Право первородства - общий файл

За несколько неудачных попыток Неодим едва не поплатился жизнью. Каким-то чудом в последний момент отводил удар перекинутым в левую руку серебристым клинком. Он отделался лишь царапинами на предплечье и щеке.

Но однажды прием удался: в захват попал здоровенный двуручный меч. Руку с чужим оружием даже не пришлось поворачивать: клинок раскололся под действием собственной тяжести и мощной силы удара. Неодим взвыл: непривычная к такой нагрузке кисть едва не вывернулась из сустава. Запястье онемело, он с трудом удержал меч, одновременно отбиваясь левой рукой.

Всеславу удалось пробиться к старику Прохору в самый последний момент. Заклинание полукровки уже готово было вырваться на свободу и обрушиться на князя. Не теряя времени на замах и раздумья, он весьма непочтительно двинул старцу в зубы рукоятью меча.

Прохор поперхнулся кровью из разбитых губ, выплюнул осколки зубов, но выставил вперед посох. Точность колдовского обряда сбилась, ход заклятья нарушился, но рычащий от ярости полукровка был готов драться.

Он потратил множество сил на столп Извечного Пламени. Еще больше потерял от провала Торжества Справедливости, которым жил долгие годы. Но надежда начала возвращаться к старику: пышущая жаром колонна не может не уничтожить нелепого новоиспеченного наследника. А с надеждой возвращались и силы.

Княжеский меч, над которым читались сотни заклинаний, закаленный в крови магических существ и отварах колдовских трав, был не в силах перерубить белый посох. Столкновения стали и неизвестного вещества вызывали фонтаны искр, отдавались леденящим душу скрежетом.

Всеслав наносил бешеные по своей силе и быстроте удары, но каким-то чудом старик всегда успевал не только парировать их, но и отвечать. Заостренный конец посоха задел бедро князя, оставив глубокую рану не хуже остро отточенного лезвия. Он не вскрикнул, даже как будто не заметил, скорость движений не замедлилась, но с каждым усилием алые струйки по каплям уносили жизнь князя. Всеслав стискивал челюсти: он упадет лишь тогда, когда из раны вытечет вся кровь без остатка.

Он люто ненавидел, но не терял разума в этой ненависти. Он знал, что победить монстра самой лучшей сталью невозможно. А значит, выход один: ему должна помочь магия.

На самый крайний случай в роду Владиславичей хранилось бережно передаваемое из поколения в поколение заклинание. Это было то самое тайное и самое мощное, что не открывалось даже ближайшим друзьям и соратникам. Десять лет назад последнему средству научил его не магистр Аверьян, а отец, сам старый князь. Надеясь при этом, что сыну никогда не придется вступить в "сделку с Эфиром".

Старик улыбался и шутил, чтобы не пугать юного Всеслава. И тот отвечал столь же беззаботно. Но теснящее сердце напряжение не отпускало обоих до самого конца урока. То, что не сказал отец вслух, наследник увидел в глубине тревожных глаз.

И вот настала пора вспоминать. Слово за словом. Мысль за мыслью.

"Этому заклинанию потребуется все, — говорил старый князь. — Все, что у тебя есть. И дай Творец, чтобы этого хватило..."

Всеслав заставил себя отвлечься. Отрешиться от механических движений своего тела.

И тут же стал чаще пропускать удары Прохора. Кровь текла уже из десятка ран и царапин. Он сумел заставить себя забыть и о боли, и о стремительно уходящих силах.

Всеслав сконцентрировался на бесплотной трепещущей точке внутри своего существа, что звалась духом — и застонал от собственной слабости. Для этого колдовства необходимо Средоточие, а оно погребено под раскаленной колонной плазмы, недоступно. И все же иного выхода нет.

Всеслав заставил себя превозмочь отчаяние, потянуться туда, сквозь призрачную дверцу души. Ввысь, в те грозные чертоги, преддверием которых является каждое разумное создание, но куда проникнуть способен далеко не каждый.

