— Ввиду сложности предстоящего штурма Санэнори, я велел моим людям действовать осторожно и при появлении вражеских синоби отступать, поэтому все, чем мы располагаем — позавчерашние сведения. Но поскольку противник уже свыше трех недель стоит укрепленными лагерями на одном и том же месте, сомнительно, что за двое суток расположение его позиций изменилось, — Асума указал пальцем на четыре аккуратных кружка, начерченных на раскатанной по столу карте, — здесь регулярная одиннадцатитысячная армия даймё. В основном пехота и городское конное ополчение. Вот здесь встали самураи Хикавы и те всадники, что они привели с собой. Шесть тысяч. Третий лагерь самый многочисленный: в нем вторая часть регулярных сил и пешие ополченцы. Тринадцать тысяч копий. И еще солдаты бортовой пехоты, тут, на отшибе — опасные ребята, но их всего две тысячи.
— Итого тридцать две тысячи, — резюмировал Исако, — сборная-солянка. А у нас двадцать тысяч пехоты на болотах, плюс семь — кавалерии и три — пехоты на северном тракте. Как думаете, Сарутоби-сан, дадут враги нам шанс соединиться?
— Вам навряд ли нужен мой совет в этом вопросе, Исако-сан. Вы и сами отлично знаете, что дадут. Северный тракт поднимается в горы, к Санэнори, по ровному пологому плато, практически начисто лишенному растительности, поэтому конница Огня будет привольно себя на нем чувствовать. Военачальники Рек боятся нашей кавалерии как огня, простите за каламбур.
— Верно! — воскликнул усатый инженерный офицер, ударив ладонью по столу. — У них вона в Краю топи да болота, реки да ручьи! Сухого клочка нету! Откель у них вразумительной кавалерии взяться? Особливо теперь, когда Ветер не придет к ним на выручку! Наши их вмиг в землю втопчут и не заметят!
— Согласен, — кивнул командир пятитысячного пехотного полка с порубленным, посеченным лицом. — Я бы на их месте отступил к Санэнори и дал бой у ее стен. В скалистых предгорьях они смогут в полной мере реализовать свое численное превосходство в пехоте, а наша конница потеряет свободу маневра.
— Не зря же мы месяц по уши в дерьме сидим, — Асума попытался вспомнить должность третьего говорившего офицера, но так и не смог, — пардон, в тине. Наша текущая позиция позволяет нам выйти из болот здесь, либо здесь, либо здесь. Враг не может знать наперед, где именно. Он боится удара во фланг и оттого держит дистанцию. У нас будет время на соединение, Исако-сан, не стоит и сомневаться.
— Хм, — генерал рукою вытер со лба выступивший от духоты пот, — ясно. Скверно, что передвижение такой большой армии трудно скрыть от разведчиков противника. Я не стану требовать от вас невозможного, Сарутоби-сан, но, прошу, приложите все усилия.
— Не извольте беспокоиться.
Асуму милостивые слова командующего о том, что он, мол, 'не станет требовать невозможного', с толку не сбили. Дзеунин хорошо представлял себе объем предстоящей работы.
— Что ты обо всем этом думаешь, Шикаку? — спросил он у Нара после окончания совета, когда они вернулись на передовые позиции войск Огня.
— О чем?
— Ну не о стратегии же — это забота Исако. О сговоре Хикавы и Орочимару.
Шикаку в задумчивости провел рукой по волосам, от долгого сидения в болоте ставшими насквозь грязными и сальными.
— Мы же позавчера получили ястреба с посланием от Хокаге-сама, Асума. Там все то же самое. Причин сомневаться нет. Или есть? Как по-твоему?
Асума закурил, не особо заботясь о маскировке. Враг был далеко.
— Я все думаю о Наруто. Пятая выдвинула против него обвинение в измене... но это же смешно! Наруто предан ей как пес!
— Извини, Асума, — Нара отвел глаза, — мне жаль, но я не могу быть столь же уверенным. Узумаки — дзинчурики. Одержимый демоном. Что мы знаем о нем? Толком — ничего. Мы даже близко неспособны понять его сущность. И, знаешь... мне вовсе не нравится, что мой сын водит дружбу с Узумаки, но он уже взрослый человек, и я не могу ему запретить... Не надо высказываться так категорично против официальной позиции Хокаге-сама. Себе дороже.
