Я немного помолчал, пока мы с Уханом перебирались по подвесному мостику через глубокий овраг с отвесными каменистыми стенами. На дне оврага среди обточенных водой валунов и гальки весело журчал узкий горный ручей. На той стороне я не удержался и спросил:
— Думаешь, Марана все-таки засветится?
— Надеюсь, что нет. Иначе Дед не только ей голову снимет, но и тебе, как ответственному. Но ее разве остановишь, если что в голову втемяшилось?
Дело в том, что, не пробыв здесь и часа после доставки "мехов", Марана удрала в город — вопреки рекомендациям Хокинава сидеть в ущелье и не высовывать носа. Заявила, что не намерена больше терпеть походных условий, что она соскучилась по своим друзьям и родственникам и что Дед ей не указ. Но обещала, что сделает все по-тихому и, кроме предков, ее никто не увидит. Хотелось верить, что так и будет. Эту сорвиголову и впрямь удержать невозможно. Не силой же. У нас так не принято.
— С женщинами всегда проблемы, — я досадливо поморщился.
— Не ворчи. Могло быть и хуже. Взять хотя бы Голованя с Сиестой.
Мы невольно рассмеялись. Вышеупомянутая парочка — наши ровесники и друзья, поженились еще года два назад. И с тех пор — притча во языцех. Стоило им зажить вместе, как их характеры словно подменили. Все время собачатся, выясняя отношения, но и разойтись не могут. Иной раз такие номера откалывают, что все знакомые ухохатываются. Последнее, что про них помню — это как Головань все нижнее белье супруги на самом высоком дереве развесил, показалось ему, что она на посторонних парней засматривается. А когда его спросили, почему именно белье и на дереве, ответил, что пусть смотрят и завидуют, а лапать — дудки. Нет, я такой любви не понимаю. Мне бы что-нибудь поспокойнее. Ладно уж, не ври. Поспокойнее... А кто психовал больше всех, воображая невесть что, когда Соната допоздна задерживалась у подруг? И понимал ведь, что ничего с ней на улицах Ляо случиться не может, и зверей опасных у нас тоже не водится, в основном все животные завезены с других миров — мирные и домашние, вроде лошадей и овец. А бодливые местные зебролопы бегают только в горах, и только лишь в определенных ареалах обитания. Их лежбищ возле Чертога, к примеру, нет. Но понимал умом, а сердце все равно ныло. Соната, Соната...
Болезненная, непреходящая тема. Любовь прошла, а нервное напряжение осталось. С одной стороны, меня все еще тянуло к ней. С другой...
Нет, я все-таки не хотел ее видеть, теперь я это понял. Незачем зря травить душу, чувства ведь еще не очерствели окончательно. Некоторые рождены для всякого романтического вздора, вроде всех этих любовных свиданий и страданий, как Головань с Сиестой, но не я. Не мой удел. Завидую в этом плане Ухану. Он и Марана настолько разные, что даже ссориться у них по-настоящему не получается. Несмотря на то что Ухан иногда любит поязвить (как и я), он — очень добрый, мягкий и тактичный человек, никогда не скажет своей подруге действительно что-нибудь обидное. БэЗэ, напротив, долго не забывает обиды, как мнимые, так и настоящие, но своему приятелю многое прощает с легкостью. Ну, кроме того случая, когда Ухан едва гантелью по голове не заработал, но и тогда, клянусь, ничего плохого сказано не было. Просто Марана посчитала иначе. Сколько его помню, Ухан почти всегда спокоен, как поверхность стоячего пруда в ясную, безветренную погоду. Если что и попадает на его неподвижное зеркало, вроде древесного листа или зазевавшегося насекомого, то пруд просто принимает свершившийся факт и никак не протестует по этому поводу. Но проходит какое-то время, и его поверхность снова чиста. Так и с Уханом — любые неприятности проходят сквозь него, не оставляя шрамов у него на душе. И в то же время ему с легкостью удается подмечать вещи, проходящие мимо внимания таких раздолбаев, как я. Так что