Это вам не свечки делать

Прикрыв дверцы шкафа, я собрался было смыться втихую, но тут раздались мелкие шажки, которые вполне могли принадлежать девочке. Не желая рисковать, я нырнул под кровать и чуть потянул покрывало, стараясь прикрыть зазор у пола.

В замке заскрежетал ключ, дверь скрипнула, и я осторожно выглянул из-под покрывала.

— Ты круглый дурак! — возвестила с порога девочка.

Сразу решив, что это она мне, я едва не выскочил с повинной, списав вторжение на помутнение от болезни, но девочка плюхнулась на кровать, продолжая распекать невидимого собеседника.

— Ты зачем сунулся со своими разговорами о шахматах? Не понимаешь, что господин Дару вполне способен разбираться в этой игре? Ты хочешь закончить свои дни в монастыре, в камере для умалишенных, да? Так вот, я — не хочу. Ледяные ванны, рубашки с длинными рукавами и "добренькие" лекари не для меня. Понял?

Девочка вскочила, и начала мерить комнату широкими шагами, что никак не соответствовало приличному воспитанию.

— А ты считаешь, надо сидеть и помалкивать, когда этот старикашка несет полную чушь? — продолжила девчонка то ли диалог, то ли монолог.

— Прекратите немедленно, — более взрослым голосом прикрикнула сама на себя Лад_о.

Выслушивая весь этот бред, я даже кулак закусил. Ну да, мне было не по себе. Я слышал об одержимых, например, они вдруг становятся черезмерно сильными, и теряют в драке голову. Как, скажите пожалуйста, я вообще должен драться с маленькой девочкой если она на меня накинется? И дело не только в этом. Вот обнаружит она меня под кроватью, и как быть? На ее вопль сбегается весь дом, и меня, восемнадцатилетнего лба, находят в комнате малолетки, спрашивается, что я тут делаю. Помутнение рассудка штука хорошая, но порвут на части, плевав на болезнь. Или сдадут сюрту, благо он под боком.

Между тем Ладо, выслушав от себя дельный совет, завалилась на кровать и тоскливо поинтересовалась:

— Делать-то что?

— Предлагаю рассказать обо всем господину Дару, — ответила она же. — Он считается очень умным человеком, и вполне способен нам помочь.

— Ты дура, да? — я был готов поклясться, что интонации принадлежат мальчишке. — Забыла, что тогда будет?

— Не смей так разговаривать! — строго осадила сама себя Ладо.

— А ты головой думай, — доказывала она себе же.

— Если бы я могла вас побить, я бы это сделала, — голос девчушки был таким усталым, что я даже пожалел. Тяжело ей самой с собой управляться.

— Ты, как будущая дама и землевладелица не должна так выражаться, — наставительно заявила Ладо. Кажется, этот голос со взрослыми интонациями предпочитал приталенные платья для больших барышень.

— Отстань ты. Он прав, надо молчать и ждать, пока что-нибудь изменится.

— Вы просто маленькие трусишки, и верите всему подряд. Я сама, едва представится возможность, расскажу обо всем господину Дару. Он, в отличие от глупых фермеров разберется и поможет.

— Еще раз назовешь их глупыми фермерами, я порежу на лоскутки все твои платья! Мы должны молчать, как и решили.

— Ты уподобилась этому глупому мальчишке, — раздался высокомерный голос.

— Сама глупая, — последовал ответ. — Так ты еще и заносчивая, и у тебя теперь даже груди нет!

— Грубиян!

— И горжусь!

Вот это перепалка. Я лежал, и просто млел. Это ж надо, так воевать сама с собой, да еще с убийственными аргументами и грубостью. Впрочем, мое развлечение быстро закончилось, так как встрял еще один голос.

— Хватит вам, вы как дети.

Звучал он тихо, но проникновенно.

— Мы сейчас должны пойти выполнять свои обязанности по хозяйству. Забыли? Чья сегодня очередь?

— Моя.

— Сегодня на сыродельне надо помочь, помнишь как?

— А то нет. Тоже мне, таблица умножения, — презрительно бросил голос с мальчишеской интонацией. — Только не надо орать, когда я работаю.

