Говорят — попал в волчью стаю, своих порядков не ставь, только не все поговорки верны. Чужаку бы подобного вмешательства не простили, но он уже не был чужаком, и о случае рассказывали с уважением. Сами нашли объяснение и поверили в него: будто, убив тех двоих, навлекли бы на себя беду.

А с настоящими волками вышло занятно, хоть об этом в отряде никто не узнал. Спасенные поначалу не думали, куда бредут — вдруг в округе и вовсе никаких деревень не осталось? — а ближе к ночи неподалеку услышали вой, и все забирали в сторону, забирали... Поутру вышли к нетронутому селу. То ли защитила лесная хозяйка, то ли иная сила — беглянкам не до того было.

Крепость Трех Дочерей стояла в отрогах гор Юсен, возле реки именем Приемная Дочь. Эта река да часть озера, куда впадала река, еще были свободны, когда подошел большой отряд генерала Таэна. Он сумел оттеснить врага на северо-восток, теперь половина долины стряхнула с себя чужаков.

Те оставили за собой выжженный след, но мелкие поселения Тагари волновали мало. Спасать каждую деревушку — воинов не напасешься. Зазеленеет трава, отстроят новые. А пока успеют люди сбежать — их счастье. Не успеют... сейчас иных дел полно.

Было важнее выгнать рухэй из стратегически важных точек, но два их полководца тоже были не дураки, к этим точкам не подпускали, кружили по долине стаей злых шершней, кусали со всех сторон.

Но все-таки удавалось понемногу отодвигать их к границе. Важно было продержаться, пока не придет подмога из Лаи-Кен.

Пересилив свою гордость, обратился в Мелен за помощью, как некогда брат, но ответа пока не получил. Войска соседей стояли возле западных рубежей Хинаи, готовые сражаться за себя, если что, но не за других.

В крепость Тагари и не заглянул, как появился в долине; Ирувата с офицерами сам выезжал к нему в походный шатер.

— Я разделался бы с У-Шеном, но Мэнго понимает — это его последний шанс, — сказал генерал на военном совете. — Он не отступит, пока жив. Он хочет стать основателем новой династии, сместив этого их старика толона — а такое можно сделать, лишь победив.

Ради победы Мэнго спутался с нечистью, а то и с самими демонами — об этом ночами шептались солдаты в палатках. А как иначе объяснить то, что происходило? У армии Хинаи была конница, но лошадям — целыми десятками — временами будто снился кошмар — они храпели, дрожали и порывались убежать. Часть из них не могла оправиться вовремя и из сражения выбывала.

Другая напасть — исчезали гонцы. И ладно бы враг их захватывал, так нет же — пропадали на пути меж своими отрядами. Плохо это сказывалось на войске, поначалу лишь поговаривали, что лазутчики Мэнго повсюду. А затем начали находить разорванные тела... Простых солдат тела, не офицеров, но страху это не поубавило. Теперь говорили — на стороне захватчиков некая темная сила. Ладно если так, хуже, когда доносили сплетни — поговаривали у некоторых костров, что это от Хинаи отвернулось Небо. Или от самого генерала.

Любители слухов украсили собой деревья, но что делать, если таких становится больше и больше?

После совета Тагари отослал всех, даже своих личных слуг. Там, за плотными холщовыми стенами шатра, стояла весенняя ночь, звездная и безветренная. А ему казалось — каждая звезда это костер чужаков. Впервые в жизни задумался о поражении. И это после удачи в Долине! Скажи подобное кто из его офицеров, даже из высших, был бы сурово наказан.

Но самому себе сложно запретить мысли. Тагари защищает свою землю, родину, имя предков; Мэнго рвется к власти, к новым землям для своего народа. Пожалуй, что Небесам Тагари угоднее. Почему же так уверенно брат говорил о том, что прежние времена миновали? Неужто и вправду — Столица вложила ему другую душу?

Или он прав, и видит что-то, недоступное самому генералу...

Устал, как последняя кляча, но никак не мог опуститься на походное ложе. Сидел, смотрел на доспех, стоящий на подставке напротив.

С нагрудной бляхи скалилась рысь, но она была серебряной и слепой. Свечу приподнял — пламя заблестело в зрачках зверя, но отсвет упал так, что почудилось — полморды в крови.

В эту же ночь Мэнго было не до звезд, даже в обличье вражеских костров. Он понимал, что, если подойдут еще силы, их оттеснят в горы Эннэ, а там... ну, будет удачей, если отвоюют и оставят себе пару отрогов. Не за этим он положил столько своих воинов — рухэй нужна была земля, скал у них своих хватало.

Он давно задумал смелый шаг, такой смелый, что изумил даже молодого племянника — а уж тот, казалось бы, не в меру дерзок в желаниях.

Обойти бы эту проклятую крепость, да закрепиться в горах Юсен. Тогда оттуда сама их Заступница не выманит. И можно будет подумать о договоре — мы вам мир, вы нам часть долины. Плохо одно — горы Юсен — не Эннэ, там придется идти пусть не вслепую — были все же лазутчики — но кривым на один глаз.

— Хочешь, уважаемый дядюшка, приставить к делу это свое диво дивное? — спросил У-Шен без особой почтительности, широкими тяжелыми шагами меряя походный шатер. Он, хоть и прошел с Энори вдоль Ожерелья, колдуну этому до сих пор не верил. Хотя что уж не верить — вот она, долина, теперь все зависит не от проводника, а от войска и полководцев.

— Если это не наш шанс, то что же?

— Шанс, — согласился У-Шен. — Я первый готов туда отправиться. Или нас вышибут из долины, как хозяйка выливает помои. Я очень даже готов. Но предпочту на своих людей полагаться.

— Что с тех людей... Горы там страшные, и месяц будет дождливый, и после таких снегов потесчет все. Охота лишиться отряда, так берег озера близко — сходи к Тагари, он поможет с радостью.

В свете десятка свечей лица дяди и племянника очень казались похожи. Хотя Мэнго был некрасив, даже страшен — из-за шрама во многом, племянник же внешностью не был обижен. Все равно — два волка, вепря, две хищных птицы: пусть не во всем согласны, но понимают друг друга.

Энори, предатель, диво дивное, или, как его называли, "саарна-элэй"...

Сам Мэнго уже говорил с ним, и остался в задумчивости. Неизменное чутье на людей, помесь природного дара с уроками жизни, молчало.

Но не рискнуть полководец не мог — больше не выпадет подобного случая. Сейчас равнину Трех Дочерей им не удержать, надежда лишь на часть горной цепи на севере и востоке. Изначально и то было бы неплохо, а теперь так удачно сложилось... если сам и запретит выступать, У-Шен поступит по-своему. У него впереди вся жизнь, он хочет славы.

А Мэнго... желает большего.

Пришел, как обычно, ясный и светлый, на лице оттенки выражений меняются, будто рябь на воде — то насмешка, то радость, то ласковое внимание. Только страха никогда не видел на этом лице.

— Готов провести мои отряды под оползнями?

— Я смогу это сделать. Может быть, кто-то погибнет, но основную массу людей я доведу в целости. А обратно идти будет проще, все высохнет.

— Значит, хочешь покинуть ставку, — протянул полководец, — Вэй-Ши вчера с пеной у рта утверждал, что ты наш. Это он-то, который родной матери не доверяет. Что ты с ним сделал такое?

— Мы говорили мало. Но он смотрит на дела, не на происхождение.

— Я тоже смотрю на дела... Еще когда аталинец упомянул о тебе, это звучало интересно, и я был готов принять твою помощь. Но к тому, какой ты силой владеешь, какие о тебе слухи пойдут... — он провел пальцем по костяной рукоятке большого ножа, висевшего на поясе.

— Знаешь, что здесь изображено?

— Волчья охота.

