Вет за это время уже передал спутникам содержание беседы, и был до невозможности счастлив, что дальнейшее общение с существом вести не ему. Ганн, послушав, хмыкнул и пошел помогать Старру разбираться с вещами, намеренный расспросить того потихоньку, раз уж такие дела, поэтому на поклон Грина ответил и старший, и даже специалист... пусть и не совсем по межрасовым связям, но все же не только по системам охраны.
— Доброго дня вам, молодой человек, — доктор Ренн, прищурившись, оглядывал сфинкса и особенное внимание уделил лицу, достаточно юному для обращения. — Мое имя Морэмирис Ренн, разрешено ли вам называть ваше?
— Меня зовут Рональд Грин, я ученик Черного Мастера и воплощенная фантазия на самого себя, — дружески ответствовал Грин. — А чем вы занимаетесь в этой крепости?
— Временно живем здесь, пока не изучим ваш мир и не узнаем, как можно поселиться в нем по вашим законам, — по инструкции ответил Ренн, и тут осознал, что существо ухитрилось ему сказать.
— Ученик Вульфрика Дорра? Он жив? Что с ним, Грин?
Грин опустил голову:
— Вульфрик Дорр умер, и это большое горе для знающих его, но нынешний Черный Мастер жив, и я хотел бы пожелать ему здоровья.
— Новый человек на месте Дорра? И кто он?
Ренн был настойчив, и сфинкса это слегка разозлило.
— Черный Мастер больше всего похож на человека, и ведет себя, как человек, а кто он такой, точно может объяснить только он сам.
— Вам запрещено называть его имя? — продолжал настаивать мабриец.
— Но вы не просили назвать имя, вы просили объяснить, кто он такой!
— Я спросил, кто он, — подчеркнул Ренн. — А первой характеристикой разумного существа, молодой человек, является личное имя, позволяющее идентифицировать его среди остальных разумных. Иначе я бы спросил, что он такое.
Грин насторожился.
— Я должен понять, чем грозит ваше любопытство моему учителю, и не хотел бы навлечь на него неприятности.
— Если он не убивал Вульфрика Дорра, то ничем. Наше любопытство не агрессивно.
— Это хорошо. А в каких случаях вас надо опасаться?
— О, таких случаев немного, — примирительно улыбнулся Ренн.
Он наконец отошел от шока, вызванного заявлением о Дорре, а с существом начал потихоньку осваиваться, классифицировав его для себя как местный аналог Морана.
— Наш человек должен бояться, если он совершил поступок, который считается преступлением по нашим законам или законам страны, где он находится, чужой — если он находится на нашей земле и нарушает наши законы без вызывающей уважение причины. Здесь, на вашей планете, нашей земли нет вообще, поэтому никого из вас мы не можем тронуть — если только это не будет необходимой самозащитой.
Помолчав, Ренн перевел взгляд с собеседника на площадку перед воротами — оказалось, что Старр с Ганном наконец-то убрались с просматриваемой территории.
Учитывая, что в это время на базе полковник должен был на всякий случай сесть на уши заместителю с какой-то рутиной, а коллега Тердори — не самым высокоученым образом тырить данные с камер, но неизвестно было, сколько времени займет то и другое занятие — скрылись штрафнички, кажется, вовремя.
В связи с этим необходимо было прояснить еще один немаловажный вопрос:
— Кстати, кем вам приходится ваш спутник?
— Человеком, который находится под моей защитой, — слегка нахохлился Грин.
— Я должен предупредить вас, — серьезно сказал Ренн. — С ним связана одна, но большая проблема — если мы встретим вас, как положено, причем вас обоих, то нам придется его "узнать". А это для лейтенанта Старра закончится фатально, поскольку он будет классифицирован как преступник.
Если вы имеете к нам общее дело, то ему следует остаться на безопасном расстоянии, а вам — войти одному и рассказать о Старре непосредственно полковнику Морану.
— Звучит разумно, — согласился Грин. — Давайте сообщим о Блейки лично полковнику, чтобы у моего друга не было недоразумений.
И сфинкс, сочтя приглашение войти полученным, гордо пошел впереди доктора Ренна к воротам.
* * *
Человеко-птице-лев по имени Рональд Грин, конечно же, произвел на базе фурор. На физиономии встречавших его, во всяком случае, стоило посмотреть... Полковник Моран за выражение своего собственного лица не беспокоился только по той причине, что успел подготовиться морально. И даже — немного — физически, в чем ни в коем случае бы не признался даже курирующему личный состав базы медику.
Реагировать адекватно отчасти помогали обычаи и ритуалы — принятых у аборигенов не знал никто, но порядки людей-колонистов планеты были известны в достаточной степени, и соблюсти их, кажется, удавалось. Например, существовала традиция кормить гостя с дороги — более чем разумная для мира, где путешествия длятся даже не часами, а днями и неделями, в данной конкретной ситуации она позволила выиграть достаточно времени, чтобы получить от Ренна оценку ситуации и предварительную характеристику существа.