Ощущение было такое, словно он пытается плыть, не умея плавать, пытается лететь, не имея крыльев, а опыт и навыки ему заменяет одно лишь каменное упорство, да страстная жажда жить.

Дух Всеслава слепо рвался вперед. Одним только упрямством разрывая прочнейшие путы Земного притяжения, раздвигая туго сжатые складки пространства.

Он пытался обратиться к всемогущему Эфиру и получить его помощь.

Не ответ на вопрос о будущем. Его мимолетом дают хрупкие и пугливые бестелесные существа — Дети Эфира — беззаботно обитающие в его слоях. И только чтобы избавиться от назойливости.

Но князю требовалось союзничество самого Хозяина воздушной стихии, тех тонких материй, что наполняют небеса. Хозяин редко, крайне редко вступал в беседу с плотскими созданиями, и никогда без собственной выгоды. Если Эфир ответит, когда-нибудь Всеславу придется заплатить большую цену за его благосклонность. Быть может, по окончании своего земного существования, а быть может, немедленно. И что это будет за цена, решать Хозяину — не смертному.

И князь был готов услышать свой приговор.

В этом колдовстве руки могли не участвовать: сила самого человека бессмысленна, как капля дождя над безбрежным океаном. Суть заклинания состояла только в мощном зове, что должен пройти сквозь песчинку разума слабого существа. Дотянуться, долететь. Незваным и нежеланным гостем проникнуть к подножию трона одного из величайших властителей мира.

Будь у Всеслава в руке Средоточие — зов достиг бы цели быстрее, и плата за то, что потревожил Хозяина, была бы легче.

Дух Владиславича корчился от нечеловеческого усилия. Он проник дальше, много дальше, чем полагается смертным — и не выдерживал давления. Перед глазами плыли обрывки страшных видений.

Пенные морские валы ревели князю о своей ненависти. Острых клинки тьмы хищно тянули напоенные кровью предыдущих жертв острия. Исполинские костры, разложенные из сгорающих в муках тел разумных созданий, чадили обещанием невыносимых мук.

Он видел молящие о смерти глаза еще живых пленников, цепями прикованных к ледяным горам Севера, и несчастных, босиком бредущих по обжигающей, растрескавшейся, мертвой земле Юга. Он видел чудовищных, неописуемых тварей, с утробным рыком обнажавших длинные белые клыки. Он видел оживших мертвецов, терзающих теплую плоть своих недавних соплеменников.

Он видел преисподнюю на небесах, и его изнемогающий от ужаса и боли дух рвался обратно, на землю, туда, где есть еще короткое спасение от кошмара наяву, который неминуемо ожидает грешные души за Гранью...

Что удержало дух Всеслава там, в вышине, какое чудо или напротив, беда, спасла от позорного бегства, он так и не понял. Только внезапно наваждение исчезло.

Князь Всеслав по-прежнему стоял на залитом кровью лугу против своего врага, отбиваясь из последних сил. Воспользовавшись помрачением рассудка противника, Прохор перешел в наступление.

Меч опомнившегося князя коротко блеснул в свете огненного столпа, обрушился на полукровку — и тот едва успел подставить посох. Вновь продолжился обмен мощными ударами. Тяжело дыша, противники кружили друг вокруг друга.

Но теперь в глазах князя Всеслава появился стальной, жесткий блеск, какого не бывает у смертных.

Он слышал голос того, к кому обращал зов. Вернее, это был не голос, а череда образов, ибо всемогущая субстанция не имеет глотки. Она могла бы ее получить, но не посчитала нужным ради такой мелочи, как человек.

Эфир ответил.

Князь видел ту помощь, которую предлагал Хозяин, и ту плату, что требует за нее. И безоглядно согласился на все.

Назначенная Эфиром цена оказалась неожиданно низка: он был согласен оставить Всеславу жизнь. Возможно, непреклонное упорство и выдержка смертного среди страшнейших кошмаров, которые только мог воспринять его слабый мозг, пришлись по нраву Хозяину. Но жизнь оказалась единственной милостью.

Внимание бессмертного властителя небес уже привлекли небывалые всплески магических энергий. И он пришел в раздражение от того, что в его владениях бесцеремонно хозяйничает некое удивительное существо — полукровка Прохор. Если только нематериальная субстанция могла испытывать раздражение.

Интерес Хозяина был задет. Он желал бы получить жизненную силу этого существа, чтобы познать его и пополнить себя его мощной энергией. Никогда Эфир по собственной воле не вмешался бы в дела смертных, он удовлетворял любопытство постепенно, годами, десятилетиями, веками — ему торопиться некуда. Однако князь сам воззвал к нему, и Всемогущий не устоял перед искушением.

Всеславу отводилась роль проводника энергии, которая потечет из материальной оболочки удивительного создания внутрь Эфира, облегчив таким образом это нелегкое истечение.

Жизненная сила смертного до конца цепляется за свою оболочку. Даже тогда, когда пришел ее срок. И борется за продление существование материального тела, порой очень долго поддерживая искру жизни, когда сама оболочка изношена и не способна удерживать дух.

Князю предстояло обмануть жизненную силу Прохора. Он должен был оттягивать дух на себя, предлагая взамен старческого, изношенного тела свое — молодое и полное сил. А потом отдавать искру жизни холодно ждущему ее Эфиру, который протянул свои цепкие энергетические щупальца сквозь Всеслава.

Значительная часть собственной энергии князя отойдет Хозяину, который будет без разбору тянуть всю Жизнь, что окажется в пределах досягаемости. Лишь от способностей Всеслава будет зависеть, куда направить этот жадный сосущий рот. Точность действий определит, останется ли князь в живых. Достаточно лишь раз промахнуться — и слепой рот высосет его самого.

Иного выхода нет. Всеслав готов рисковать — и пусть судьба даст победу или поражение.

Князь все еще продолжал орудовать мечом, наступая и обороняясь, но уже стал медленно и ощутимо меняться. Ему казалось, что время вокруг начало замедляться. Тучи над головой бесконечно долго наливаются свинцовой серостью, противник движется тяжело, словно под водой. Образы расплываются перед глазами, теряют свои очертания, становятся непроглядным мраком. Внутри тьмы неподвижно замерли тускло рдеющие растения. В пространстве медленно перемещаются яркие бесформенные пятна — люди и нелюди.

Всеслав понял, что теперь его глаза видят только одно: жизненную силу, заключенную внутри материальных тел.

И не удержался, обратил взор на огненную колонну. Ослепительный для обычного зрения столп теперь казался огромным куском застывшего, обгорелого угля и почти сливался с темнотой. В Извечном Пламени не было жизни, оно мертво испокон веков.

Но что это? У самого основания, где-то в глубине, полускрытые потоками тьмы поблескивали неверные всполохи света.

"Он жив! — пронеслось в голове. — Жив внутри этого ада!"

Всеславу пришлось тут же забыть о Павле.

Где-то в груди он почувствовал холодное, омерзительное проникновение. Тело сжалось, протестуя, но князь заставил себя впустить жадные щупальца Эфира. Позволить прочно обосноваться, а потом указать дальнейший путь: к сердцу старца Прохора.

Фигура князя в этот момент странно изменилась. Утратив четкость очертаний, стала как будто полупрозрачной, движения потеряли плавность и точность. Ускользая от выпадов старика, он словно бы не отпрыгивал, не отклонялся, а мгновенно перемещался из одного места в другое. Не как живое существо — как часть Эфира.

Полукровка насторожился. Понимал, что неожиданная перемена — не примитивное боевое заклятие. Но сделать ничего не успел.

