— Правильно, риторический! — обрадовался Завадский. — Элита, видя творящееся безобразие, сначала бурчит сквозь зубы: 'быдло', 'твари безродные', 'из грязи — в князи', а потом переходит к практическим мероприятиям по нейтрализации выскочек.

Результат — острая форма гражданского конфликта. Проще говоря — война. Но при таком неравенстве сил, которое мы наблюдаем, при том, что традиционно всемогущая 'кавалерия святого Георгия' оказалась бессильна, войной происходящее тоже называть неловко.

Да, налицо полный набор конфликтов: социальных, личностных, классовых. При их бесконтрольной эскалации они неминуемо уничтожат ополчение как структуру. И, разумеется, в первую очередь лидера и идеолога реформ. Попытки уже, как мы знаем, предпринимались.

Вояр просто вынужден был понять, что попытки договориться добром, обречены на провал. Затем стиснул зубы, и принялся раскапывать огромную кучу навоза, гордо именуемую обществом. Силой вещей, он просто не имел права остаться 'нормальным' в понимании обывателя. И дай бог ему суметь пройти по краю, не потеряв себя.

Павел Иванович хлебнул еще пару глотков, прочищая горло, уставшее от долгой речи. Затем, пару раз кашлянул и закончил:

— Вывод: те, кто криком кричат: 'террор, террор!' — неправы. Никто никого не пугает. Ополчение всего-навсего проводит элементарно необходимые санитарные мероприятия.

В знак особого расположения, Президент принял Морана на ранчо. Они, будто два старых приятеля, сидели в плетеных креслах на оплетенной виноградом просторной веранде старинного особняка с видом на поросшую изумрудной травой лужайку, на которой, устало опустив лопасти, замер вертолет.

— Вам со льдом? — спросил Президент, изображая радушного хозяина.

— Если можно, чистого, господин Президент, — ответил сенатор.

— Здесь и сейчас — просто Джордж, — стянув тугую от нескольких операций и закачанного под нее силикона кожу в подобие улыбки, ответил Президент.

— Как скажешь, Джордж, — вернул улыбку сенатор.

— Однако, к делу, — слегка отхлебнув водичку со льдом, лишь слегка закрашенную виски, — продолжил потомок первопоселенцев. — Вам, говорят, удалось разобраться в том немыслимом бедламе, что воцарился в России с приходом ... этого ... Команданте.

Последние два слова хозяин дома практически выплюнул. От раздражения у Президента прорезался тягучий акцент южных штатов, заставляющий растягивать гласные и глотать окончания слов.

— Не в полной мере, Джордж, — одним глотком залив в глотку обжигающую влагу, ответил Моран. — Что-то понял, что-то осталось 'скрыто в листве', как поэтично выражаются узкоглазые.

Глядя на покрытое перистыми облаками блекло-голубое небо, он вспоминал...

Утопающий в полумраке кабинет. Массивная мраморная лампа с зеленым абажуром. Горящий камин. Отблески пламени, высвечивающие матовые дубовые панели и картины в тяжелых рамах. Безукоризненно одетый улыбчивый молодой человек со столь же безупречными манерами.

-Ей-богу, он бы вполне органично вписался в компанию студентов любого из наших университетов, — подумал тогда Джон.

Потом он уже не был в этом так уверен.

Аккуратно зачесанные назад светлые до белизны волосы. Тщательно подстриженные усы, свежий розовый шрам над правой бровью. Аура победителя.

Ничего нарочитого, искусственного, демонстративного. Но на мгновение они встретились взглядами, и Морану показалось, что от Команданте исходит физически ощутимый жар, будто от печки или большого хищного зверя.

В тот же момент Джон осознал, насколько неуместно представлять этого человека в развеселом студенческом сообществе. Может, когда-то, давно, так оно и было. Но не теперь...

Стоило лишь присмотреться, и стало видно, что Виктор никогда не был блондином — просто поседел. Неровный шрам на лбу — след от последнего, бог весть которого по счету, покушения.

Сенатора вернула обратно тягучая, будто густой сироп, речь Джорджа.

— Начнем, пожалуй, с личных впечатлений, — продолжил разговор хозяин ранчо, показав взглядом на опустевший стакан.

— Да, пожалуй, — кивнул, перехватив взгляд Моран. — Личные впечатления, говорите?

— Именно, — подтвердил собеседник, изображая радушного хозяина. — Знаете, господин Президент...

— Джордж, — мягко перебил хозяин.

— Знаете, Джордж, такое выражение глаз я видел лишь у деда и пары его приятелей. Когда-то их кишки пытались выпустить наружу, отравить горчичным газом, перемешать с землей десятидюймовыми фугасами, но они все же умудрились вернуться домой. Почти не изменившись. Вот только глаза... У Виктора они смотрят точно так же. При этом, во всем остальном он умудряется выглядеть невинно и благовоспитанно, будто примерный колледж-бой.

— Это я тоже заметил, — мягко перебил хозяин. — Смотришь, и воображение упрямо отказывается представить Виктора стреляющим в упор или разбивающим голову противника прикладом, хотя без чего-то такого дело не обошлось. Вы, значит, тоже заметили, что образы не стыкуются?