Грин был, судя по манерам, влиятелен, если даже прямо сейчас не при достаточных полномочиях, то с высокой вероятностью облечен властью с рождения. Разговаривал дружелюбно и вежливо, но поведение выдает в нем привычку к роли хозяина и / или инспектора. Назвался, однако, учеником Черного Мастера, сообщив, что Дорр по причине смерти таковым более не является, а в отношении Блейка Старра сразу обозначил себя покровителем. Молод. По личному впечатлению Ренна — покладист скорее осознанно, чем заставляет предположить, что в данном случае выступает как частное лицо, хотя легко может стать носителем функции государственного значения. Дополнительное осложнение: Блейк Старр. В переговорах не участвовал, выразил желание (однократно) пообщаться с комендантом, согласился уйти за пределы просматриваемой зоны. С ним остался Эрмелин Ганн, нужно не забыть дать ему возможность вернуться на базу.
Причиной появления обоих, и Старра, и Грина, заявлено некое дело Старра к полковнику.
И с этим теперь предстояло работать.
Впрочем, во время самого обеда, когда за одним столом собрались и уважаемые доктора наук, и группа обеспечения безопасности, и сам Моран с обоими заместителями, о работе не было и речи. Заговорить о "некоем деле" было нельзя, потому что нельзя было упоминать так осложнившего ситуацию Старра, расспросы лучше было оставить ученым — не его, солдатское, это дело — говорящих львов изучать, обязательно напортачит...
И в то же время нельзя было не участвовать в трапезе. Оставалось надеяться, что Ренн справится с официальной стороной мероприятия, позволив всем остальным больше жевать, чем говорить.
Сам же человеко-птице-лев Рональд Грин пребывал в состоянии полнейшей растерянности и неизвестно отчего переживал ощущение дежа вю — ему все казалось, что у костра в артели лесорубов и тут, среди чужих людей из другого мира, происходит одна и та же комедия. Но, как и там, держаться старался уверенно.
Ему странно было то, что его, чужака, уважительно пригласили войти, а своего человека — Блейки, — попросили подождать. Тревожило непонятное преступление Блейки и возможный об этом разговор. И Грину очень не хватало поддержки компаньона, вокруг были очень, очень вежливые люди, от которых физически тянуло каким-то выжидательным любопытством, повсюду гудели какие-то приборы, база была пропитана электромагнитными излучениями гораздо сильнее, чем домик Тесса. Грин постарался отметить для себя человека, который представился, как полковник Моран, и держал его в поле зрения.
И, как у костра лесорубов, Грин ждал вопросов, чтобы иметь право задать свои. Сначала вопросы были о том, где он живет и чем питается, и что можно положить в еду из приправ, а что нет, чтобы было полезно и вкусно не только людям, но и ему. Грин вежливо ответил, что живет в скалах, охотится на зверей, после чего спросил людей, что нравится им. Люди ответили, что в отношении мяса их вкусы вполне совпадают, после чего градус пафоса немного понизился, и его провели в светлое помещение с большими окнами, где подспудно ощущался запах... неописуемый. Странная смесь химии и перегретого жира напомнила Рону мыловарню. И это помещение оказалось столовой.
Но зато было чисто, и люди были очень вежливы. Когда приехали механические столики с мисочками чего-то такого, Рон мысленно поблагодарил Тесса за умение, левитируя ложку, есть красиво и по-человечески, и с трудом сдерживался, чтобы нервно не дергать хвостом из стороны в сторону.
Грин аккуратно рассматривал окружающих, чувствуя при этом, что остальные так же аккуратно рассматривают его самого. И принялся расспрашивать, как устроена сама база: вот в этом помещении все едят, или только мужчины? А женщины где? А мастерские можно будет посмотреть? И — самое главное — как они все сюда попали и можно ли видеть ту самую дверь, через которую они прошли из своего мира в этот?
Все эти вопросы Грин постепенно и задал, и если не на все, то на большинство из них нашлись у людей ответы. Оказалось, что подана ему почти совсем обычная каша с мясом, только под соусом, который готовят специально к праздникам, а женщин здесь нет вообще, потому что им позволят приехать только в том случае, если договорятся о постоянных поселениях с хозяевами этой планеты, и будут точно знать, где и как можно жить, чтобы не нарушить ненароком чьих-то границ или не поссориться с соседями так, что те захотят их истребить. Тогда уже можно будет привезти женщин и детей, а пока — боязно. Вопрос про мастерские вызвал легкую тревогу у присутствующих и заставил человека, назвавшегося вторым после полковника Морана, посмотреть на Грина с большой подозрительностью, но и тут ему не сказали: "Нет". Люди в мастерских не любят, когда прерывают их работу, а иную прервать нельзя совсем, потому что в этом случае она будет загублена, но в некоторых побывать будет можно. Что же касается двери, то механизм у нее нежный, и к ней своих-то подпускают далеко не каждого.