— Не просто охота. Когда-то предок рухэй, дикий кабан, был маленьким, и на него охотились волки. Но кабан быстро бегал. И тогда главный волк сказал — я обернусь оленем, сделаем вид, что стая ловит меня, пробежим мимо, а потом набросимся. Так и поступили волки и олень-оборотень... Знаешь, чем все завершилось?

— Знаю, — рассмеялся проводник, — кабан притворился камнем, а свой облик придал валуну... Но все будет по-честному. Я зашел так далеко, что нет смысла перекидываться в кого-то еще.

— Хорошо, — ответил Мэнго, продолжая поглаживать рукоятку.

— Мне нужно время — все подготовить.

Только бровь дернулась, выдавая удивление:

— Что подготовить? Я думал, ты проведешь нас в горы...

— Чтобы вскоре вас взяли в клещи? Нет. Дайте мне отряд, и он разрушит Сосновую. Сейчас там всякий сброд, они не опасны. Идти в Юсен и оставлять эту крепость нетронутой смысла нет.

— Но узнав о разорении, не подтянутся ли туда?

— Будете наготове, успеете первыми — сил Хинаи не хватит заделать все дыры. Без опоры повиснут в воздухе.

— Звучит... дерзко, — Мэнго тронул пальцем полуседую бородку.

— Сейчас первый день месяца Кими-Чирка. Если продержитесь тут, недели через полторы-две пойдем на Сосновую. Разрушив ее, надежно закрепитесь в Юсен.

— Ты успеешь так быстро? Не лететь ли собрался?

— А если и так? — вскинул глаза, почему-то сейчас почти прозрачные, пугающе-светлые.

— Иди, я не собираюсь так скоро отдавать эту долину, хоть бы сюда пришли войска еще двух провинций, — улыбнулся Мэнго.

Костерок почти догорел, караульные спали, не ведая, что виновники их сна сидят у огня: молодой человек и молодая женщина, с виду чуть старше годами. Если бы кто наблюдал за этой парой не в первый раз и не знал, что тори-ай остаются в том облике, в каком умерли, и могут выглядеть только хуже, сказал бы — ее лицо округлилось, и тело тоже, как бывает с обеспеченными женщинами в праздности. Она была сыта, довольна, и с виду временно смирилась с несвободой.

— Ты позвал меня просто так, поболтать, или снова надо кого-то загрызть? — почти промурлыкала женщина, — Но мне сегодня не хочется...

— У меня... к тебе новое дело. Я должен покинуть войско, а ты останешься и будешь защищать Мэнго.

Красавица расхохоталась беззвучно.

— Что ты задумал?

— Не считай меня дураком, — почти кротко попросил Энори, — Понятно, что ты сделаешь, стоит лишь отпустить цепь. Я не могу взять с собой гребень, иначе он и тебя прихватит. Но я могу... — он выхватил нож и ловко отрезал прядь волос женщины.

— Ах ты дрянь, — прошипела она, подхватывая выскользнувшую заколку, — Что делаешь?? Волосы у меня не растут!

— А красивой быть нужно даже сейчас... — кивнул он, наматывая локон на палец. — Ты можешь разорвать глотку Мэнго и сбежать, но теперь я тебя найду. И стоячая вода не поможет.

— Чего тебе надо еще?

— Для начала костер, — кивнул на гаснущие угли, — Хворост я собрал. Несправедливо, тебе не важен огонь, а я его люблю, но не могу прикоснуться. Помочь с прической? — юноша потянулся к ней.

— Убери лапы, — прошипела женщина, уворачиваясь, сама кое-как закрепила заколку. Подбросила веток на костровище так, будто в лицо ненавистному существу напротив. Он больше ее не трогал и не заговаривал, пока тори-ай не успокоилась немного. Тогда рассказал, чего хочет — довести войска до Сосновой.

— И эти черные олухи приняли твои россказни за чистое золото? — с презрением спросила женщина.

— Но я и в самом деле намерен показать им дорогу и сделать ее безопасной.

— Ты не врешь никогда. Но только безумный поверит тебе и доверится, — рассмеялась названная Яаррин.

— Беспокоишься за войска Хинаи?

