— Да, отыскал. Он был мертв — убит. Ночью торопился на последнее причастие к умирающему прихожанину, и его убили на улице. Так ужасно! Через неделю после исчезновения Амели Бичем.
Тут пробудился профессиональный интерес Грея, хотя с личной стороны он был по-прежнему более чем осторожен.
— На очереди оказался граф... но если он мог убить священника, чтобы сохранить свои секреты, то приближаться к нему напрямую было опасно, — сказал Грей. — Стало быть, его слуги?
Перси кивнул и, оценивая проницательность Грея, изогнул уголок рта.
— Граф тоже был мертв или же просто исчез. Он имел репутацию колдуна, что довольно странно... А умер он через целых десять лет после Амели. Но да, я разыскивал его старых слуг. Нескольких нашел. Для некоторых людей действительно всё всегда ради денег, и помощник кучера был одним из таких. Через два дня после исчезновения Амели он доставил ковер в бордель возле улицы Фобур. Очень тяжелый ковер, от которого разило опиумом. А запах он распознал, потому что как-то раз перевозил труппу китайских акробатов, когда те прибыли развлекать народ на празднике в особняке.
— И ты отправился в бордель. Где деньги...
— Говорят, что вода является универсальным растворителем, — сказал Перси, качая головой, — но это не так. Можно погрузить человека в бочку с ледяной водой и оставить его там на неделю, но добиться гораздо меньшего результата, чем удалось бы с небольшим количеством золота.
Грей молча отметил прилагательное 'ледяной', и кивнул Перси, чтобы тот продолжал.
— Это заняло некоторое время: повторные визиты, всевозможные попытки... Мадам была настоящей профессионалкой, отметившей, что кто бы ни заплатил за одну из бывших работниц, он сделал это с колоссальным размахом. А у ее привратника, достаточно старого на тот момент, в раннем возрасте был вырван язык, так что он ничем мне не помог. И, конечно же, когда доставили тот пресловутый ковер, ни одной из нынешних шлюх там еще и в помине не было, ведь это столько времени прошло.
Впрочем, Перси терпеливо отследил семьи нынешних шлюх — некоторые профессии передаются по наследству — и после нескольких месяцев трудов ему удалось обнаружить старуху, работавшую тогда в борделе. Она-то и признала миниатюрное изображение Амели, которую привезли из 'Труа Флеш'.
Девушку действительно доставили в бордель на середине беременности. Что особо не имело значения, поскольку есть клиенты и с такими вкусами. Несколько месяцев спустя она родила сына. Пережив роды, девушка умерла год спустя во время эпидемии гриппа.
— И я не стану, мой дорогой, рассказывать тебе о трудностях поисков хоть каких-нибудь подробностей про ребенка, родившегося в парижском борделе сорок с лишним лет назад, — Перси вздохнул и снова воспользовался носовым платком.
— Но твое имя Персеверенс (Perseverance (англ.) — терпение, упорство, — прим. пер.), — отметил Грей чрезвычайно сухо, и Перси резко глянул на него.
— Знаешь, — мягко проговорил он, — думаю, что ты единственный человек в мире, который знает об этом, — и из того, что отразилось в его глазах, было ясно, что это на одного больше, чем нужно.
— Твой секрет со мной в безопасности, — сказал Грей. — Этот, по крайней мере. А что насчет Дэниса Рэндалла-Айзекса?
Вот оно! Лицо Перси дрогнуло, как ртутная лужица на солнце. За один неполный удар сердца его идеальная отрешенность вернулась на свое место, но было слишком поздно.
Грей рассмеялся, хоть и невесело, и встал.
— Благодарю тебя, Персеверенс, — сказал он, и пошел прочь через заросшие могилы безымянных нищих.
В эту ночь, когда все домочадцы уснули, он взял перо и чернила, чтобы написать Артуру Норингтону, Гарри Кворри и своему брату. На рассвете он впервые за последние два года начал писать Джейми Фрейзеру.
