— А как ты думаешь, не задержались мы тут?
— Девушки, ну хватит полировать мне ногти на ногах! Идите и натрите розовым маслом мои сапоги! — ласково велел хан, выпроваживая прочь танцовщиц.
Он взял с подноса сладкий пирожок, откусил, скривился, выплюнул.
— Мяса хочу, в жизни больше сладкого в рот не возьму! Драпать надо, Румистэль! У меня в степи целый стан стоит с высокими шатрами, а в стане том три тысячи наложниц. Хотел я перещеголять гаремом своим царя Соломона, да понял, что не потяну. Вот оттого и сбежал от них. Продать их, что ли? Нет, как-то не по-княжески.
— А зачем тебе Радмила? — осведомился Румистэль, с сомнением глядя на столы, полные изысканнейших яств.
— Да думал, может, эти северные девы с их неприступностью и холодностью взволнуют сердце и востревожат ум. Я слышал про загадку женщины и всегда смеялся. Я полагал, что этими химерами себя тешат те, кто просто не умеет быть счастливым. Теперь, когда я вспоминаю эту сдержанную скромность Радмилы, её холодную грацию, её изящное скольжение меж пьяных гостей — она умеет оставаться неприступной среди бушующего людского моря! Это ли не достоинство! Я слышал, что жёны славянские со своими мужьями холодны и целомудренны. Да, уходя в походы, я буду оставаться спокоен за мою супругу, не то что мои наложницы — за ними глаз да глаз! Нет-нет, да кого-нибудь в мешке приходится бросать в пустыне. Да, с ними просто и легко — они податливы, как масло, но каждый вечер брать супругу боем — это нечто!
— О да! — с иронией отозвался Румистэль, глядя на ветреного и непостоянного, как ветер, хана Ратмира. — Но я не буду помогать тебе боем брать Радмилу. У меня другое дело: мне нужно достигнуть колдуна и изъять у него все его чёрные книги. Он слишком распоясался и стал злоупотреблять своим талантом.
— Да? — удивился хан Ратмир. — А я думал, что ты находишься в вечном ученичестве и думал поживиться у чернокнижника его магическим приёмом — сам сказал.
— Уничтожать магическую нечисть — моя работа. Я дивоярец. — кратко ответил Румистэль.
— Раз так — в дорогу. — распорядился хан, вскакивая с кушетки и сбрасывая с себя просторные кисейные одежды. — Подать мне рубашку, халат, ичиги, шапку!
Притаившиеся за аркою девицы вбежали с плачем и стали умолять обоих странников не покидать их гостеприимный кров. Они-де и мясо будут подавать им, и пирожки с печёнкой, и окорока, и буженину, и пельмени, и шашлыки, и гуся жареного, и уток с черносливом, и устриц...
— Тьфу, вот устриц я особенно презираю! — воскликнул хан Ратмир. — Простите, милые, нам некогда — нас подвиг ждёт!
И так, решительно развинув толпу рыдающих красавиц, он устремился прочь по залам, срывая драпировки и скидывая груды покрывал — он требовал вернуть ему ичиги, халат, соболью шапку, рубаху, шёлковы штаны и особенно — вернуть стальные латы.
Девицы с ужасом взирали на погром и с воплями помчались доставать старательно запрятанное имущество гостя. Также всё вернули и его товарищу — стиранное, глаженое, отполированное, зашитое, раздушенное благовониями.
— А если баньку на дорогу? — с надеждой спросила предводительница этого обольстительного стада.
Оба гостя испустили громкий вопль и принялись ещё быстрее наряжаться в свои латы.
Выйдя на просторный двор, они сыскали среди сказочных беседок, розовых шпалер и клумб своих коней. Всё было замечательно, но Румистэль вдруг с подозрением стал оглядывать свою кобылу, пока Ратмир душевно прощался с красавицами и каждой клятвенно обещал, что вскоре непременно вернётся к ним.
— Поехали давай. — сказал сердито Ратмиру Румистэль. — Пока с тобой мы прохлаждались у волшебных гурий, твой Сивый обрюхатил мою караковую кобылу! Куда теперь мне ехать на беременной лошади?!
