Это вам не свечки делать

— Ну что, наелся? — осведомилась кухарка. — На поправку идешь, не иначе.

— Ага. Вы своей стряпней, небось, и дочку хозяйскую на ноги поставили, — пустил я в ход грубую лесть.

— Ты про Ладо, что ли?

Кухарка поставила передо мной миску с чищенными орехами, сама присела рядом и пригорюнилась.

— Что для нее готовить-то было? — помолчав, вздохнула она. — Девочка наша бревно бревном лежала.

— Как ее только угораздило? — сочувственно спросил я, косясь на орехи. Есть их не стоило, я ж, все-таки, болен со страшной силой.

— Так не знает никто.

Вот она, нужная струнка. Упомянув, что у меня сестра тоже болела, я выслушал целую историю. Оказывается, Ладо эту нашли в лесочке, что за выгоном, и была она без сознания. Три лекаря ее осматривали, никто не нашел ни следа от ушибов, ядовитого укола или еще что подозрительное. Просто лежит, будто уснула, а следов никаких. В положенных местах я ахал и охал, а женщина, похоже, все списывала на сочувствие к девочке.

— Сердобольный какой, — заявила она, потрепав меня по волосам.

Тут мне поставили еще одну кружку компота, хотя бочка с пивом, что в углу, привлекала сильнее, и кухарка продолжила рассказ. Пришлось во всех подробностях выслушать, как в больную вливали бульоны, как она орала по ночам, не приходя в сознание, как мучились родители, как переживали слуги. В общем, разговор затянулся надолго. Зато в конце...

— Хорошо хоть лекаря нового нашли. Статный такой мужчина, — кухарка кокетливо повела плечами, — видный весь, одет прилично, так написал он, что нужно малышке нашей, господин Зюре в город поехал, а когда... прислал лекарство, девочка наша на поправку пошла.

Последняя заминка от моего внимания не ускользнула.

— У нас в городе ходил один пришлый, — слабым голосом проговорил я. — Он моих соседей вылечил, когда с крапивницей слегли.

Тут я ввернул описание мужчины, ужинавшего с моряком.

— Он и есть! — радостно подтвердила кухарка. — Кто ж еще в такой шляпе по весне ходить будет. Побольше бы таких лекарей, — она мечтательно вздохнула, подперев щеку кулаком, — Это ж сколько жизней он спас.

На плите послышалось шипенье, и она бросилась спасать обед для толпы голодных стригалей.

Похоже, теория Дару подтверждалась — наш убийца не так прост. Везде успел, зараза. И сам убивал, и Зюре заставил, и девочку спас. Тем временем, пошуровав в котле, вернулась кухарка.

— Святой человек, — торжественно заявила она, продолжая прежнюю тему. — Глаза, правда, странные, зрачки словно ушко игольное, а так точно святой.

Я тщательно запоминал все, что говорят, и стал чрезмерно задумчив. В доброй женщине проснулось материнское начало, она погнала меня в постель, но прерывать такую тему было глупо.

— Моя Ибру после болезни как подменыш стала, — сглотнув слезу, я обратил жалостливый взор на добрую женщину. — Не знаю, что и делать, а на лекаря денег нет, вот у сюрта и подрабатываю.

Согласен, такой жалостливый взгляд в моем возрасте не слишком действует, но у кухарки самой был сын, и она быстро распространила свое попечительство еще и на меня, бедняжку.

— Не переживай, — ласково улыбнулась она, похлопав меня по коленке.— Наша тоже слегка изменилась. Лекарь говорил, это пройдет. Раньше наша Ладо и на кухню каждый день заглянет, и пирожки пастухам и косарям отнесет, и братьев своих приструнит, если расшалятся, а теперь день через день.

— В смысле? — осторожно уточнил я.

— То ей покажется, что на кухне помогать недостойно, то задумается не к месту, чуть тарелку не разбила, то вообще, со своими братьями по полям носится. Раньше носится и носится, то одно сделают, то другое, коров там подоят, сено покосят, а сейчас, слово ей поперек скажут, — тут кухарка оглянулась на предмет подслушивающих, и, доверительно перегнувшись через стол зашептала, — драться лезет. И это наша тихоня. Ох, малой, ты совсем белый.

Она схватила меня под мышки, и, поднатужившись, воздела на ноги. В общем, меня отправили спать, снабдив флягой с кислым компотом, и я ушел. Вернее, уковылял, надо же был в роли мученика оставаться, глядишь и завтра покормят и обогреют.