ГЛАВА 59
СРАЖЕНИЕ ПРИ БЕННИНГТОНЕ
Лагерь генерала Бергойна
11 августа 1777 год
Уже на протяжении нескольких дней дым от сожженных и все еще догорающих полей висел над лагерем. Американцы продолжали отступать, уничтожая все на своем пути.
Когда прибыло донесение, Уильям вместе с Сэнди Линдси обсуждал наилучший способ приготовления индейки, которую принес один из разведчиков Линдси (Линдси Александр (1752-1825) — 6-й граф Балкаррес, 23-й граф Кроуфорд, командовал лёгкой ротой в ходе Американской войны за независимость, — прим. пер.). Вполне вероятно, что тут лишь разыгралось его воображение, но Вилли показалось, что лагерь накрыла жуткая тишина, земля содрогнулась, а завеса в Храме разодралась надвое (одно из чудес, свершившихся в день Распятия Иисуса Христа описано в Ев. от Мф. 27:51, — прим. пер.). Но, тем не менее, очень скоро стало понятно — что-то произошло.
Определенно, кое-что изменилось в самом воздухе: появилось беспокойство в том, как говорили и двигались люди вокруг. Балкаррес тоже это почувствовал, и, перестав изучать расправленное крыло индюшки, взглянул на Уильяма, изогнув брови.
— Что? — спросил Вилли.
— Не знаю, но это не есть хорошо, — Балкаррес сунул вялую птичью тушку в руки своего ординарца, и, схватив шляпу, отправился в палатку Бергойна, а Уильям — за ним по пятам.
Побелевший от злости и с поджатыми губами, Бергойн находился в окружении старших офицеров, которые негромко и взволнованно переговаривались между собой.
Адъютант генерала капитан сэр Фрэнсис Клерк с мрачным лицом и поникшей головой отошел от товарищей. Балкаррес ухватил его за локоть, когда тот проходил мимо.
— Фрэнсис... что случилось?
Капитан Клерк выглядел очень взволнованным. Обернувшись, он бросил взгляд внутрь палатки и, чтобы их никто не подслушал, направился в сторону, увлекая за собой Балкарреса и Уильяма.
— Хау, — проговорил капитан. — Он не придет.
— Не придет? — тупо переспросил Уильям. — Но... разве он не уходит из Нью-Йорка?
— Уходит, — подтвердил Клерк; он так крепко сжимал губы, что было удивительно, как ему вообще удается разговаривать. — Чтобы вторгнуться в Пенсильванию.
— Но... — Балкаррес метнул потрясенный взгляд в сторону входа в палатку и снова посмотрел на Клерка.
— Именно.
Истинные масштабы катастрофы стали очевидны для Уильяма. Генерал Хау не только показал кукиш генералу Бергойну, проигнорировав его план, который сам Бергойн считал довольно хреновым, но и предпочел выступить на Филадельфию, вместо того, чтобы отправиться вверх по Гудзону для присоединения к войскам Бергойна. Тем самым Хау, по сути, оставлял Бергойна на произвол судьбы в плане продовольствия и численного подкрепления.
Другими словами, они оказались предоставлены сами себе, отрезанные от своих обозов с продовольствием. И перед ними стоял неприятный выбор: либо продолжать преследовать отступающих американцев через глушь, в которой они были лишены всякой поддержки, либо разворачиваться и с позором маршировать обратно в Канаду — также через глушь, где их тоже никто не поддержит.
Балкаррес принялся приводить именно эти аргументы сэру Фрэнсису, который в отчаянии потер ладонью лицо и покачал головой.
— Знаю, — сказал он. — Господа, с вашего позволения...
— Вы куда? — спросил Уильям, и Клерк взглянул на него.
— Сообщить миссис Линд, — сказал Клерк. — Думаю, лучше ее предупредить.
Миссис Линд была женой начальника снабжения. А также — любовницей генерала Бергойна.