— Да, это бросается в глаза сразу.

— Теперь скажите, что за ..., — Президент сделал паузу, будто стараясь удержаться от просящегося на язык крепкого словца,— он исповедует?

— Вы знаете не хуже меня, Джордж...

Президент, не дожидаясь окончания фразу, перебил:

— Разумеется, всем, кто умеет читать или слушать, известно, что они демонстративно заявили об отказе от каких-либо идеологических догм.

Но так не бывает, слышите, не бывает! Чтобы вести за собой людей, надо нечто большее, чем декларации в стиле salus populi suprema lex! Да любой проходимец говорит на выборах ровно то же самое, только намного красноречивей!

— Вот с этой стороны я проблему и не рассматривал, — пробормотал Джон, гипнотизируя стакан взглядом.

Излагать сложившееся в России положение так, как он его понял, не было ни малейшего желания. Напротив, хотелось как можно скорее убраться отсюда. И как можно дальше. Но для этого следовало закончить разговор побыстрее, оставив самое вкусное себе.

— В конце концов, — думал Моран, — объяснить Джорджу произошедшие в России перемены не удастся. Он просто не примет таких объяснений.

И действительно, кто поверит, что там вдруг нашлись крутые парни, не пожелавшие принять Всемирный Демократический Идеал: золоченый Роллс-Ройс с макаками внутри?

Мне совсем не странно, что люди, способные своротить государство, обратились к элементарному здравому смыслу, а вот господин Президент — не поймет. Сословная ограниченность — это не просто слова. Что-то другое, вроде границ личной преданности или склонности запустить руку в подотчетные фонды Джордж видит без всякого рентгена, насквозь. Но представить себе мотивы, выходящие за рамки Великой Триады он не способен — слишком долго ему вбивали в голову, что такое невозможно в принципе.

Зря, кстати. Тот же Сталин однажды предложил людям внебиологическую идею: побороться за величие Державы и справедливость. Именно такую, какой ее в тот момент представляло большинство.

Парадокс, руководствуясь стремлением стать супердоминантом, то есть безусловно биологической мотивацией, дядюшка Джо умудрился заставить большинство населения страны жить высшими целями. Потому-то его до сих пор вспоминают с придыханием в голосе. Впрочем, кто как. Мартышки в человеческом облике, да, ненавидят.

Так что, во избежание, лучше всего о главном промолчать.

Моран бросил еще один долгий тоскливый взгляд на стакан. Потом посмотрел на бутылку. Потом — на вазочку со здорово подтаявшим льдом.

— Don't beat me around the bush, — проворчал Джордж, щедро расплескав виски по стаканам.

— Что ж, — вздохнул Джон. — Вы помните последнюю пресс-конференцию Команданте?

Произнеся эту фразу, сенатор внимательно смотрел на Президента. Джордж слегка кивнул. Он помнил.

— Во-первых, Джон, не стоит называть мальчишку Команданте. Нам и одного хватило через край! Во-вторых, да, помню.

Более всего раздражает, что господин Вояр активно пользуется риторикой, приличествующей, скорее, Отцам-Основателям, а не азиатскому диктатору. Вы это имели в виду?

— Да, господин Президент.

Собеседник более не возражал против официального обращения, косвенным образом давая понять, что разговор начался серьезный.

— Хорошо, — продолжил Джон. — Тогда вы помните, насколько хладнокровно Виктор заявил в присутствии свободной прессы, что цель операции в Автономии — частичный геноцид. Проще говоря, он во всеуслышание признал, что его цель — уничтожение нескольких этнических общностей.

— Да, это было проделано с хладнокровием, приличествующим не человеку, а скорее, камню, — проворчал Джордж. — Это ж надо, набраться хамства и заявить, что пример взят с нас!

— Буквально он сказал следующее, — уточнил сенатор.

— Что вы хотели, господа? Вспомните, хотя бы, собственную историю. Индейские племена никак не вписывались в общество, которое решили создать ваши предки. Теперь потомки тех, кто уцелел, живут в резервациях.

У нас — аналогичные проблемы. С той лишь разницей, что наших индейцев можно условно считать белыми, и что наши предки всячески воздерживались от радикальных решений, стремясь решить дело при помощи уговоров и культурной ассимиляции. Теперь на подобное просто жалко времени и ресурсов.

Господа! Считайте, что мы взяли на вооружение опыт ваших Отцов — Основателей. Сообщества, живущие пережитками родоплеменных отношений, будут ликвидированы.

— Почему вы считаете их опасными? — последовал вопрос.

— Наши индейцы считают своими только близких по крови. Все прочие — потенциальные жертвы. И, господа, я совсем забыл — скупо добавил Команданте, — наши действия великолепно вписываются в решения Великих Держав, принятые после Второй Мировой войны.

Особенно если учесть, что люди, заварившие кровавую кашу в предгорьях, являются прямыми потомками и идеологическими наследниками тех, кто, уклонившись от священного долга защиты Родины, активно сотрудничал с гитлеровцами.