— В прошлый раз ты едва пальцы в сепаратор не засунул, — простонала Ладо.

— У меня все под контролем, — заявил пацан. — Все, я главный, пора одеваться.

— Родители очень недовольны, что я нашу одежду брата.

— Жалко им?

— Не говори глупостей. Просто я девочка.

— Не переживай, — встряла барышня, — в твоем возрасте это пока позволительно.

Тяжело вздохнув, Ладо поплелась к шкафу, и начала переодеваться в штаны и рубашку. Оттянув подтяжки большими пальцами, с удовольствием ими щелкнула, удовлетворенно вздохнула, и принялась тщательно повязывать шейный платок. Все это я смог наблюдать, приподняв край покрывала. Закончив переодеваться, девочка вышла, заперла дверь, и в комнате стало тихо.

Да-а... хоть понятно, чем именно больна внучка Зюре. По ней точно дом скорби плачет. Столько голосов в одной голове, да еще со всеми надо вслух разговаривать. Я-то думал психи или не знают о других своих личностях, или разговаривают с ними мысленно.

Выбравшись из-под кровати, я сел на стул, уперся локтем в колено, лбом в ладонь и задумался. Получается, в голове Ладо живет несколько человек. Первым делом она сама, потом нахальный шкет, барышня и рассудительная девочка. Кажется, с этим стоило пойти к сюрту. Я прокрался к двери и прислушался. Было тихо. Достав шпильку, я принялся ковыряться в замке. Со второго раза было проще, он поддался через несколько секунд, и я тихо, как тень, прокрался в коридор.

— Стоять.

Меня прихватили железной хваткой за плечи, и впечатали в стену.

— Вы что тут делали? — зло прошипел сюрт, поглядывая по сторонам, не идет ли кто. — Совсем спятили?

— Я дом обследовал, как вы велели, — пояснил я, растирая плечо. — Господин Дару, я вам расскажу такое — не поверите!

— Я же велел вам ждать команды. Вас могли застукать в комнате девочки, — вполголоса заявил Дару, — представляете последствия?

— Я рисковал во имя Скалистого сюртария! — приосанился я, взирая на мир сверху вниз. Это было несложно.

В ответ Дару обреченно махнул рукой, и знаком велел мне отправляться в комнату. Сам он пришел через пару минут и, развалившись на стуле, велел докладывать. Тут я ему все и выложил, захлебываясь от возбуждения и осознания, насколько ценную информацию смог добыть всего за одно утро. Пересказал я все дословно, даже интонации изобразил, насколько это возможно, и теперь сидел тихо, наблюдая, как думает сюрт.

А думал он всерьез. Лицо едва ходуном не ходило. То брови вскинет, то лоб наморщит, то нос почешет.

— Очень... интересно.

И все? То есть я валялся, как дурак, под кроватью, рискуя жизнью и репутацией, вскрыл замок, а все добытое всего лишь "очень... интересно"?

— Знаете, я сам слегка... удивился, когда юная Ладо заговорила о шахматах, — признался Дару, — но в остальном она вела себя как положено, и я решил, что она просто нахваталась от братьев.

— Женщины тоже иногда играют, — напомнил я.

— Для этого нужен определенный склад ума, у юной Ладо такого не наблюдается.

В таких вещах я не разбирался, потому смолчал, и ждал продолжения.

— Остальной дом вы осмотрели?

— Не успел, — признался я. — Да и зачем? Зюре, ясное дело, давно свалил, а я должен мотаться по дому в роли невнятного дебила и высматривать интересное?

— Вы, юноша, сегодня поболейте, — не слушая, отозвался Дару, — а завтра вам станет... лучше, тогда и походите по дому, поговорите со слугами. Они, похоже, преданы этой семье, и, наверняка, сочувствуют больной девочке.

— Она же выздоровела, — напомнил я и осекся. Да уж, назвать такое поведение "выздоровлением" было чересчур.

— Поверьте, — проникновенно заявил сюрт, — о том, как шло лечение, вам расскажут... во всех подробностях. Только уши развесьте. Вы ведь развесите?