— Э, нет. — оторвавшись от лобзаний и внимательно всмотревшись, отвечал степной кочевник. — Тут не мой красавец поработал — твоя кобыла брюхата не третий день. С кем спуталась она? Ну ладно, там увидим. Ну, и куда наш путь лежит?
— Сейчас увидим! — со смехом отвечал волшебник. Он достал из рукава маленькое зеркальце в тонкой фигурной оправе и взглянул в него. Потом стал медленно поворачиваться в сторону, держа вещицу на вытянутой руке. Внезапно зеркальце блеснуло, и Румистэль вгляделся в него.
— Я вижу берег широкой реки, песчаный обрыв и старую иву. — сказал он.
— Ждать нечего — поехали. — ответил Ратмир. — До Днепра нам трое суток добираться.
Странники вскочили на коней и поспешно покинули сии чертоги наслаждений.
* * *
По берегу Днепра метался в бешенстве Рогдай. Его точило злое волчье чувство — он ненавидел своего врага. Проклятый Еруслан — он всему виною! Он перебёг дорогу славному Рогдаю! Он втёрся лестью к отцу Радмилы, он похитил первый взгляд пугливый, который юная царевна обронила из-под густой вуали! Заманил, околдовал, похитил! И надо же — всё это он легко проделал прямо под носом у Рогдая! А кто он был? Какой-то жалкий оборванец, холоп дворовый, пёсья требуха! И вот теперь он ускользнул от рук Рогдая! И нынче тоже ускользнул!
Витязь молодой устало опустился на траву, скинул соболью шапку, провёл ладонью по вспотевшему лицу. Сегодня что-то жарко — солнце так и печёт с неба — так что рассудок как будто мутится, и чувства в неистовство приводит.
Рогдай в душевном изнеможении расстёгивает ворот, водой из фляги мочит лоб. Глаза его невольно блуждают по берегу реки, по дальней роще, по тонкой линии тропы и взглядом задевают мирно пасущегося жеребца. От этого мысли отчего-то перескочили, и подумалось Рогдаю отстранённо: а почему же жеребец? Откуда жеребец? Разве у него была не караковая кобыла? Но это странное, ничем не объяснимое видение снова затонуло в глубинах памяти, что тяжкой, медленной волною то накатывала на Рогдая, то отступала — кто не сойдёт с ума?
Он вспомнил: как ехал по склону заросшей дремучим лесом горы, как крался за деревьями, глядя на двоих, которые ограбили и бросили его. Это проклятый Еруслан со своим проклятым колдуном!
Рогдай снова застонал, как от тяжёлой боли, но воспоминания продолжали всплывать.
Да, тогда он понял, что враг его неуязвим, пока с ним рядом этот проклятый чернокнижник. Надо как-то разлучить их. И Рогдай (или кто другой?..), кипятясь от злости, придумывал и отвергал планы разлучения этой нечистой пары. Но, тут произошло нечто удивительное, как будто кто-то откликнулся на неистовую мольбу Рогдая. Кто-то? О, да — Некто!
Рогдай с улыбкой посмотрел на перстень, украшающий его средний палец. Как чудесно, у него теперь есть покровитель! Да, это он тогда надоумил Еруслана покинуть своего охранителя — вот дуралей! Шалея от восторга, Рогдай (нет, это точно был Рогдай?) тогда слушал из-за кустов, как Еруслан отказывается от помощи колдуна. Слышно было плохо — немного далеко, но потом холоп поднялся, сел на своего коня и ускакал, а колдун остался! Вот тут не мешкая Рогдай (да что же так в виске стучит?!) кинулся следом за соперником, а тот уже вовсю нахлыстывал к мосточку. Знал, подлый, где искать Радмилу, а с нею царство Лазаря (упокойся его душа!)!