мои отношения с Сонатой, хотя я никогда не обсуждал с ним эту тему, лежали у него как на ладони. Ему было все ясно и понятно. Остается только позавидовать. Я не умею принимать жизнь такой, как она есть, мне всегда хочется что-то изменить. Самое интересное в этом то, что рано или поздно мои желания сбываются. Например, хотелось заняться чем-то более стоящим, чем сражения в сетевые "гэпэшки", и я это получил на Сокте, хлебнув по полной программе. А Ухан совершил с Мараной необременительный круиз, причем в то же самое время и находясь неподалеку от меня. И сейчас продолжает флегматично наслаждаться жизнью, правда, в данный момент его спокойствие немного омрачено мыслями о строптивой подруге, сбежавшей в Ляо. Но тут уж ничего не поделаешь, большую часть жизни наши мысли так или иначе посвящены противоположному полу. Ох уж эта БэЗэ. Ох уж эта Соната. Ох уж эти... ладно, замнем. Я спокоен, я очень спокоен, я так спокоен, что... Да. С удовольствием надавал бы по роже Ктрассу, так и не удалось отплатить, хотя случай представлялся. Ох уж эта Зайда... Кажется, сегодня меня слегка заело на одной и той же теме. Нет, спать, спать и спать...
Наконец мы добрались до входа в РВЦ. Высота проема, вырубленного в скальной толще — ровно десять метров. Немаленький размер, но специальные маскировочные панели, разъезжавшиеся, когда необходимо было провезти что-нибудь крупное (вроде роботов), делали его практически неразличимым на поверхности горы, так что со стороны могло показаться, что мы вошли прямо в гору. Собственно говоря, внутреннее пространство цеха представляло собой пустоту огромной природной пещеры, слегка переделанной для наших нужд — в свое время ее расширили и обустроили, натащив массу всяческой ремонтной техники. Теперь цех — это гигантский зал, по периметру которого располагались различного рода вспомогательные помещения — комнаты для обслуживающего персонала, тренажерный зал, технический и оружейный склады, инструментарий, кухня и прочие подсобные помещения, необходимые для автономной жизнедеятельности внутри горы. Но, несмотря на просторный вход, запакованных в транспортные коконы ИБР "жуки" смогли протащить только в горизонтальном положении. А вот внутри для роботов пространства хватало, высота свода — выше двадцати метров. Только самих роботов к этому времени здесь уже не было, лишь валялись опустевшие транспортные коконы. Широкая лента ремонтного конвейера утащила обоих "калек" в соседний зал — Чертог, где сейчас и происходило таинство восстановления.
В нескольких шагах от жилых комнат Ухан вдруг обернулся и остановил меня, чтобы спросить:
— Сомаха, а если честно, смог бы ты выстрелить тогда в Ктрасса на самом деле? Если бы знал, что это единственный выход из сложившейся ситуации? Смог бы ты... убить его?
Подробности той стычки в механгаре Змеелова он к этому времени знал доподлинно — я сам предоставил ему запись.
— Выстрелить — еще не значит убить. И с чего ты вспомнил об этом именно сейчас?
— Из головы не выходит. — Ухан смущенно пожал плечами.
Понятно. Кажется, я перестарался со своей маленькой местью. Я ведь был обижен на Ухана с БэЗэ, они там развлекались, а я плюхи получал, поэтому и запись дал просмотреть, чтобы доказать — я ничего не выдумал. Но с Мараны — как с гуся вода, а Ухан до сих пор успокоиться не может. Совесть не на месте. Хотя, если разобраться, ничем он мне в тот момент помочь не мог. Слишком далеко находился. Впрочем, даже будь он рядом, маловероятно, что ситуация изменилась бы. Ухан — мирный человек. И ни разу в жизни никого не ударил всерьез. Может, даже и хорошо, что его рядом не было.
— Да запросто. — Я самоуверенно вздернул подбородок, а у самого внутри пробежал зябкий холодок, зря он мне напомнил. — Нашпиговал бы его из игольника, как моя ма яблочный пирог — яблоками.
— Все шутишь, — проворчал Ухан, немного помрачнев. — А я ведь о серьезных вещах говорю. Если бы в подобной ситуации оказался я, то для меня настал бы момент истины — узнать, чего я стою на самом деле.
— Момент истины, момент истины... — Непонятно почему я вдруг разозлился: — Да откуда я знаю? Игломет Ктрасса был для меня заблокирован, а нейроразрядник — еще не стопроцентная гарантия летального исхода. Когда это осознаешь, все несколько упрощается, не так ли? Подсознательно разрешаешь себе действовать более раскованно. Было мгновение, когда мне казалось, что смогу влепить ему заряд прямо в лоб. Но этот момент прошел. Понимаешь? Поздно уже гадать, когда ничего так и не случилось всерьез.
— Понимаю. Память — штука хитрая, неприятные ощущения и переживания быстро сглаживаются. Остается лишь воспоминание о самом событии или факте, но уже без особых подробностей.
— Ладно, философ, — пренебрежительно фыркнул я, — ты как хочешь, а я отправляюсь спать.
Пожелав друг другу спокойной ночи, мы с Уханом разошлись по своим жилищам. Комнат здесь вполне достаточно, так что хранителям из разных месячных смен не приходится занимать комнаты друг друга, у каждого своя, отдельная. И каждый, соответственно, обустраивает ее по своему вкусу. Мое дежурное жилище было небольшим, но уютным — закругленные стены, отделанные светлым декоративным пластиком, ровное освещение галогенных потолочных панелей, удобная мебель для работы и отдыха — кровать, кресла, столик, стойки инфокристаллов с играми и софтом. И непременный атрибут любого жителя Туманной Долины — игровой комплекс "Сфера", сенс-кресло с встроенной аппаратурой Глубокого Погружения. Я прошел в ванную, разделся. Шорты и рубашка местного пошива все-таки куда удобнее, чем одежда на Сокте, ведь большую часть жизни в такой проходил. Сполоснулся под душем, вышел и задумчиво уставился на ожидавшую меня кровать.
Что-то сон уже прошел.
Поколебавшись, плюхнулся в сенс-кресло. Может, посмотреть перед сном что-нибудь из коллекции любимых сенс-книг? "Пламя над бездной" с Вернором Винджем в главной роли, например. Или "На пути в рай" с Дейвом Волвертоном. Дейв мне нравился. Этот актер никогда не повторялся, в каждой новой сенс-книге играет новых людей и новые судьбы. Его мастерство перевоплощения вызывало уважение. Не то что некоторые, тоже вроде неплохие актеры: и обаяние в них присутствует, и манеры оригинальные, и симпатия сенс-зрителя всегда на их стороне, в какой бы роли ни фигурировали — положительной или отрицательной. Но проходит какое-то время, и чувствуешь, что актер начинает вызывать в тебе скуку. Именно потому, что играет лишь самого себя. Если я не получаю ощущения новизны и многогранности от восприятия очередной роли знакомого сенс-актера, я теряю к нему интерес. Ничего не могу с этим поделать, да и не вижу смысла. Жизнь слишком коротка, чтобы снова и снова возвращаться к пройденному, терять время на уже пережитое. Исключение — сенс-книги, ощущения которых хочется пережить снова и снова. Но таких не так уж и много...
Повинуясь мысленному приказу, на голову опустился нейрошлем, закрепленный на спинке кресла с помощью специальных штанг-манипуляторов, лицо заслонило темное забрало отсекателя, чтобы избавить меня от нежелательных внешних раздражителей — звуков и света. "Сфере", конечно, далеко до полноты мировосприятия игрового комплекса в клубе "подражателей", и вспоминалось об этом с ностальгией, но выбирать не приходилось.
В следующий миг нейрошлем снова поднялся, вернувшись на место.
