— Добрый вечер, — я решила побыть вежливой. — Скажите, как называется этот населенный пункт?
— Тырдыщь, — коротко бросил представитель местного населения, не делая малейшей попытки освободить дорогу: — Одна медяшка. С долговязого — полторы. Младенец, так и быть, бесплатно.
— За что? — опешила я.
— За проход в деревню.
— А если мы не заплатим?
— Воля ваша — ночуйте в поле. Привыкли уж, поди, — с этими словами мужик выразительно покосился на мою прическу, щедро украшенную всеми дарами природы, начиная с мелких веточек и травинок, заканчивая солидным куском паутины вместе с рассерженным хозяином.
Я нахмурилась — денег не было. Собираясь на свадьбу, как-то не подумала, что по дороге срочно захочу что-нибудь купить, к тому же надела новую нижнюю юбку без пришитого кармашка с неприкосновенным запасом на черный-пречерный день. В праздничной запарке совершенно вылетело из головы, что такой день тем и отличается, что наступает как раз тогда, когда его совсем не ждешь. Скромность в ювелирных украшениях тут выходила боком: золотое кольцо, оказавшееся у меня на пальце в момент перемещения в этот мир, возможно, еще таило в себе не одну загадку, забрать у меня обручальное можно было бы только отрезав вместе с пальцем, чтобы купить серебряный гребень не хватит сбережений всей деревни. А сколько еще таких деревень по дороге в Старгород — один бог знает! Мы сейчас к границе, наверное, ближе, чем к столице: название деревни явно заимствованное, нерусское! Вокруг Старгорода все больше Сосновки, Озерки, Овражки — даже Большие Каменюки есть.
— А если мы просто перелезем через забор? — выдвинул креативную идею Иан.
— Заплатите штраф. В двойном размере, — равнодушно бросил туземец.
— Давайте просто обойдем забор по полю — когда-то же он должен закончиться!
— Поле принадлежит старосте, и он не в восторге, когда по нему шляются кто попало. Штраф... В тройном размере.
Куда ни кинь — всюду попадалово на бабки... Хотя... Не будет же этот труженик полей всю ночь напролет прилежно следить за неприкосновенностью даром никому на дрова не нужного шлагбаума! Вдохновленная этой мыслью, я махнула рукой, командуя отступление — переждем на обочине.
Покопавшись в своей бездонной сумке, Иан достал последний сухарь, и по-братски разломил пополам. Настоящий пикник! Я смахнула слезу умиления: как снабженец эльф оказался на высоте — препоручив корзинку с младенцем моим заботам, он не возвращался из коротких вылазок в лес без добычи: пригоршни ягод, каких-то незнакомых, но вполне съедобных корешков, а один раз даже поймал самодельным силком какую-то крысу, на голубом глазу утверждая, что это просто особой породы мелкий лесной кролик. Утробно бурча, желудок громогласно заявил, что уже почти верит, и зря я велела отпустить несчастную зверушку восвояси. Все равно, что бы мы с ней делали в лесу без ножа!
Казалось, запасы семечек в оттопыренном крестьянском кармане никогда не иссякнут. Мужик сплевывал шелуху с завораживающей размеренностью метронома, и весь окружающий мир будто заснул, поддавшись этому гипнозу: неподвижно зависло в небе истекающее приятным предвечерним жаром солнце, замер ветерок, лениво покачивающий цветущие макушки полевых трав, пасущаяся коза точно впала в ступор.
Обтерев вымя смоченной в реке и все еще влажной, условно чистой тряпкой, я поднесла малышку. Сперва мне казалось, что козьи соски слишком большие для младенца, и он не сможет пить самостоятельно, но голод не тетка, и ребенок быстро научился приспосабливаться к "кормушкам" самых разных размеров. Оживившись, девочка зачмокала так, что любо-дорого, аж завидно стало... Но при себе — ни горшка, ни кружки.
— Любезный, — я сделала еще одну попытку наладить дипломатические отношения, — вы не знаете случайно, чья это коза? Приблудилась к нам в лесу, наверное, потерялась. Хозяйка сейчас ищет, волнуется...