— А я ничего от тебя и не требую, — спокойно заметил Асума, — у нас с тобою иные заботы. Мы на войне, так давай о войне и думать. Ладно... А Исако? Как тебе он?
— Слишком молод для командующего, — покачал головой Шикаку, — но зато лишен заносчивости. Похоже, сметлив и даже умен. Если он будет прислушиваться к советам более опытных подчиненных, то приведет нас к победе.
Победа... где лежит эта победа? В Каваго? Асума взглянул на хронометр — до выступления оставалось еще четыре часа, с минуты на минуту должны были вернуться разведчики Абураме.
Нет. Пятая не успокоится, покуда не сведет Орочимару в могилу. И покуда на ней не спляшет.
Глава 11
— Сколько часов ты спал сегодня?
Тонкие сухие губы нежно коснулись лба юноши и застыли так на мгновение, породив в теле мимолетную дрожь и внезапную сонливость, словно приглашали отринуть все заботы, забыть обо всем, отдавшись уюту и покою этого прикосновения. Он знал, это ощущение не вечно и иллюзорно, и повседневные дела и обязанности никуда не денутся, даже если он сейчас выкинет их из головы. Они будут множиться и накапливаться, ожидая его участия, ибо никто кроме него, пускай даже полумертвого и бессильного, не должен и не имеет морального права брать на себя это бремя.
По крайней мере, пока он еще жив.
— Достаточно. Я выспался, — его голос был хриплым, как и судорожное, нездоровое дыхание.
— Врешь. У тебя опять жар, — девушка, наконец, отстранилась, и он поймал взглядом ее глаза: раскосые, зеленые, полные затаенной тревоги и неподдельной заботы. Были времена, когда она смотрела на него с ужасом, и он не желал ничего иного. И более того — узнав, что она перестала трепетать перед ним, он бы сию секунду оборвал ее жизнь. Он внушил себе, что всеобщий страх перед ним — это его личная заслуга. Ну а что же теперь? Теперь она больше не боялась его и даже сумела полюбить, и эта метаморфоза в их отношениях не имела ничего общего с тем, что сейчас она стала гораздо сильнее его, превратившегося в развалину, больного, беспомощного и совсем не страшного. Нет, она любила его не из жалости, а потому что он сам сумел этого добиться. Сам.
Исключительно благодаря этой ее любви, а не каким-либо иным достижениям, он видел свою иссякающую жизнь не напрасной и чувствовал гордость и удовлетворение. Неважно, как и отчего родилось чудовище — ему так часто об этом повторяли, что он уже устал слушать. Плевать, сколько людей стало его добычей — он до сих пор ни во что не ставил человеческую жизнь. Но если чудовище, в конце концов, преодолев все преграды и, что важнее, себя, сумело стать человеком, то уже за один этот подвиг оно заслуживает того, чтобы снять перед ним шляпу. — Ты опять всю ночь не сомкнул глаз. Не отпирайся.
Юноша не ответил, только мотнул головой. И сразу же о том пожалел: виски сдавила страшная боль, тело откликнулось на нее и заныло каждой клеточкой, словно терзаемое доброй сотней ножей. Он закричал бы, но его горло уже потеряло способность исторгать какие-либо звуки кроме болезненного шепота.
Гаара Песчанник, Пятый Казекаге Деревни Скрытого Песка, умирал. Умирал в жутких мучениях в своем кабинете в Суне, и на всем Востоке — да что Восток... во всем мире — не сыскалось бы врача, взявшегося б его исцелить. Его лучший лекарь, Шукаку, исчез, стал собственностью и достоянием Акацки, а вместо него телом Гаары — телом с уничтоженной иммунной системой, шестнадцать лет изводимого бессонницей, служившего вместилищем для неестественных объемов чакры — овладели недуги. Вы пробовали шестнадцать лет не спать? Цинга, туберкулез, гепатит, артрит, дерматоз... целый букет болезней. Организм, существовавший 'по инерции', поддерживаемый только отголосками самоубийственной техники старухи Чие, профункционировал еще несколько недель, а затем стремительно, словно в пропасть канул, стал загнивать и агонизировать.