Вернувшись к себе, я, сытый, довольный, и гордый собой, едва успел развалиться на кровати и взять альбом, как ввалился сюрт. Он прошагал к стулу, сел и молча уставился на меня.

Закралось подозрение, что он недоволен, потому, отложив альбом, я сел прямо, свесив ноги с кровати и замер.

— Вы всерьез решили вогнать меня в могилу? — сквозь зубы осведомился Дару.

— Нет, господин, — честно ответил я, глядя строго перед собой.

— Тогда зачем, скажите, вы поперлись на кухню и начали расспрашивать почтенную женщину?

Проклятье, он не заикался! Похоже, настал последний день моей короткой жизни, и я прикинул, обрадуется ли Ибру, получив меня обратно в двух мешках. Вряд ли. Да нет, точно не обрадуется.

— Вы сами велели поговорить со слугами, — напомнил я.

— Завтра. Сегодня вы больны... на всю голову!

— Да какая разница? — возмутился я. — Ну выздоровел чуть раньше, что такого?

Дару протяжно выдохнул, с видом мученика, и пояснил.

— Кто поверит, что вы уже на второй день поправились, скажите мне на милость?

Дару вскочил, и попытался мерить шагами комнату, но она оказалась маловата, потому сюрт, упершись в стену, снова сел на единственный стул. Я все это время сидел на кровати, положив руки на колени, и не сводил взгляда с сучка на доске. Уже поняв, что накосячил, я прикидывал, во что выльется такая предприимчивость.

Дару сгреб меня за шиворот и встряхнул, как щенка, нагадившего в комнате.

— Вы, юноша, — сдержанность тона тоже наводила на грустные мысли, — вы же тоже держите... пчел. Неужели не знаете о пчелиной болезни? У вас десять ульев, и вы не знаете?

От волнения он намотал воротник на кулак, и мне стало трудно дышать.

— У нас другая порода, — даже не сделав попытки вырваться, прохрипел я. — У нас восковые пчелы, меда мало, зато воска полно, а у этих наоборот. Наши такую болезнь не переносят. Вы меня задушите.

— Стоило бы, — решил Дару, но ворот отпустил.

Пройдясь по комнате, насколько позволило пространство, и деловито почесав переносицу, он остановился напротив меня, нагнулся, уперев ладони в колени, и оказался со мной нос к носу.

— Теперь вы симулянт, обманувший своего господина, — процедил он, — и я должен вас наказать. Понимаете?

— Понимаю, — тоскливо согласился я, отводя взгляд.

Наказание за такое было одно — порка. Более того, даже если секли в отдельном помещении, и никто, кроме экзекутора не видел, выходить следовало без рубашки, демонстрируя рубцы на спине, чтобы никто не заподозрил, что экзекутора подкупили, и он, под вопли виновного, усердно сек лавку.

— Сколько там полагается? — Дару потер лоб, припоминая.

— Десять, — мрачно сообщил я, даже не рискнув обмануть Дару. Все равно узнает, едва вернемся. — Только вы уж не очень, ладно? Меня последний раз пороли лет пять назад. Поотвык.

— Видимо, не последний, — вздохнул Дару и прислушался.

Он прокрался к двери, приложил ухо к замочной скважине, махнув в мою сторону, чтоб стоял тихо.

— Что? — шепотом уточнил я, разводя руками, показывая, что ничего не понял.

— Забейтесь куда-нибудь, — шепнул в ответ Дару.

Согласно приказу, я осмотрел тесное помещение, и выбрал дальний правый угол, между стеной и кроватью, и обреченно в него забился. Дару тем временем прокашлялся, словно петь собирался, затем тихо открыл дверь и зарычал. Как я упоминал, кричал он редко, зато рык его был впечатляющим, как у хорошего сторожевого пса. До ругательств он тоже редко унижался, но, поверьте, рычания было достаточно. Мельком я заметил, как в его комнаты вошли трое человек, а дальше стало не до разглядываний.

— Вот вы где, — с такими словами Дару, наконец, меня "нашел", в два шага пересек комнату и схватил меня за ухо. Как же я взвыл! Пусть даже оплошал, так он же меня сечь собирался, за что ж еще и ухо выкручивать? От боли у меня слезы из глаз брызнули — уши крутить Дару умел, словно специально этому учился. Выдернув из укрытия, он потащил меня за ухо на выход мимо господина Лога, конюха и еще какого-то слуги, его я впервые видел.