ТО ЛИ МИССИС ЛИНД обладала несомненным даром, оказавшим влияние, то ли присущая генералу твердость характера заявила о себе, но буря, вызванная письмом Хау, быстро сошла на нет. 'Что бы кто о нем не говорил, — писал Уильям в своем еженедельном письме лорду Джону, — но Бергойн знает, какие преимущества дают точные решения и стремительные действия. Мы с удвоенной силой возобновили преследование основного отряда американцев. Наши лошади по большей части либо были оставлены, либо украдены, либо съедены. Я до дыр истер свою единственную пару сапог.
Между тем, мы получили донесение от одного из разведчиков о том, что город Беннингтон, который находится неподалеку от нас, используется как место сбора военного продовольствия для американцев. Согласно сообщению, охраняется он не слишком хорошо, поэтому генерал послал полковника Баума — одного из гессенских наёмников — с пятью сотнями солдат, чтобы захватить столь необходимое для нас продовольствие. Утром мы отбываем'.
Теперь о Уильяме говорили, что он 'хорошо ладит с индейцами', и Вилли мог только догадываться, послужил ли основанием для этого пьяный разговор с Балкарресом. И либо из-за этой сомнительной способности, либо из-за того, что он немного знал немецкий, но утром 12 августа Вилли оказался в составе сопровождения фуражирной экспедиции полковника Баума, которая также включала в себя некоторое количество спешенных брауншвейгских драгунов, две трехфунтовые пушки и сотню индейцев.
Согласно донесению, американцы получали скот, пригоняемый из Новой Англии, который в большом количестве скапливался в Беннингтоне, также как и множество повозок, наполненных зерном, мукой и прочими продуктами первой необходимости.
Что удивительно, когда отряд выступал, дождя не было, и одно лишь его отсутствие добавило экспедиции оптимизма. Предвкушение съестных припасов значительно усиливало такой настрой. Пайки сократили, и казалось, что это происходит уже долгое время, хотя, на самом деле, длилось не более недели. Все же, когда больше суток шагаешь без нормальной еды, это покажется очень долгим сроком, и Уильям это слишком хорошо знал.
Многие из индейцев все еще ехали верхом. Они окружали основную часть солдат, уезжали вперед, чтобы разведать дорогу, а по возвращении предлагали проследовать через то место (либо в обход), где дорога — не более чем тропа и в лучшие-то времена — становилась разбитой и заросла подступившим лесом, или ее затопило одним из разбухших от дождя ручьем, неожиданно сбежавшим с холмов. Город Беннингтон располагался возле реки под названием Валумсек, и, пока они шли, Уильям болтал с одним из гессенских лейтенантов, обсуждая возможность погрузки запасов на плоты для транспортировки до места назначения ниже по течению.
Беседа была чисто теоретической, поскольку ни один из них не знал, где Валумсек протекает, и насколько река судоходна, но разговор давал им возможность поупражняться в чужом языке и скрашивал время долгого и жаркого перехода.
— Мой отец провел много времени в Германии, — сказал Уильям обер-лейтенанту Грюнвальду на своем старательном, неторопливом немецком. — Он еду ганноверскую очень любит.
Грюнвальд, сам из Гессен-Касселя, позволил себе насмешливо подергать усы при упоминании о Ганновере, но ограничился лишь замечанием, что даже ганноверцы могут зажарить корову и, возможно, сварить к ней картошку. А вот его собственная мать готовила блюдо из свинины и яблок, вымоченных в красном вине и приправленных мускатным орехом и корицей, от одного только воспоминания о котором у него текут слюнки.
Влага струилась по лицу Грюнвальда, пот проделывал дорожки на запыленной коже и смачивал воротник светло-синего мундира. Лейтенант снял свой высокий гренадерский головной убор и промокнул голову огромным платком, который был весь в пятнах от многократного подобного применения.
— Думаю, вряд ли мы сегодня найдем корицу, — сказал Вилли. — А вот свинью — вполне вероятно.
