисколько я ему не завидую, мы с ним военные, мы оба выполняем приказы, и какая разница, сколько человек у нас в подчинении, у меня — десять, у него — тысяча, и жалование не в пример, у него десятки таких, как ты, и судьба их ему не интересна. И меня могут убить, и его могут убить... Так какая между нами разница? Чему тут можно завидовать?— он прошёл через атриум к ведру с водой, но Ацилия не приносила свежей в этот день, и Марк наклонил ведро на бок, зачёрпывая остатки. Попил, убрал ковш на край и всё под пристальным взглядом Ацилии,— Одно меня волнует...— он развернулся к ней, уперев руки в пояс, и Ацилия невольно глянула ему на пальцы на широкой твёрдой коже пояса. Сердце стучало у неё, кажется, на весь атриум. Ну почему, почему ты не слышишь его? Ты один не слышишь его! Марций, повернув голову, смотрел в сторону, и тёмные тени пролегли по его лицу, запали в глазницах, под носом, под челюстью, и Ацилия, казалось, издалека, со своего места, видела чётко мягкую ямочку на подбородке.