Раньше Гаара не знал физической боли. Он пребывал в обманчивой уверенности, что страдания плоти — ничто по сравнению с душевными муками и адом одиночества, наполнявшего его детские годы. И только теперь, когда его заживо разлагающееся тело стало сгустком и неиссякаемым источником боли, он в полной мере осознал, как сильно заблуждался. 'Телесные раны заживают. Психологические травмы излечить трудней', — нет предела человеческой глупости, особенно тех людей, кто своей недалекости не осознает и начинает учить других жизни. Ха... интересно, как бы запели эти умники, если б их внутренние органы вдруг начали отказывать один за другим, а двигаться без анаболиков стало просто невозможно?
Гаара гнал от себя мысли о милосердной смерти. На то Каге и называют сильнейшим ниндзя в Деревне, что он никогда и не перед кем не отступает. В том числе и перед самим собой. Гаара принял и смирился со своей участью — а что ему оставалось? — но, даже будучи выдранным из него, как выдирают страницу из книги, Биджуу не оставлял его в покое. Источник кошмаров пропал, но кошмары не ушли, возвращаясь раз за разом — каждую ночь Шукаку терзал и мучил его сотнями различных способов. Для него, вынужденного страдать наяву, мучиться еще и во сне было невыносимо... И Гаара по-прежнему не мог спать. И угасал день ото дня.
— Темари, мне нужно работать.
— Тебе нужно поспать! Отдохни хоть пару часов! Гаара, ты губишь себя!
'Мне уже все равно ничего не поможет, — едва не сказал он вслух, — и ты это прекрасно знаешь'.
Если бы... если б все могло быть иначе... Он бы стал великим Казекаге — многажды более великим, чем все его предшественники вместе взятые. Заставил бы весь Восток поклониться Краю Ветра. Избавил бы Песок от вечного гнета со стороны даймё и сам бы установил свою власть в стране. Защитил бы Суну от Акацки. Рано или поздно женился бы, наплодил детей... Любопытно, хоть кто-нибудь из людей, знакомых с Гаарой Ужасным или просто наслышанных о нем, смог бы представить его нянчащим сына? Наверное, никто. И правильно. Он и сам не мог.
— Я должен с тобой серьезно поговорить. Сядь.
Девушка повиновалась. Она понимала, с каким трудом ему удается сконцентрироваться на работе в его теперешнем состоянии. Гаара гадал, что быстрей покинет его: жизнь или здравый рассудок, но не хотел рисковать, оттягивая неизбежный разговор с сестрой.
— Темари, — начал он, уставившись на нее своими запавшими, подслеповатыми глазами, — я желаю, чтобы ты вышла замуж.
Руки куноити впились в подлокотники кресла, она закусила губу, подавляя не то мученический стон, не то гневное шипение. Темари — Темари Прекрасная, как ее повадились в последнее время величать в Деревне — не была дурой, и нужды клана для нее секретом не являлись.
— Гаара, — девушка не подымала глаз, — я умоляю тебя, измени решение относительно Канкуро...
— Нет.
Неделя прошла с тех пор, как Песок по неофициальным каналам получил ультиматум Звука. Подписан он был не Орочимару, а Учихой Сазке, временно заменяющего отбывшего по каким-то своим делам саннина, что, однако, не имело значения, ибо текст его был довольно незамысловат и сводился к следующему: Звук возвращает Песку находящегося у него в плену Канкуро, а Песок в ответ прекращает любое преследование своих синоби, переметнувшихся к Орочимару, и всяческое противодействие Звуку в целом.
Шило на мыло. Пускай брат. Пускай за полсотни предателей. Но все равно — один за полсотни. Условия, для Суны неприемлемые.
— Он твой брат!..
— А ты — моя сестра, — прошелестел Песчанник, — и иной семьи у меня нет... Но ты знаешь законы нашей Деревни, Темари. Песок не ведется на шантаж. Я не меняю честь Суны на жизнь одного человека, пускай даже он мой родственник и тот, кому было уготовано наследовать мне. Я просто не имею права. Если представится шанс вернуть Канкуро силой, мы сразу же так и сделаем, а пока пусть все остается как есть.