— Если так, я буду жарить ее для тебя, — заверил его Грюнвальд. — А что до яблок... — он сунул руку под рубаху и достал горсть мелких красных диких яблочек, которыми он поделился с Уильямом. — У меня их целый мешок. У меня...
Его перебило возбужденное улюлюканье индийцев, проскакавших обратно вдоль колонны, и Уильям, подняв голову, увидел, что всадник, закинув назад руку, указывает ему за спину с криком: 'Река!'
Этот возглас мгновенно оживил разомлевшую колонну, и Уильям заметил, как драгуны, которые настояли на том, чтобы остаться в своих высоких сапогах и при палашах, несмотря на отсутствие лошадей, из-за чего все измучились, встали наизготовку, громко лязгая оружием в предвкушении.
Из первых рядов послышался еще один возглас:
— Коровье дерьмо!
Это вызвало всеобщее веселье и смех среди мужчин, перешедших на ускоренный шаг. Уильям увидел полковника Баума, который, будучи на лошади, выступил из колонны и ждал на обочине, а когда мимо него проходили офицеры, наклонялся и кратко переговаривался с ними. Уильям видел, как помощник Баума наклонился поближе, указывая вперед на небольшой холм.
— Как думаешь... — обратился он к Грюнвальду и был ошарашен, обнаружив, что обер-лейтенант, открыв рот, уставился на него пустым взглядом. Рука немца расслабилась и повисла, а высокий шлем упал и покатился в пыли. Уильям моргнул и увидел, как из-под темных волос Грюнвальда появилась и медленно поползла вниз извивающаяся толстая красная змейка.
Практически сразу Грюнвальд осел и опрокинулся навзничь на дорогу, его лицо стало бледно-землистого цвета.
— Дерьмо! — выругался Уильям, и до него вдруг дошло, что сейчас произошло. — Засада! — заорал он изо всех сил. — Das ist ein Überfall!! (Это нападение (нем.) — прим. пер.)
Со стороны колонны все громче раздавались тревожные возгласы, а со стороны леса — треск единичных выстрелов. Уильям схватил Грюнвальда подмышки и спешно потащил в укрытие из группы сосен. Обер-лейтенант был еще жив, хотя его мундир вымок от пота и крови. Уильям убедился, что пистоль у немца заряжен и находится в руке, прежде чем достал свой и бросился к Бауму, который, стоя в стременах, выкрикивал по-немецки указания пронзительным визгливым голосом.
Вилли выхватывал лишь отдельные слова и тут же стал оглядываться по сторонам, чтобы понять, сможет ли он определить по поведению гессенских наемников, что же это были за приказания. И тут он увидел небольшую группу разведчиков, бегущих по дороге по направлению к нему и побежал им навстречу.
— Чертова прорва мятежников, — запыхавшись, выпалил один из парней, указывая ему за спину. — Идут.
— Где? Далеко? — его переполняло желание сбежать из собственной кожи, но Уильям заставил себя стоять на месте, дышать и говорить спокойно.
Миля, может, две. Он и правда задышал и сумел спросить, сколько их там было. Может, две сотни, может, больше. Вооружены мушкетами, но без артиллерии.
— Ладно. Возвращайтесь и наблюдайте за ними, — он опять повернулся в сторону полковника Баума, ощущая, что поверхность дороги под его ногами была какая-то странная, как будто находилась не совсем там, где должна.
ОНИ ВТОРОПЯХ ОКОПАЛИСЬ, эффективно загородив себя невысокими земляными насыпями и импровизированными баррикадами из поваленных деревьев. Пушки затащили на небольшой холм и направили так, чтобы прикрывать дорогу. Хотя, разумеется, мятежники игнорировали дорогу, и окружали с боков.
В первой волне наступающих могло оказаться и двести человек — сосчитать было невозможно, потому что они мельтешили в густом лесу. Уильям заметил промелькнувшее движение и выстрелил без особой надежды попасть в кого-нибудь. Волна наступления остановилась, но лишь на мгновение.
Затем откуда-то из-за передовой линии ополченцев чей-то зычный голос проревел:
