Музыка тишины

— Нет, — настороженно разглядывая его лицо, произнесла Флариона, — она не твоя и никогда твоей не будет. Запомни это. Завтра мы отнесём их к границе человеческих земель. На этом всё.

— Мы с Ларианом сами отнесём их.

— Киран, тебе совсем не обязательно...

— Нет, её я отнесу сам. Я сказал. На этом всё, — отрезал он и вышел.

Флариона смотрела ему вслед и не верила. Как? Когда? Почему никто до сих пор не заметил? И самое главное, что теперь с этим делать? Она знала своего сына, к несчастью, слишком хорошо.

Рано утром два дарга и одноликие покинули Оргад. Обратная дорога показалась Уилу и Эмили намного короче. Лариан уже достаточно восстановился, чтобы без труда преодолеть такое расстояние, а Киран от природы был сильным и выносливым.

На сей раз, младший дарг обращался со своей ношей аккуратно и бережно. Ему не хотелось её отпускать. Сияющая — так назвали её жрецы и были правы. Но как может, что-то столь прекрасное причинять такую боль? Стыд и непонятный страх за одноликую мучили и тревожили Кирана. Ему не понравилось то, как смотрели на неё жрецы... казалось, они выносили ей приговор.

Ночь путники провели на берегу озера Сайхо, и уже на исходе второго дня прибыли к границе. Лариан всё порывался проводить их дальше, но Уил запретил, и Киран был с ним согласен — одного раза брату, пожалуй, было уже достаточно. Киран смотрел им вслед и твёрдо знал, что позже ещё найдёт их.

Расставшись с даргами, Вильгельм с Эмили, вошли в ворота одного из приграничных городов. Вошли открыто, даже не пытаясь скрыть или изменить свою внешность, и уже вскоре были задержаны городской стражей.

— И что теперь? — спросила Эмили, когда за ними закрылась дверь острога.

Камера находилась на первом подземном этаже и освещалась единственной свечёй. Пахло гнилью и сыростью. Что никак не поднимало настроения.

— А теперь будем ждать своего нового хозяина, — невозмутимо ответил Уил.

— Хозяина?! И ты так спокоен?! — взволновалась Эмили.

— Как я уже говорил, тебе не о чем беспокоиться. Более того, думаю, это наилучший вариант в сложившихся обстоятельствах. Мы здесь никто, нам негде жить, у нас нет работы и времени адаптироваться с учётом здешней ночной напасти.

— Но не рабство же?! А я всё гадала, почему ты мне ничего не рассказываешь. Это просто безумие!

— Отчего же? Не волнуйся, с тобой всё будет в порядке.

— А с тобой? Ведь с тобой могут сделать... да всё, что угодно могут!

— Пусть попробуют.

Эмили села на узкую деревянную скамью, чтобы хоть немного прийти в себя. Ей не нравился этот план, но непробиваемое спокойствие Уила немного передалось и ей. Он ведь был прав. Как бы безумно это ни звучало. Уил собирался поменять тактику... знать бы ещё, как это будет выглядеть.

Впрочем, долго гадать не пришлось, на следующий день узников провели в просторный кабинет, где их уже ждали. Эмили сразу узнала двух молодых людей, которые непринуждённо беседовали с начальником острога.

— О, а вот и Ваша ценная собственность, вир Эйдан, — расплылся в широкой улыбке начальник, — сами видите, всё в лучшем виде.

— Ваши старания будут оценены по достоинству, — вежливо ответил Эйдан, и повернулся к другу, — Я же говорил тебе, Ёран, что не зря заплатил деньги.

Эмили посмотрела на Вильгельма и только позавидовала его хладнокровию, чувствуя, как у неё самой тревожно учащается пульс.

— Мне сказали, что клеймо на этих рабов поставить нельзя, — продолжил Эйдан, — что ж попробуем по-другому. Ты целительница, верно? — обратился он к Эмили.

— Да, — только и смогла выдавить она.

— Тогда к тебе это не относится, а вот твой спутник пусть встанет на колени.

Вильгельм молча выполнил приказ. Лицо его было совершенно непроницаемым и абсолютно спокойным. Будто не он стоит на коленях, а все остальные на коленях перед ним.

Эйдан Эрийский, не спеша, подошёл к нему. Бесцеремонно ухватил за подбородок, заставив поднять голову. Эмили смотрела, не отрываясь, пытаясь, уловить хоть тень негодования или ярости в выражении глаз Вильгельма, но не смогла разглядеть ничего. Таким она его ещё никогда не видела.

— Такая покорность, даже обидно, — усмехнулся Эйдан, — пожалуй, нужно закончить с этим поскорее.

Он вытянул руки, опустил ладони на голову своего нового раба, закрыл глаза, мелькнула ослепительная алая вспышка, скользнула по рукам и ударила ему прямо в грудь.

— Какого чёрта?! — немного отдышавшись, недоумённо прошипел Эйдан.

— Меня нельзя заклеймить. Никаким образом. Даже магическим, — холодно улыбнулся Вильгельм.

— Хм... тогда мне ничего не остаётся, кроме как посадить тебя на цепь.

— В этом нет необходимости. Я дам Вам слово, что буду вашим рабом и не стану предпринимать попыток к бегству. Взамен, Вы обязуетесь обеспечить защиту и покровительство моей сестре.

— И я могу верить твоему слову?

— Да. Если я его дам, то не нарушу.

Эмили видела, как загораются азартным огнём глаза высокородного, и поняла, что предложение Вильгельма будет принято... вот только стоило ли этому радоваться?

========== Глава 30. Инстинкт охотницы. ==========

Ночь снова выдалась холодная, а с утра повалил мокрый снег. Большие тяжёлые хлопья падали на землю и сразу же таяли, образуя под ногами противно хлюпающую слякоть. Однако, не смотря на столь неблагоприятные погодные условия, занятий на улице никто не отменял, хотя и внутри академии сейчас было не многим лучше.

Открытый всем ветрам Мэдрижхайм не спасал от холода. Каменные стены не сохраняли тепла, а сквозь оконные щели постоянно дуло. Иногда даже вода в медных кувшинах для умывания покрывалась корочкой льда, а ведь впереди ещё маячила зима с лютыми морозами, на которые, как Беттани сообщили соседки по спальне, здешние края особенно щедры. Одеяла оказались слишком тонкими, и поэтому, дабы хоть как-то облегчить положение, многие девочки спали по двое, что позволяло им укрыться двумя и получить дополнительное тепло друг от друга. Конечно, на девятом курсе были маги огня, взять хотя бы ту же Миранду, к которой примкнула Бет, но постоянно поддерживать согревающее заклинание очень трудно, а во сне так и вовсе невозможно. Кормили здесь опять же весьма скудно и без изысков. Определённо не курорт.

Полуголодные и озябшие студенты 9-го курса маялись в ожидании преподавателя. На некотором расстоянии от них зябко жались друг к дружке студенты одного из младших курсов. На вид малышам было лет 5-6, точнее определить было трудно. Вообще распределение здесь зависело не от фактического возраста детей, а от того, в каком возрасте была произведена инициация. Обычно приобщать к ордену одарённых предпочитали в 3-4 года, ведь чем старше ребёнок, тем выше риск угробить его в процессе. Ну вот — ясельки и детские садики здесь не предусматривались, так что обучение начиналось прямо с момента зачисления. Чему и какими методами учили таких крох, Беттани предпочитала не думать, как-то уж совсем жутко становилось.

Ботинки безнадёжно промокли, как и легкая хлопковая курточка. Беттани поднесла к губам заледеневшие руки, безуспешно пытаясь согреть их дыханием. На горизонте, наконец, нарисовался профессор Герианс в тёплом длинном плаще и внушительных сапогах, несомненно, больше подходящих для такой погоды, нежели скудное одеяние студентов.

Занятие проходило в обычном режиме — разминка, повторение, новый материал. Все привычно разбились на пары. Засвистели, зазвенели и засверкали заклинания, закручивая спиралью воздух, высекая из ниоткуда искры, вытягивая прозрачные водяные нити. Здесь, на открытом пространстве, в естественной среде, так сказать, можно было использовать все имеющиеся природные ресурсы. Беттани стояла и просто наблюдала. А что ещё делать, если ничегошеньки не можешь? И какого чёрта её вообще сюда таскают? Разве что мёрзнуть и молча завидовать тем, кто имеет возможность хоть как-то двигаться. Вот кто-то упал на землю, вытирая с губ кровь, кто-то получил внушительный ожог, а у третьего рваная рана на ноге. И чем же его так? А впрочем, какая разница, Беттани всё равно этого не понять. К тому же были у неё проблемы и посерьёзнее.

Вот уже неделю Бет мысленно постоянно прокручивала и сопоставляла факты. Её музыкант Рик вдруг оказался профессором Эдмундом Уэнсдеймом и это, чтоб его, в корне меняло всё. Раньше ей и в голову не приходило связать с ним всю ту чертовщину, которая сейчас творилась в её жизни. Всё началось с родинки. Бет ведь проверила, Эмили писала о парне — "высокий, с правильными чертами лица и родинкой под губой, почему-то эта самая родинка сильно смущала меня". Она вспомнила и о той странной фразе, которую услышала от него однажды, когда он пребывал на грани сна и яви. "Прости меня" — Эдмунд тогда повторил то, что сказал её сестре. Ведь это был он... только, кого он в тот момент видел перед собой... Беттани или Эмили? У кого из них двоих просил прощения? И за что? Зачем он здесь? И зачем здесь Бет? Знает ли он об их детях? Может ли это всё быть планом по снабжению ордена новыми одарёнными? А если нет? Если он не знает, но узнает, что тогда? Что он сделает?

От всех этих мыслей и предположений становилось тошно. Беттани боялась сказать или сделать что-то не так. Ей казалось, что она идёт по канату над глубоким ущельем и без всякой страховки. А Рик... нет, Эдмунд ни словом, ни взглядом не выдаёт, что хотя бы помнит её.

Одежда окончательно промокла, ноги и руки задубели. Бет понимала, что придётся после занятий идти прямиком к миссис Ирсэн — без знахарки сегодня точно не обойтись. Заботливая, сердобольная старушка снова напичкает её какой-нибудь укрепляющей, согревающей, противопростудной дрянью, а то так и до пневмонии не долго, а ей этого сейчас никак нельзя. Миранда с Руди никогда не спрашивали, зачем она так часто наведывается в больничные покои, но неизменно прикрывали её отлучки перед профессорами, если требовалось. Хоть с друзьями повезло и то радость. Даже жаль, что даже им она не могла сейчас рассказать всего. Слишком рискованно, да и втягивать их в свои проблемы окончательно не хотелось.

Вдруг со стороны младшего курса раздался испуганный крик. Бет вскинула голову. К поляне со стороны леса приближались звери — пять огромных волков. Беттани даже и представить себе не могла, что эти животные могут быть таких размеров. Ей говорили, что в этом лесу всякие твари водятся, но ведь пока не увидишь своими глазами — не поверишь. Снова раздался крик и Бет, наконец, разглядела девочку. Малышка сидела на земле достаточно далеко от остальных детей и довольно близко к лесу — видимо, отбросило заклинанием. Она пыталась что-то сделать, кажется, творила заклинания, но то ли от страха, то ли от недостатка сил, у неё ничего не получилось. Её неуклюжие попытки только злили зверей. Они не торопились нападать, но приближались к ней, а никто из преподавателей или студентов даже не пытался ей помочь.

— Почему никто ничего не делает? — обеспокоено спросила Бет.

— Это будет для мисс Браун ценным уроком, — объяснил профессор, — пусть пока попробует сама, а если ситуация выйдет из-под контроля, профессор Милден вмешается.

— Но её же покалечат!

— Что ж, как я и сказал, это будет для неё ценным уроком. Оставшиеся шрамы будут напоминать ей о том, что она однажды провалила экзамен на выносливость, самоконтроль и концентрацию.

— Но ей же всего лет шесть, не больше!

— Возраст не имеет значения.

Беттани замутило. Она поняла, что снова злится, а злиться ей нельзя. Она слишком хорошо помнила, что бывает после. И на тренировках с Мирандой всё проходит не так уж и гладко... совсем криво, если уж на чистоту. Но и оставлять всё как есть нельзя. Бет вдруг поняла, что должна защитить, это было даже не желание, это была потребность на уровне инстинкта. Как самка, она должна защитить детёныша, пусть и чужого. И мир вокруг будто сделал невообразимый кульбит.

Бет нагибается, достаёт неизменный нож, с которым не расставалась даже в стенах академии в силу привычки. Сознание прояснилось, все эмоции отступили куда-то далеко на задний план, обнажая то, что всегда дремало внутри неё.

Она идёт вперёд, не реагируя на окрики и попытки остановить. Достигнув цели, встаёт перед волками, закрывая уже переставшего сопротивляться и смирившегося со своей участью детёныша.

Звери. Большие. Паники нет. Ни капли. Отрешённое спокойствие помогает сосредоточиться. Слух и зрение обостряются до предела. Сейчас Беттани невероятно отчётливо видит каждую снежинку и улавливает малейшее движение. Один зверь — самый крупный — отделяется от остальных. Время замедляется, и воздух как-то странно густеет. Бет, не двигаясь, неотрывно следит за зверем, а он кружит вокруг неё, неуклонно приближаясь. Шаг вперёд. Утробное рычание. Оскал. Ещё шаг. Снова по кругу.

Бет не двигается. Ни шага. Ни звука. Внутри напряжённо сжатая пружина. Она застыла и ждёт, не замечая, как зубы обнажаются в точно таком же зверином оскале.

— Я жду. Нападай.

Зверь подбирается, готовясь к атаке. Она видит, как напрягаются его мышцы, слышит биение сердца и едва уловимое затаённое дыхание. Мгновение. Прыжок. И она молниеносно срывается с места, бросается навстречу.

Вцепиться в вздыбленный загривок, обвиться змеёй вокруг сильного живого извивающегося тела, вонзить тонкое острое лезвие прямо в горло, туда где бьётся пульс, где течёт горячая алая кровь. Вой. Пронзительный нестерпимый. Алые брызги смешиваются со снегом. Зверь бьётся, мечется и переворачивается. Бет чувствует удар спиной об землю. Больно, мерзкий привкус крови во рту. Не страшно. Не важно. Не отпускать. Пальцы ещё крепче сжимают рукоять ножа. Снова в горло. Сильнее, точнее. Зверь крутится, пытается рычать, но доносится лишь хрип из разодранного горла. Падает. Замирает. Умирает.

Бет поднимается над огромным поверженным зверем. С ножа капает кровь и смешивается с мерзкой талой жижей под ногами. Стая теперь её.

— Ко мне, я приму вашу клятву.

Звери пятятся назад.

— Живо!

И они, прижимая к голове уши, поджимая хвосты, пригибаются к земле. Словно перепуганные дворовые шавки, почти ползком приближаются к ней.

Бет вытягивает вперёд руку, чувствует прикосновение шершавого языка к ладони. Теперь она владела каждым из них. Она убила вожака — за ней право сильнейшего. Она Охотница, а теперь и их новый вожак.

Они заискивающе смотрят в глаза, спрашивают и она позволяет. Звери разворачиваются, уходят обратно в лес, и мир вокруг снова меняется.

Бет недоумённо посмотрела на свои окровавленные руки, силясь понять, что это такое сейчас только что было. Мёртвый волк всё так же лежал перед ней, явно доказывая реальность всего произошедшего. Неужели это была она? Да, точно это была она. Господи, во что же она превращается?! Тело трясло от жуткого напряжения, колени подогнулись, хотелось заскулить и спрятаться так, чтобы никто никогда не нашёл. Слишком. Всё это для неё слишком. В ушах всё ещё звенел протяжный вой умирающего зверя, переходящий в надрывный хрип. Бет засмеялась. Размазывала по щекам слёзы и кровь. Казалось, ей никогда не смыть с себя тяжёлый густой запах чужого ужаса и смерти. Вокруг суетились люди. Кто-то хлестал её по щекам, а она всё смеялась и никак не могла остановиться. Ей было плохо, ей было страшно, так, как никогда ещё не было в жизни.