Они уже спорили об этом. Спорили всю неделю не переставая, но Гаара оставался непреклонен. Орочимару убил их отца, Четвертого Казекаге, а Песок, мало того, что не смог защитить своего вождя, так еще и покрыл себя несмываемым позором, позволив Звуку манипулировать собой. И в результате потерпел бесславное поражение от Конохи, тоже оказавшейся обезглавленной, но, в отличие от Песка, сумевшей сохранить и мощь, и достоинство. Начни Гаара сейчас переговоры со Звуком, весь Восток бы увидел, что Песок кончился. Что Великого Песка больше нет.
— Я выгнил изнутри как прошлогодняя груша, Темари, — продолжал Гаара, — а Канкуро в плену или уже мертв — у меня нет доверия к Учихе, что бы он нам ни сулил. Темари, ты останешься единственной в Суне, в чьих жилах течет кровь нашего клана, и я должен удостовериться, что он сохранит власть. Любой ценой. Я уверен, совет потребует избрать нового Казекаге из числа достойных дзеунинов, но мне все равно, что они там решат. Где они были, когда Сасори предал Деревню и похитил Третьего Казекаге? Где они были, когда убивали нашего отца? Когда даймё променял Песок на Коноху? Где?! И когда я бился насмерть, защищая Суну, что они делали?! Совет придуман только для того, чтобы ограничивать полномочия Каге! Это беззубый, бесполезный и даже вредный орган власти. Я не доверяю им. Однако... Песок — не Коноха, здесь никто не потерпит женщину-Казекаге. Как только я умру, твоя жизнь окажется в опасности. Враждебные мне дзеунины тотчас же попытаются убрать тебя с дороги.
— Пускай только попробуют! — гневно взмахнула ресницами куноити.
— Одна ты много не навоюешь, Темари. Чтобы верные мне дзеунины пошли за тобой, им нужна гарантия того, что в перспективе ты не обманешь их ожидания. Иными словами, тебе необходимо зачать и произвести на свет наследника клана, который станет Шестым Казекаге.
Гаара примолк, переводя дух. С каждым днем длинные разговоры давались ему все тяжелей и тяжелей.
— Мне все известно, — сконфуженная Темари так и не решилась прервать его молчание, смиренно дожидаясь продолжения тирады, — о твоей связи с тем сопляком Нара Шикамару из Конохи. Хочешь, не хочешь, а тебе предстоит с ним порвать. Надеюсь только, ты не залетела от него?
— Что-о?!
— Ясно. Нет. Это хорошо. В противном случае мне пришлось бы отдать приказ убить Нара, а ваш плод — вытравить. Темари... возможно, ты так считаешь, но, поверь, я не испытываю наслаждения, принуждая тебя... Хотя когда-то давно испытывал бы. Однако тот, прежний я не ни за что не смог бы стать Казекаге. Я опустился бы перед тобою на колени, если б только мог двинуться. Тебе необходимо выбрать достойного мужа... одного из преданных мне синоби. Не ради меня, Темари. Ради Песка.
— Гаара...
— Нара — низкородный клан, Темари. А ты — дочь Четвертого Казекаге и сестра Пятого. Хватит витать в облаках, прошу тебя, хватит. У меня нет никаких рычагов воздействия на тебя... я могу лишь воззвать к твоему патриотизму и чувству долга. Пожалуйста... пожалуйста... подумай.
Песчанник склонил голову набок, надеясь, что боль хоть чуть-чуть ослабнет. Ему вспомнилось о Хикаве Гене, который вот так же сейчас умирает в своем дворце в Каваго. Его амбиции потерпели крах, его страна подверглась интервенции, его наследник похищен... А теперь и Край Ветра отказался от союза с ним. В чем-то Гаара был ему сродни, отчаявшийся, прикованный к креслу — своему мягкому кожаному трону — с которого он больше не мог самостоятельно сойти. Это кресло, эта шляпа с голубой каймой, этот просторный балахон поймали его в капкан и убили, как убили двоих Казекаге до него. Он видел, как летят дни — один за другим, а вместе с ними утекает время Гаары Песчанника. Каждый из тех дней был наполнен страданиями и болью, каждый из них был невыносимым испытанием, но все равно ему казалось, что они летят слишком быстро. Он ничего не успел. Он ничего не сделал. Он оказался никудышным Казекаге, правившим жалкие два года. Ему воздвигнут статую, но будет ли он ее достоин, если даже Шукаку, демона, заключенного не где-нибудь, а У НЕГО ВНУТРИ, не сумел уберечь от врагов Деревни?