Слегка разочарованный тем, что на дверь посмотреть не получится, Грин из чистой вежливости спросил, а как они планируют договориться, где жить, и в чем тут смысл, раз они уже живут в горах, и достаточно долго. И, как когда-то, при первой встрече с Блейки, начал выяснять, чего они опасаются? Что напугало? Все же вокруг выглядит вполне благополучно!
Тут-то и выяснилось много нового.
Оказалось, что миров много, и на большинстве из них расплодилось столько людей, что все только и ищут, куда бы уехать еще, но ехать некуда, потому что там, где жить хорошо и удобно, место уже занято, и тоже населено так плотно, что добром и уговорами допроситься до права поселения или невозможно совсем, или так дорого, что тоже все равно что нельзя.
Можно, конечно, попытаться освободить себе место силой оружия, и когда-то давно люди так и делали, но потом поняли, что если воевать на земле, где хочешь жить, она очень быстро перестанет быть и удобной, и хорошей. Поэтому, чтобы не было раздоров и не жгли в войнах добрую землю, люди со всех миров заключили договор, который чтят, как если бы он был священным. По этому договору положено считать, что каждая планета принадлежит либо тем, кто поселился на ней первый, много веков назад, либо, если на ней есть свои коренные жители — вот как Грин, например — им. И если кто-то находит мир новый, который еще неизвестен всем остальным, то он первым долгом ищет на нем хозяев, потому что разрешить в нем жить могут только они.
Можно, конечно, не искать, особенно если хозяева и сами не стремятся показываться, и занять земли без спросу, но чтобы путешествовать из одного мира в другой, нужно записать его в каталог — особую книгу, которую рассылают по всем планетам — и если указать мир, но не писать, чей он, то на пустые земли побегут селиться все, кому тесно у себя дома и кто может позволить себе путешествие. И каждый будет считать себя хозяином, и каждому будут мешать чужие поселенцы, занимающие место, куда можно привезти своих сородичей, и очень быстро в таком мире начнутся между соседями ссоры и войны.
В мире Грина можно было поселиться очень давно, уже полвека как, но сначала в нем нашли людей — и пошли спрашивать у них, кто может позволить основать здесь свои города. Искали долго, но каждый говорил, что отвечать вправе только за свое село, а за хотя бы несколько соседних деревень — не может. Потом услышали от здешних людей, что есть тут и другие разумные, а когда посмотрели повнимательнее на людские обычаи, то поняли, что те и впрямь тут не хозяева. И пошли искать настоящих хозяев, по всем лесам, полям, горам и рекам, но только за аж три десятка лет Рональд Грин первый, кто согласился с ними разговаривать.
А иные, кого случалось видеть издали, или уходили прочь, или нападали на тех, кто пытался познакомиться, и так погибло много людей — потому им и страшно.
Потому что в чужом мире они одни, и любой вправе их и убить, и выгнать прочь, а как вернуться домой и сказать, что союза, который так ждут Старшие, не будет, и разрешения приехать с женщинами получить не удалось?
Это и позор, и горе семьям, поэтому они продолжают жить вот так, без женщин и детей, и искать, и уйдут только в том случае, если хозяева мира найдутся и велят им убираться. Их — хозяев — не послушаться будет нельзя.
В продолжение этих разъяснений Грин, пожалуй, больше всего заботился о том, чтобы удержаться от восклицаний: сначала удивленных, затем оскорбительно нецензурных. Эти странные люди брали на себя глупость отвечать за весь свой мир, целиком, при этом не имели права отвечать каждый за себя лично — ссылались все время на неведомых Старших, которые им что-то приказывают или запрещают делать. Они не имели смелости просто жить, а спрашивали на это разрешения, но опять-таки странного — не конкретного разрешения жить в пределах какого-то края, а вообще, в мире. Глобально. И потому прятались ото всех в горах. В особо острые и выразительные моменты объяснений Грину казалось, что люди вокруг него сошли с ума. И это их так опасался Тесс?
— Итак, — заключил Грин тоном человека, который очень хочет разобраться в услышанном, — от того, чтобы привезти сюда своих женщин и детей, вас останавливает только отсутствие разрешения на это. И все?
Вопрос вызвал реакцию практически однозначную — все, кто еще не успел закончить обед, о еде разом забыли.
На Грина посмотрели... так, наверное, смотрит ребенок на родителя, критически изучающего выпрашиваемую игрушку, а может, так смотрит голодный на накрытый стол... так смотрят на того, кто вправе отвечать за многих.
— Да, — ответил наконец полковник Моран, заговоривший в первый раз с начала обеда. — Все остальные трудности — наши проблемы, и мы не просим помогать в их решении. Нам нужно официальное разрешение от правителя, чью власть признают в этом мире, и если вы можете — и согласны — сообщить ему о нас, то мы просим так и передать: мы хотим поселиться здесь, и готовы заплатить ту цену, которую вы назовете, за право привезти столько людей, сколько вы разрешите. Если же ваши власти откажут нам или цена окажется для нас слишком велика, мы уйдем с миром и без возражений.