В Отечественную войну деды тех, кто пытался убивать моих сограждан вчера, либо не явились на призывные пункты, либо в дальнейшем дезертировали. Однако это не помешало им в 1942 году, когда судьба государства висела на волоске, отправить эмиссаров к немецкому командованию с предложением услуг. И, в дальнейшем, сформировать пять батальонов, прославившихся зверствами и подлостью, от которой с души воротило даже видавших виды палачей СС.

— Сами понимаете, господин Президент, это заявление шокировало даже видавших виды журналистов. Особенно после того, как аналогичные факты были озвучены пресс-службой СНК в заявлении по поводу недавнего пограничного инцидента.

Пожалуй, стоит сказать еще пару слов о конфликте с Окраиной, на который так рассчитывала просвещенная Европа, — продолжил Моран, — а также о сказанном по этому поводу Вояром.

— Господа закономерно поддались многовековой инерции мышления, — с очаровательным бесстыдством, достойном лучших образцов античности, — разъяснил ситуацию глава СНК.

-При этом, Джордж, он придерживался образцов не той, почти полностью выдуманной античности, которая с безрукой Венерой и многочасовыми прениями в Сенате Вечного города, а той, которая после минутного разбирательства отправляла многотысячные толпы на смерть. Во всяком случае, он сказал прямо:

— Выкормленная вами элита Окраины сознавала, что единственная роль, за которую им готовы платить, это роль отравленного кинжала в нашу спину. Или, хотя бы, лужи слизи и гноя, на которой мы просто обязаны были поскользнуться.

Наша собственная элита была ничуть не лучше. Она, силою обстоятельств, была вынуждена изображать хранительницу имперских традиций и оплот несуществующего 'русского мира'. Дело шло к образованию нового перманентно тлеющего очага гражданской войны, коллапсу экономики и дальнейшему дроблению постсоветского пространства.

Но, вопреки вашим ожиданиям, господа, мы решили действовать по своим правилам. Нельзя множить горе и страдания братского народа. Потому, отвечать за безобразия в первую очередь должны их зачинщики.

...Тяжело вздохнув, Моран выпил остаток виски, и слегка покачал тяжелый низкий стакан. Не успевшие растаять льдинки с шорохом пересыпались на одну сторону.

— Знаете, — продолжил Джон, — я тогда подумал, что это одно из громких заявлений, на которые мир уже давно привык не обращать никакого внимания. Оказалось, нет. После провокации на границе, сгорела набитая народными избранниками Верховная Рада. По нацистским лагерям точечно разгрузились ракетоносцы — спасать там было некого. Были сметены с лица земли доставшиеся 'незалежным та свидомым' от Советской власти арсеналы и склады боеприпасов.

Пока Окраина отходила от шока, неизвестные вывели из здания на Банковой не успевшего вовремя сбежать гаранта с компанией. Не прячась, но и не говоря долгих речей, прислонили к стенке и дали пару скупых очередей.

Затем СНК, ввиду несомненных рисков и тотального воровства, перекрыл транзит нефти и газа в Европу и рекомендовал уважаемым партнерам самим навести хоть какое-то подобие порядка на контролируемой ими территории.

После этих безобразий, комиссары вновь потеряли какой бы то ни было интерес к Незалежной, и вернулись к своим делам. Так, как будто ничего заслуживающего внимания и не происходило!

На попытку поднять истерику, ввести санкции, заклеймить позором, призвать к новому крестовому походу, СНК реагировал флегматично.

— Виновные будут наказаны. Незамедлительно, — кратко озвучил пресс-секретарь. Крестьянин, солдат, рабочий или торговец не должны нести ответственности за дела политиков. Ни по ту, ни по эту сторону границы.

Моран не стал уточнять, что во второй раз он уже не думал о том, что это простое сотрясение воздуха. И действительно, десяток наиболее одиозных деятелей европейского истеблишмента погибли в течение суток самыми разнообразными, но неизменно далекими от гуманности способами.

Это была какая-то новая разновидность войны, предполагавшая персональную ответственность политика и его близких за содеянное. Причем не по результатам военной компании и длительного судебного разбирательства, а практически немедленно. Буквально завтра.

Закончив говорить, Джон протянул руку к стояшей на столике коробке с сигарами.

Более всего в этот момент ему хотелось как можно быстрее покинуть ранчо. Моран, как когда-то, еще во времена молодости, когда они оба учились в Итоне, просто не мог подобрать слов, которые следовало сказать Джорджу, чтобы тот понял очевидное.

Правда, во времена молодости речь шла всего лишь о премудростях математического анализа, который так и остался для слишком прямолинейно мыслящего Джорджа всего лишь загадочной, будто письмена майя, абстракцией. И примерно столь же полезной в повседневной жизни, как заметки давно умерших аборигенов обоих Америк. Теперь от понимания Президента зависели вещи неизмеримо более важные.

И все таки, сенатор, — отвлек Морана от размышлений голос Джорджа. — хотелось бы услышать о Ваших личных впечатлениях чуть подробнее.