— Не-а, не знаю такой, — смерив Беляночку изучающим взглядом, тот покачал головой: — Не из нашей деревни! Может, от лесной бабки сбежала. Или в Дише какая раззява не досчиталась — вы поспрашивайте еще там.
Расчет на то, что сознательный селянин отлучится расспросить соседей о пропаже не оправдался...
Еще полчаса прошли в молчании. Откинувшись на травку, я пригрелась и чуть было не уснула. Хорошо на природе: свежий воздух, птички поют, листочки шелестят... Гулять да гулять, несколько часов пролетят — и не заметишь. Но несколько суток подряд — уж слишком! Да и спать на холодной земле... Я была полна решимости провести эту ночь под крышей, даже если для этого придется рыть подкоп под этот шлагбаум!
Следующим тишину нарушил сам "страж ворот" — то ли семечки кончились, то ли язык намозолил, то ли просто надоело молча стоять:
— Издалека? — без особого интереса спросил он.
— Ага, — вздохнула я, не открывая глаз.
— Пешком?
— Нет, на козе верхом...
Собеседник помолчал — обиделся на сарказм или же всерьез обдумывал услышанное:
— И далеко еще?
— В Старгород, — вставил свои пять копеек во взрослый разговор Иан.
— Вы хотите сказать — из Старгорода? — переспросил мужик.
— А как вы догадались? — удивилась я.
Может, у меня на платье осела какая-то особая старгородская пыль, которую с полплевка без всяких экспертиз распознают местные шерлокхолмсы Тырдыщского разлива?
— Мудрено! Вы ж по Страгородскому тракту пришли!
Человек деликатный, может, и промолчал бы — но от эльфа трудно было ожидать сдержанности:
— "Сердце подсказывает"! — передразнил он. — А еще ведьма!
— Так уважаемая госпожа — ведьма? — неожиданно чрезвычайно оживился крестьянин. По радостному тону вполне можно было подумать, будто он всю жизнь мечтал о том, что в один прекрасный день не слишком благозвучное название его родной деревни сменится на более красивое "Пепелыщь" — в честь некогда сожженной на перекрестке чародейки...
— Э-э-э...
— Да вас и впрямь сам бог послал! — с внезапным проворством селянин откинул шлагбаум с дороги, выскочил за околицу и, схватив меня за руку, рывком попытался поставить на ноги: — Пойдемте скорее, пока еще не слишком поздно!
— Эй! — вырвав руку, я подхватила сползающий с колен кулек с младенцем: — Поаккуратнее!
— Конечно-конечно! — в знак искреннего раскаяния мужик отвесил мне земной поклон, и продолжал торопить: — Пойдемте скорее!
Сперва не пускал — теперь чуть ли не силой тянет... Подозрительно все это! Как прежде мне страстно хотелось попасть под крышу, на душистый сеновал — так теперь возмечталось вернуться обратно в лес. Тем более, что все равно по дороге в столицу...
Но избавиться от назойливого мужика оказалось не проще, чем собаке от репья в хвосте: он падал на колени в пыль, вздымал руки к небу и призывал в свидетели своих добрых намерений всех потусторонних существ, а затем заклинал меня всем святым, что есть у ведьмы. Только каменное сердце могло оставаться глухим к разворачивающейся на наших глазах большой человеческой трагедии... Еще немного посопротивлявшись — для виду, — я согласилась выслушать краткое изложение сути проблемы.
— Да вы просто посмотрите — и все! — мужик, как ему казалось, незаметно, повлек меня в сторону открытых ворот.
Коза с Ианом уже давно стояли по ту сторону ограды.
— Куда смотреть-то! — страшно жалея, что занятые руки не позволяют ухватиться за столбик ворот, я как могла упиралась ногами. Как назло, земля в этом месте оказалась утоптанной до цементной твердости, и каблуки только скользили вместо того, чтобы втыкаться.
— Не ровен час, помрет, — туманно пояснил селянин, — кто на ней тогда женится?
— На ком?! — совсем голова пошла кругом. Сюжет все усложнялся.
— Дочка у меня есть... Легка на помине!