— Мне безразлично, я мертвая! Но это и твоя земля тоже, ты прожил тут годы, прикидываясь человеком — неужто совсем все равно?

— Кто и когда приведет войска на эти земли, будут ли стоять города... — кивнул он. — Мне было все равно.

— Было?

— Не жди, что стану с тобой откровенничать.

— Почему бы и нет, — фыркнула женщина, — Тебе нужны собеседники. Сейчас ты в этом больше человек, чем я. Жалеть тебя я не собираюсь, а смеяться опасно, но иного ты не заслуживаешь. Искать благосклонности у этих немытых убийц! И не говори, что они только пища — так для меня, а ты вынужден побираться...

— А вот мне сейчас жаль, — ответил он, отрываясь от созерцания ползающего по углям жара, — Ты и вправду мертвая, и сколько ни бесишься, взять у тебя нечего. Будь ты живой... не угли, был бы целый костер из ненависти.

— Тебе придется уйти, — сказала женщина, кривя четкие губы. — Ты не сможешь быть с ними всегда. И вот тогда... привязь потянет больно, ты еще узнаешь это чувство. А если и сумеешь ее разорвать, прошлое, как и несбывшееся тебя не отпустит. Мне даже не грустно, что этого я не увижу — потому что хорошо знаю, так будет.

Второй месяц весны наступил, в небесах потянулись птицы — ленты и косяки, пока еще робко и молча; скоро их станет больше, и птичья песня будет раздаваться из-под каждого куста.

Пока они только осваивались в рощах и на лугах, и с собой принесли молодую вдову по имени Лиэ, как в сказках приносят небесных фей. Во всяком случае об этом верный Ариму сказал Кэраи, уведомляя его, что гостья пожаловала. А настроение было на редкость паршивое, и поэтическое сравнение пришлось как раз кстати, чтобы на лице отразилось не только отвращение к миру.

Про госпожу Лиэ он забыл. Она, как и положено цветам и перелетным птицам, осенью исчезла и, по слухам, уехала в загородное поместье. Верно, Тори Аэмара был недоволен ей. А сейчас, после его смерти, осталась ли молодая вдова без покровителя?

Лиэ выглядела такой же ухоженной и нарядной, но побледнела, поблекла: легкая краска на лице, дозволенная зрелым женщинам из почтенных домов, была словно отдельно от черт. Сидела, теребила низку нефритовых бус на манжете, на сей раз не в любимом розовом, а в зеленом — неожиданно под цвет его собственного одеяния. А узор — серебряная рябина, контуром листья и ягоды. Символ женщины-хозяйки, верной жены и матери. Почему?

Вдовам не запрещено носить такой узор, он мог бы говорить о верной памяти, о жизни в детях — но не у Лиэ.

На сей раз кокетства в ее взгляде не было, скорее, что-то похожее на чувство вины. И тревога. Не стал начинать с расспросов, просто принял ее как гостью; женщины всегда сами рассказывают, если дать им время. Лиэ понадобилось всего полчаса, чтобы приступить к делу.

— Вы считаете меня недостойной доверия, так?

— Этого я не говорил. Можно просто быть верным кому-то другому.

Все-таки она очень волновалась, подогретый сок со специями едва отпила, и то бралась за чашку, то снова ставила ее на столик. Движение это почти завораживало, красивые у нее пальцы и форма кисти... А в кольце — камень, который он подарил когда-то, узорная яшма, не спутать рисунок.

— Я была человеком Тори. Увы, не секрет... Вы, верно, думаете, он был подлым и лицемерным? Мне он помог после смерти мужа, когда меня едва не выкинули на улицу родственнички. И когда обвиняли...

Не дождавшись ответа, молодая женщина чуть прищурилась:

— Раньше вам не очень мешало то, что говорят обо мне и о почившем супруге. Да, я вышла замуж только ради денег, и это было не так-то просто. Но я не сделала ничего, помогая ему отправиться в Нижний дом. И Тори не сделал. Просто так получилось, а я благодарна судьбе за то, что брак мой продлился всего полгода!