— Еще как!

Я изобразил ладонями развешенные уши, и распахнул глаза, показывая, как буду еще и подглядывать.

— Хорошо, — сюрт устало глянул на мою пантомиму и вздохнул. — Только не перестарайтесь.

Он встал, собираясь уйти, но я, оценив дальнейшее одиночество в крохотной комнатенке, едва не взвыл.

— Эй! А я должен валяться трупом и пить гадостное лекарство? Мы так не договаривались!

— Мы с вами вообще ни о чем не договаривались, — напомнил сюрт. Он развернулся ко мне всем корпусом и смотрел исподлобья, словно прикидывал, в каком соусе меня лучше приготовить. — Я плачу за ваши... услуги, а вы должны делать все, как я сказал. Скажу валяться — валяйтесь, скажу прыгать — прыгайте. Можете даже уточнить, как высоко.

— До Луны? — зло спросил я.

— Понадобится, и до Луны... допрыгните, — заверил Дару. — Тренируйтесь, юноша, тренируйтесь.

Он вышел к себе, пока я грыз от злости ногти, но вскоре вернулся.

— Вот, — он бросил мне торбу, — не надо считать меня бесчеловечным, пока нет... доказательств. Учтите, если кто заметит, как вы рисуете весь из себя больной, я оторву вам голову и останки отправлю к сестре в двух мешках.

Все, дверь закрылась, и в окно светил долгий-долгий день, а мне светил альбом с карандашами и смертная скука. Вдобавок опять принесло заботливую сиделку. Я едва успел, заслышав шаги, сныкать торбу и укрыться одеялом до подбородка. Далее последовало привычное цоканье языком, лечебный настой и заверение, что все будет хорошо. Говорю как на духу, будь я действительно болен, такое обилие заверений могло убедить меня в скорой кончине. Хотя отвар был неплох, после него сыпь на руках и ногах прошла, тошнота прекратилась, и я почувствовал необычайную бодрость.

Я, изо всех сил стараясь следовать указаниям Дару, пытался отвлечься от скуки и лежать дальше, но хватило меня только на час. За это время я успел сделать несколько набросков тех людей, которые воплотились в Ладо. Лиц, конечно, изобразить не мог, но, судя по тону, мальчишка должен быть одет более чем прилично, стоять, засунув в карманы сжатые кулаки, и, просто для интереса, пририсовал ему зажатую под мышкой шахматную доску.

"Барышня" на рисунке была благопристойной до нельзя, но в приталенном платье, выдававшем некую склонность к элегантности. Наверное, ее родители хорошо воспитали дочь. Судя по интонациям, она соблюдала приличия, не могла позволить себе лишнего, но, в рамках благопристойности, делала все, что хотела.

Ту девочку, которая почти молчала, рисовать было просто. Скромная, задумчивая, волосы собраны в три тощие косички, а тонкие ручонки примерно сложены на коленях не потому, что так надо, а потому, что ей так реально удобнее — лишняя жестикуляция не отвлекает от умных мыслей. Рот сначала вообще рисовать не хотел, все равно говорит мало, больше думает, но потом сжалился.

Напоследок была нарисована Ладо. Странно, но на ее портрет ушло больше всего времени. Я старался нарисовать ее отдельно ото всех, без дурацких голосов в голове, и получилась какая-то фигня. Так, средняя фермерская дочка, в фартуке, в обнимку с копной овечьей шерсти. Лицо, естественно, придумал на ходу, придав сходство с отцом — из-под кровати много не увидишь. Зато когда вспомнил ее командный голос, картина изменилась. Кажется, девчонке пришлось научится держать под контролем не только себя, но и все свои личности. Голову ей чуть приподнял, перерисовал руку, и теперь девчонка копну просто придерживала, губы сделал тоньше, чуть поджатыми, и восхитился собственной работой.

Я был горд собой, и, стараясь закрепить успех, решил перенести опрос прислуги на "сейчас". Дару сам велел проявлять изобретательность, включить голову и все такое, а выполнение его приказа чуть раньше это не страшно. Какая разница, сегодня я выздоровлю или завтра?

Так мне казалось, когда я брел по дому, держась за стены и глупо отвиснув челюстью. Вот скажите, когда болен любимый ребенок, кто первый окажется в курсе событий после лекаря, а иногда и раньше? Правильно, кухарка. Во время болезни аппетит падает, а есть надо, вот и приходится готовить невесть что, лишь бы дитятко поело.

Короче, я поковылял на кухню. Справедливо рассудив, что главной кухаркой окажется полная дама почтенных лет, я ухитрился выглядеть как несчастный, но приличный юноша, даже волосы пригладил. Затем припомнил форму дома, и довольно быстро отыскал нужный коридор.

Расположение кухни было удачным — и глаза не мозолит, и до столовой недалеко. Она оказалась огромным помещением на первом этаже. Пол был выложен плиткой, стены чистые, нигде ни следа застарелого жира. По правую руку был вход с улицы, для прислуги, рядом с ним корыто для мытья посуды, даже краны были с водой, и печка для нагрева — роскошь. Посредине длинный стол, у противоположной стены огромная угольная плита с духовкой, а по левую руку, прямо под окнами, стол для разделки. Над ним висело такое количество ножей и досок, что хватило бы на армейскую кухню.

Людей было мало. Только девушка суетилась, шинкуя в спешном порядке морковку, за столом сидел, устало упершись локтями, какой-то мужик и потягивал пиво, да у плиты возилась кухарка. Ее трудно было не узнать. Не такая уж и толстая, и не шибко старая, она двигалась с такой властностью, что сразу становилось ясно, чьи здесь угодья.

— Здравствовать вам, — проблеял я с порога.

В ответ мужчина глянул мельком, допил свое пиво, и, поблагодарив кухарку громогласным "спасибо, добрая женщина", отбыл. Девушка вообще внимания не обратила, переключившись на смешивание моркови с чесноком и соусом.

Кухарка развернулась, и сразу прошествовала ко мне. Молча. Стало не по себе, и я отступил на шаг. Очень впечатляющая женщина. Словно на вас движется шестиместный экипаж с перевязанной передником талией.

— Ты тот самый больной? — гулко осведомилась она.

— Как бы да, — согласился я осторожно, готовый в любой момент дать деру ковыляющей походкой, авось пожалеет, не погонится.

— А ну, иди сюда!

Она схватила меня за плечо, другой рукой под локоть, и повела к столу.

— Сиди тут. Чего пришел?

— Есть хочу, — проблеял я, не зная, чего ожидать.

Тут ее усатое лицо расплылось в обворожительной улыбке.

— Ох ты, никак полегчало? Ну подожди.

Кухарка прошествовала к плите, и принялась приподнимать крышки с кастрюль. Видимо, все это ей не понравилось, и она перевела взор на три ковшика, стоявших на столе для разделки.

— Так. То что для нормальных тебе не подойдет, — почесав нос, выдававший пристрастие к выпивке, заявила она. — Вот!

Схватив два ковшика, она поставила их на плиту, быстро налила в кружку компот и вернулась ко мне.

— Сейчас суфле тебе подогрею, болезный, — довольно сообщила она, — от господ осталось, не доели, беспокоятся, видать, кушают плохо.

— Да я вон то поем, — скромно произнес я, указав на огромный котел, от которого вкусно пахло мясом с приправами.

— Да ты что, — кухарка засмеялась грудным смехом над моей глупостью и ткнула пальцем в сторону котла. — Там же для стригалей готовится, ты с такого загнешься, вон, бледный весь, дрожишь, тебе что полегче надо. Хоть есть захотел, и то хорошо.

Вскоре передо мной оказалась тарелка, полная пюре из картошки и с двумя кусками странного вида, видимо, то самое суфле.

— Ешь, — благодушно велела кухарка, и приготовилась наблюдать, насколько мне понравилась ее стряпня.

Как тут откажешь? Осторожно отломив ложкой кусок, я отправил его в рот, а потом слегка потерял контроль, набросившись на еду, словно три дня не ел. Уписывая за обе щеки, я даже подзабыл, что болен, и явился сюда с целью выведать информацию.