И вот настал момент, когда Всеслав бросил меч — он был больше не нужен.

Щупальца нашли свою цель. Тело Прохора вдруг конвульсивно изогнулось, глаза еще больше вылезли из орбит, рот перекосился в безмолвном крике. Ненасытная бесчувственная утроба жадно пила жизненную силу из необычного бурного источника. Мощная энергия полукровки томилась в ослабленной тысячами прожитых лет оболочке — и легко поддалась обману. В мгновенном мучительном прозрении старик понял: Эфир не остановится, пока не высосет все до последней капли.

Князь болезненно чувствовал, как сквозь него проносится губительный ураган. Смертоносный вихрь тащит обрывки и осколки упорно сопротивляющейся могучей сущности, постепенно разрушает, растворяет ее, проносит через душу князя. Вот острый край обломка оцарапал нутро добровольного проводника — Всеслав застонал от острой боли. Вот своенравный виток потока ухватил то, что не должен был.

Князь постепенно слабел. Он уже не воспринимал ничего вокруг, ощущал себя как сплошной, наполненный мучительными спазмами ком сплетенной плоти и жизни. Остатками сил он направлял ставшие вдруг непослушными щупальца. Они извивались, бестолково суетились, капризно хватали что попало — Всеслав уже едва справлялся.

Прохор упал на четвереньки, нечленораздельно хрипя и брызжа слюной. Тело дергалось, руки и ноги беспорядочно скребли землю. Но своего единственного оружия — посоха — он не выпустил.

На подгибающихся ногах, чуть дыша Всеслав двинулся к старику. Сократив расстояние, он сможет вернее управлять ртами Эфира. Еще шаг, и еще... Вот уже распростертая жертва почти рядом, щупальца перестали метаться, почувствовав близость добычи. Кажется можно вздохнуть с облегчением: осталось всего несколько мгновений, и жизнь уйдет из тела врага. Уйдет навсегда, рассеявшись в пространстве.

С нарастающей тревогой с другого конца луга за магическим действом наблюдал Неодим. Расшвыряв своих противников, он получил возможность оглядеться.

Колдун не знал, что за силы, и каким образом привел в действие Всеслав. Но догадывался, что князь воспользовался помощью некоего высшего существа, более могущественного, чем князь и его враг. Нетрудно понять: создание использует тело Всеслава для достижения своих собственных целей.

Ему никогда не нравилась идея самопожертвования, которая вместе с самоубийственными заклятиями передавалась из поколения в поколение в роду Владиславичей. Но он признавал право князей на суровое отрицание самого себя в минуты опасности для подданных. Самому же Неодиму в крайних мерах виделась слабость: погибнув, ты никогда уже не сможешь послужить своему народу. Уничтожишь одного — но тебе нечего будет противопоставить другим врагам. А если единственный враг еще и слишком силен или хитер...

Не додумав до конца этой мысли, Неодим вскинул когтистый меч и бросился к Всеславу.

— Стой, князь, не приближайся! — закричал он, но буйствующий ветер отнес голос в сторону.

Дорогу преградил рослый нелюдь со здоровенным топором наперевес. Пришлось отбиваться, а топор — не меч, его лезвие так просто не переломить, поймав в захват. Колдун спешил, боясь не успеть, и в результате его удары не были достаточно точны — он никак не мог справиться с топороносцем. Наконец удалось удержать сверкающее острие топора скрещенными клинками, а потом дать скользнуть к страшным зубцам. Поворот — но от широкого клинка отлетел лишь верхний край, и топор ничуть не утратил способности убивать.

Ожидая победы, Неодим слишком быстро подался вперед — и едва успел подставить под мощный удар серебристый меч. Лезвие с обломанным краем не добралось до него, но колдун не удержал равновесия и навзничь упал на землю. С жуткой ухмылкой враг вновь взмахнул топором, метя в шею, которую не прикрыть тонкими клинками.