— Папка! — девчушка с косичками самое большее лет пятнадцати маленьким яростным вихрем налетела на нашего спутника, и изо всей силы принялась колотить маленькими кулачками по широкой груди: — Я не хочу жить! Я уйду в монастырь! Он умира-а-а-е-е-ет!..
— Успокойся, Ладушка, успокойся! — отец бережно погладил лопатообразной дланью тонкое плечико: — Все будет в порядке, он не умрет! Тетя ведьма обо всем позаботится! Вот мы и пришли.
Остановившись перед калиткой в заборе, за которым радовал глаз пестроцветьем аккуратный палисадничек, мужик несколько раз размашисто перекрестился, бормоча себе под нос что-то неразборчивое, поднялся на крылечко тоже очень небольшого миленького домика, осторожно постучал в дверь костяшками пальцев.
Появившаяся на крыльце немолодая женщина выглядела так, точно всю жизнь топила избу по-черному... или проплакала несколько дней кряду.
— Ведьма! — неожиданно рявкнул мой сопровождающий — то ли представил незваную гостью, то ли обложил хозяйку.
Я вздрогнула, а женщина, уперев руки в бока, перегородила проход:
— Дай же ты ему хотя бы умереть спокойно, ирод! — с горечью воскликнула она.
— Никто не умрет! — с преувеличенным оптимизмом заявил мужик, тесня хозяйку дома животом: — Я ведьму привел!
Обстановку разрядила его дочь — девочка бросилась женщине на шею с криком: "Тетя Дарья!" Обнявшись, обе зарыдали в голос, временно отрешившись от происходящих рядом событий, и крестьянин немедленно воспользовался случаем: сперва пропихнул в дом меня, а затем почти незаметно протиснулся следом и сам.
С порога в нос ударил неприятный запах, заставлявший подумать о самом неприятном. Мне вспомнился куриный окорочок, однажды жарким летом забытый в морозилке на даче. В садовом хозяйстве из-за аварии отключили электричество, и за неделю весь домик провонял так, что даже после того, как холодильник вытащили на улицу, внутрь невозможно было зайти без противогаза. Еще не видя пациента, я почувствовала, как в душе зашевелилось тревожное сомнение: поздно...
Он был пока жив — но едва-едва. Совсем молодой парень, на первый взгляд показавшийся мне ангельски прекрасным: бледный, как снег, с запавшими глазами, теряющимися в темных провалах глазниц. Он лежал пластом на жестком матрасе, расстеленном прямо на полу, едва заметно дышал и как будто смотрел на меня из-под полуопущенных век, а на ощупь был горячим, точно печка. Одна рука "клиента" полностью скрывалась под целым ворохом умеренно чистых тряпок.
— Смотри, ведьма, — серьезно предупредил приведший меня в этот дом мужчина: — Мое слово в этих местах что-нибудь да значит.
— Сомневаюсь, что так будет продолжаться и после того, как вы превратитесь в жабу.
Терпеть не могу, когда мне угрожают! Особенно те, кто ничего, по сути, из себя не представляют, зато пыжатся — просто Наполеоны! Хотя... кто бы говорил! Я-то сама уже полгода выдаю себя неизвестно за кого. Вот и сейчас — просто Хлестаков в юбке. С той лишь разницей, что ему в случае разоблачения могли набить морду, в крайнем случае — посадили бы на несколько лет... А мне в самом буквальном смысле слова грозил костер.
— Что это у него с рукой? — создавая видимость активной деятельности, помноженной на уверенность в себе и знании дела, поинтересовалась я.
— Сосна упала, — с готовностью пояснил крестьянин. — Лес мы валили, а этот возьми да подставься. Сперва его по плечу ветками мазнуло, он упал, да рукой так неаккуратно прямо под ствол угодил. Она сразу распухла, почернела... А на другой день он уж слег.
— И давно это случилось?
— Второго дня.