Нет, не хотелось мне сейчас погружаться в вымышленные миры и отвлекаться на чужие переживания. Своих хватало. И очень даже нешуточных. Ладно, я знал, куда мне следует сходить, чтобы успокоиться.
Я порывисто встал и накинул махровый халат на голое тело — в РВЦ даже в самую горячую летнюю пору не бывает жарко, а сейчас уже поздний вечер, прохладно. Затем надел шлепанцы и вышел из жилища. Потолочные осветительные панели, уже переключенные в ночной режим, услужливо загорались над головой по мере продвижения, освещая желтоватыми пятнами керамитовый настил под ногами, и гасли за спиной. Пару минут спустя, прошагав вдоль конвейера, я добрался до шлюзового блока, ведущего в Чертог. Здесь зал РВЦ от пола до потолка перекрывала металлическая стена. Декоративные пенолитовые плиты, которыми она была облицована, маскировали ее под обычный срез скальных пород, так что непосвященным казалось, что зал здесь и заканчивается. На самом деле он только начинался. Еще минута ушла у охранной системы на комплексную идентификацию — сетчатка глаза, папиллярный рисунок пальцев, код ДНК. Чужих тут сроду не бывало, но правила устанавливал не я, и не мне их отменять. Затем я был допущен внутрь, в "предбанник" — небольшой отсек со стенами из прозрачного пластика и пультом управления конвейерным оборудованием. Не обращая внимания на царивший в отсеке холод, я опустился в кресло за пультом и устремил взгляд сквозь пластик, за которым и находилось то, ради чего я сюда явился.
Сотни тысяч лет назад эти горы были вулканами, извергающими огонь и дым. А потом в одном из них зародилась жизнь — не похожая ни на что из уже известных экзобиологам жизненных форм. Я, конечно, попробую дать описание, но не ручаюсь, что у меня получится достоверно — потому что Хрусталиты надо видеть своими глазами. Начну с того, что если РВЦ — огромный зал, то Чертог — просто невероятно огромный. Свод этой природной пещеры вздымается метров на пятьдесят, а тянется она на все пятьсот, так что без зрительной коррекции лоцмана ее дальний край нельзя разглядеть. И по всему своду, словно праздничные свечи, густо подвешены Хрусталиты. Черт, для меня их вид привычен, поэтому даже не знаю, как описать так, чтобы было понятно постороннему человеку. Хрусталиты похожи на...
Нет, не так.
Начну с самого простого, чтобы точнее передать образ. Представьте, что со свода пещеры свисают матово-белые иглы сталактитов длиной от десяти до двадцати метров. А на каждую иглу, расширяясь от конца к основанию, с небольшим расстоянием друг от друга нанизаны гигантские соты-зонтики — диаметром в пять, семь, десять метров. Размах зонтиков самых больших и древних колоний доходит до пятнадцати метров, каждый зонтик прозрачен, словно выплавлен из хрустальных пород, отсюда и название — Хрусталиты. На своде Чертога до десяти тысяч таких образований, и каждое из них светится. Вы только попробуйте представить — гигантский свод, унизанный уходящими вдаль зонтичными свечами, почти непрерывно излучающими мягкий внутренний свет различных оттенков желтого, голубого, зеленого. Более того — все это сияющее и переливающееся великолепие постоянно в движении. Не сами свечи, нет — их жители. Эти маленькие существа, сотни тысяч этих существ, каждое размером с небольшой орех, обитают в прозрачных стаканах сот зонтичных свечей, каждое в своей персональной квартирке. Они кажутся бесплотными сгустками энергии и на человеческий взгляд не обладают индивидуальными чертами — кроме цвета, совпадающего с цветом самих сот. Они безостановочно снуют между отдельными колониями, занимаясь только им известными делами. Существуют определенные течения и маршруты, по которым они путешествуют наиболее часто, а иногда случается час пик, и отдельные струйки "малышей" сливаются в густые, переливающиеся всеми цветами радуги рои. Лично для меня наблюдать за их таинственной жизнью, подмечать интересные моменты и делать не менее интересные выводы бесконечно увлекательно.