Тут Рогдай смело ринулся вдогонку, да вот незадача — отчего-то унесло его куда-то в сторону от Еруслана. Потерял он своего врага! И с тех пор рыщет по обоим берегам Днепра, шарит по лесам. А нынче пришла ему в голову страшная мысль: а ведь волшебником, похитившим Радмилу был как раз тот гадкий колдун, который ехал с Ерусланом! Они точно сговорились! Да, это сговор, чтобы не допустить Рогдая на царствование! Они тогда ведь как думали: что он поедет обратно в столицу и станет утверждать, что он и есть пропавший царский сын. Нет, погодите, ведь пропала-то царевна! Ай, шут с ним, неважно, кто пропал. Важно избавиться от претендентов на трон. А тут ещё этот язычник Ратмир! Раньше Рогдай думал, что он просто потешиться заехал на царский пир и что на самом деле ему не нужно царство. Но потом смотрит: а степной стервятник то тут, то там возникнет. А потом со всей своей подлой кочевничьей душой примазался к Рогдаю и давай ему в уши дуть, что он-де бескорыстно хочет помочь ему победить врага и что он мечтает видеть витязя на троне царском. Тогда они через этого степного князя заключат мир и будут мирно что-то там то да сё!
Витязь со злобой ударил кулаком в землю. Да, он был прост! А полагал себя искушённым в тонкостях интриг и междоусобиц! Эх, бурсак, учись у великих мастеров!
Он в тоске огляделся снова. Куда же подевался Еруслан? Ведь вчера только это было.
Ехал он по полю, искал своего врага. И чудилось ему, что вот как только обогнёт он эту рощу, как только минует тот овражек, так тут и встретит Еруслана. Тогда они сойдутся в битве, и мы ещё посмотрим, чьё оружие возьмёт! Не помнит Рогдай, откуда взялась на нём эта бранная одежда — прекрасный шлем, нагрудник, латы, кольчуга, перчатки и славный меч. Потом лишь догадался, что это подарок молчаливый его покровителя — волшебного перстня исполнения желаний. Разве не хотел он выглядеть, как богатырь, разве не мечтал блеснуть перед Радмилой, разве не желал, чтобы для его поистине царской красоты была и оправа достойной? Да, всё это он получил, а отчего? Оттого, что всегда почтительно обращался с высокими особами.
Ну да, он искал Еруслана. Много раз обманывали глаза Рогдая, много раз бросался он с мечом на мирно едущего путника, а то и на пень корявый, когда в сумерках ему казалось, что слышит он голос ненавистного врага. И вот вчера он не поверил своим глазам, когда утром увидел его едущим на знакомом кауром жеребце. Сам Рогдай тогда едва проснулся — всю ночь ворочался под навесом и рисовал себе в мечтах, как он своими руками свернёт Ерусланову кудрявую башку! Как локончики эти золотые поотрезает своим ножом в то время, как противник будет слёзно молить о пощаде и обещать, что впредь не взглянет на Радмилу! Вот так всю ночь лежал и предавался сладкой мести, а утром едва продрал глаза, как видит: скачет Еруслан по берегу — жив и невредим.
Вскочил тогда Рогдай в досаде, хватает верхнюю рубаху, ищет подстёжку, шарит шлем. В момент оделся, седлал коня и рванулся следом. Видел он соперника, как тот спустился на коне в низинку, что окаймляла быстрый ручей, текущий в Днепр, потом выбрался и поскакал далее. Был виден он на фоне светлого восхода. И вот прямо в чистом поле враг испарился с глаз! Вот так: был и нету!
Как тут не обозлиться? Ну явно же колдовство! Вот теперь Рогдай сидит на бережку и ждёт: не появится ли Еруслан опять? Хотя, едва ли. Нет, проморгал Рогдай врага! Не надо было раздеваться, не надо было расседлывать коня! Нет, всё время нужно быть настороже, а лучше подождать врага в засаде!
Рогдай вскочил с места и заозирался: ну, как враг выйдет, а он опять сидит!
Чувствуя себя безумцем от своей нелепой надежды (Еруслан уж, поди, сотую версту отмахал отсюда!), Рогдай прячется с конём в кустах и, сам себя кляня за глупость, ждёт, затаив дыхание. Ну, сколько так ты простоишь, Рогдай? Час, два, до вечера, неделю? Чем больше будешь тут торчать в кустах, тем дальше ускачет проклятый Еруслан.
Так, сам себя загнавши в злость, Рогдай спустя минуту выезжает из кустов. И тут случилось нечто удивительное.
Перед глазами витязя далёко простиралось широкое зелёное поле — ни человека, ни зверя, ни птицы. По краям оно окаймлялось синим лесом, да сверху наливался синевой шатёр небес. И тут прямо над травой, саженях в десяти, задрожал воздух — так бывает, когда горячие испарения земли размывают очертания предметов. Но, тут было что-то иное.