Ничего себе! Я с жалостью посмотрела на бледное лицо с болезненно заострившимися чертами. Закрытый перелом гарантирован, но чтобы пациент так быстро в беспамятство впал — точно с осложнениями. Не дай бог, заражение крови! Хотя, судя по запаху — гангрена в чистом виде... Звать лекаря было поздно уже два дня тому назад. Но откуда в деревне взяться врачу! Ведьму нашли — уже хорошо... всем, кроме этой самой ведьмы. Зато виноватого не придется долго искать, вот он: взялся за гуж, да оказался не дюж... Зачем только мы вообще через эту реку поперлись!
Однако от меня ждали активных действий, и я начала с раздачи распоряжений:
— Воды чистой, горячей — лучше всего, кипяченой. Отвар шалфея или настойку, если есть. Бинты чистые — нарежьте из чистой ткани, прогладьте горячим утюгом с двух сторон. Утюги-то в деревне есть, хоть один?
Мужик согласно кивнул, загибая очередной палец на левой руке — для памяти.
— Дощечек тонких, как для бочки, в крайнем случае пучок лучины нащипайте... Иана пришлите сюда, мать займите чем-нибудь... Ведь Дарья — его мать?
Еще один кивок и еще один палец.
— Ах, да — многодетные семьи с маленькими детьми в деревне есть?
— Что за семья без детей? — пожал плечами мой собеседник.
— Отлично! Найдите кого-нибудь присмотреть за младенцем. Только не поручайте это первой попавшейся безголовой и безрукой девчонке! Да козу пусть кто-нибудь подоит...
Малышку препоручили заботам временной няньки — красивой полной женщины лет тридцати с целым выводком разновозрастных спиногрызов и младенцем-ровесником нашей находки в люльке.
— Присмотрю, как за родной! — сердечно пообещала кормилица, представившаяся Матреной. — А молока у меня и на троих хватит!
— Она очень прожорливая, — на всякий случай предупредила я.
— Ну так! Растет! — радостно воскликнула Матрена.
Похоже, по крайней мере на ближайшее время ребенок был пристроен в надежные руки.
Вернувшись в тот страшный дом, я невольно поежилась: жалко паренька, но что тут можно сделать? Иан уже ждал меня у изголовья больного, больше никого из посторонних рядом не было — даже в окошко не заглядывали, боялись помешать процессу... Было бы чему!
Еще раз горестно вздохнув, я принялась разматывать старую повязку, в глубине души продолжая надеяться, что тревога напрасная, и дело обойдется простым вывихом или растяжением. Мечты, мечты... При виде черного, распухшего обрубка, меньше всего напоминающего человеческую руку, мне стало дурно. Кожа натянулась так туго, что, казалось, тронь — сразу лопнет, разбрызгивая вокруг гнилую темную кровь. Судя по всему, то самое, страшное: о гангрене нам рассказывали в университете, на лекциях по медицине, мельком — вряд ли предполагалось, что студенты столкнутся с ней на практике, в рамках оказания первой медицинской помощи... просто запугивали, чтобы мы соблюдали личную гигиену и грязными руками болячки не расчесывали. Просто чудо, как я вообще запомнила, что воспаления вызывают аэробные... или наоборот, анаэробные бактерии? В общем, те, что гибнут от кислорода.
Пациент выглядел так, точно ни ампутация, ни ланцетные разрезы ему уже не помогут — да и я далеко не доктор Пирогов! Все, что мне оставалось — только от всей души пожелать проклятым бактериям немедленно сдохнуть в муках...
Большой горшок с кипятком и веник вялого шалфея "по моему велению" были доставлены в мгновение ока. Бинты, следовало надеяться, проглаживались, дощечки — раскалывались. Распарив душистую траву в горячей воде, я тщательно вымыла опухшую руку, старясь не причинять больному лишних страданий — впрочем, он не жаловался, и вообще, кажется, ничего не чувствовал.
Неизвестно чьи дети принесли целую охапку заказанных дощечек разной длины — на любой вкус, а застенчивая девушка — моток еще горячих бинтов. Пришлось вспомнить детство — последний раз я накладывала шины еще до того, как пошла в первый класс: моими пациентами были пострадавшие в автокатастрофе куклы и упавший с дерева плюшевый медведь... При помощи Иана получилось неожиданно хорошо — можно сказать, образцово-показательный лубок. Даже жалко, что все напрасно...