Воздух заколебался ещё больше, потом словно кто-то раздёрнул занавес, и в дыру явилось дикое и странное видение! Чужое поле, чужие небеса — всё, всё иное! Низко висят мутные, синие тучи, как будто небо воспалилось от бесплодия! Сухая, мёртвая земля и размытые очертания далёких гор. Было там ещё что-то, да Рогдаю было не до него, потому что из этого видения шагнул каурый конь со всадником на спине. И в тот же миг в этом сумрачном герое признал Рогдай врага! Но, в первый миг опешил: что за колдовство? Неужели подлый чернокнижник скрыл своего любимца от него? Вот где коварство! Он думал, что Рогдай ускачет, а тот не оплошал — он терпеливо ждал!
Ликуя от своей удачи, Рогдай рванул коня навстречу ненавистному врагу — как говорил ему его счастливый талисман, как учил его перстень исполнения желаний — бей врага, пока тот не приобрёл себе меча!
Опомнясь от своей задумчивости, едва покинув жуткую равнину, ещё помня битву с головой, Еруслан поднял глаза и видит: летит на него всадник с мечом наголо. Кому он снова помешал?
Рука схватилась за копьё, но тут же бросила его в сторону — у него есть меч! Меч-кладенец, подаренный огромной головою!
Сшиблись они в схватке, грянул гром, когда ударила сталь в сталь — булат в булат! Силятся превозмочь один другого.
Поднял глаза Еруслан и видит бешеные очи Рогдая. Вот кто противник! Тут вскипела Ерусланова кровь, дым ярости застлал рассудок. Нет, им двоим на земле не жить! Пока он не вырвет зубы этой змее, не будет покоя ни ему, ни Радмиле! Как он устал всё время чувствовать за своей спиной эту аспидную злобу! Куда ни пойди, эти глаза всё время жгут его!
Отлетели витязи друг от друга, словно разнесло их бурей. Соскочили со своих коней и снова схватились — брызги искр летят, звон идёт!
Дикая, ослепляющая ненависть придаёт Рогдаю сил — теснит противника он к берегу реки — загнать его в илистое дно и тогда Рогдай хозяин положения. Не будет Еруслану пощады! Но вот снова сцепились, так что ни двинуться, ни ударить — топчутся на месте — кто первый сдаст. Глянул Рогдай в глаза противника и дрогнул — смерть свою он так увидел. Твердо выражение этих ненавистных светло-голубых глаз — как будто сталь небесная блистает вокруг черноты зрачка.
Лишь на мгновение Рогдай ослабил хватку, как тут же ощутил, как неотвратимость дотянулась до него — холодная, безжалостная, вечная. Разрывая кольца, проникла под кольчугу, под латы лапа смерти и пронзила сердце. Вздох обронил Рогдай, разжались руки, на губы, щёки, лоб легла тень. Исчезла ненависть из глаз, и только изумление: отчего же, покровитель мой, ты не поддержал меня?
Он отстранённым взглядом глядит на тот клинок, что погубил его, соскальзывает с лезвия и падает на землю.
Печально смотрит Еруслан на погибающую юность, на прекрасного Рогдая. А тот скатывается с берега к реке, цепляясь мертвеющими пальцами за ивовую ветвь. Сползает перстень с пальца и остаётся на песке. Тогда две белые руки бесшумно выныривают из воды, охватывают нежно Рогдая тело, гладят лоб.
Глядит Еруслан в ужасе и содрогается: русалка с длинными седыми волосами смотрит на него и улыбается, как будто говорит: ты помнишь? Но, ни звука так и не обронив, увлекает умирающего витязя в пучину, и лишь водоворот смертельный остаётся в этом месте.
* * *
К вечеру прибыли на опустевший берег два путника на лошадях, мирно беседуя. Один отчего-то сокрушался, что его лошадь скоро не сможет нести его и надо ему как-то решать этот непростой вопрос. Другой же уверял, что его жеребец тут совершенно ни причём. Да что такое, сердился он, здесь в конях такой большой недостаток?! Найдём тебе, друг Румистэль, дикого жеребца, хан Ратмир его объездит, и будет у волшебника опять хороший конь.