Таким маршем мы продвигались на конюшню — Дару, не ослабевая хватки, и порыкивая, я, стиснув зубы и украдкой вытирая слезы и Лога со слугами с целью посмотреть, что дальше будет.

Дальше был конюх. Он грудью встал у конюшни, и категорически запретил нервировать лошадей. Они, мол, создания нежные, и жестокость их расстраивает. Главное, издевательство над человеком его вообще не смущало, он по мне едва взглядом скользнул.

Господин Лога, кажется, доверял мнению конюха, так как отдал распоряжение и из людской притащили лавку, поставив ее посреди двора. Ко всем остальным проблемам прибавилась еще и публичная экзекуция. Все, кто не был занят на срочных работах, подтянулись поглазеть. Да уж, такого позора я давно не испытывал. Пожалуй с тех пор, как... впрочем, не важно. До сих пор стыдно.

Ибру часто советовала искать во всем положительную сторону. Нечего есть кроме морковки? Так от нее зубы лучше становятся. Побили мальчишки? В другой раз буду сильнее. Или быстрее. В данном случае я смог лицезреть загадочную девочку, она стояла рядом с подоспевшими братьями. Все трое стояли, сунув руки в карманы, и смотрели с искренним интересом. Хотя вру, Ладо не засовывала руки в карманы, она заложила большие пальцы за пояс, и стояла, выпрямив спину, словно на параде. В какой-то миг она сменила позу, встала поспокойнее, на ее лице отразилось жалость, но тут же вернулась в исходное положение. Видимо, другая личность этой несчастной захотела глянуть своими глазами, да пожалела.

Вот тут я заметил самое страшное — пришла кухарка. Та самая, которая кормила меня, считая больным мальчиком, а теперь считала подлым обманщиком и симулянтом. Я даже разозлился — ей обед надо готовить, а она развлекаться пришла, можно подумать, мне без нее недостаточно хреново. Кажется, только стригали не прибежали поглазеть, у них работы полно, не слиняешь.

Под всеми этими взглядами, отнюдь не сочувственными, скорее презрительными и осуждающими, я снял с себя все, кроме штанов и обуви, и лег спиной вверх на лавку. Руки, как и велели, скрестил под сиденьем, и их сразу прихватили ременными петлями, на ноги сел конюх, а один из братьев Ладо услужливо подал розги. Вот мерзавец, в кои-то веки секут не его, он и радуется.

Поскольку трогать чужого слугу не рекомендовалось, а сюрт представил меня как добровольного раба, отдельное ему спасибо, пороть должен был он сам. Черт бы побрал его привычку все делать по правилам. Он даже розги водой смочил, как положено. Хорошо хоть не соленой.

Саму порку описывать смысла нет, все как обычно. Свист розг, очень больно, рубашку потом не наденешь, а надо. Дару сек вдумчиво, стараясь наносить удары ровненько, один к одному. Народ, получив свою долю зрелищ, разошелся по делам, а я, постанывая, оделся.

Закончив порку, Дару аккуратно собрал обломки двух прутов, изломанных угадайте о чью спину, и бросил их в конюшню — лошадкам пожевать.

— Значит так, — отряхивая ладони, деловито уточнил он, — экипаж нам запрягут, идите, собирайте вещи. Только старайтесь никому на глаза не попадаться, особенно кухарке.

Проскользнув в дом под охраной сюрта, и бочком преодолев препятствие в виде кухарки, я отправился собирать вещи, морщась каждый раз, когда ткань рубашки касалась спины. Дару тем временем попрощался с хозяевами, огорченно цокая языком по поводу паршивого воспитания у определенных слоев общества.

Вся эта канитель закончилась довольно быстро — сюрт списал на то, что в свете последних событий стоит побыстрее расторгнуть договор добровольного рабства. Вот так, не пообедав, мы поехали домой. Я, с низко опущенной головой, Дару злой до невозможности, и Хохлатка сытая и довольная.

Пока ферма не скрылась за холмом, Дару молчал. Его можно было понять, кругом работники, крестьяне, которые могли слышать о случившемся, и все такое. Однако когда мы отъехали достаточно далеко, молчание начало меня раздражать.

— Господин Дару, — я обернулся на козлах, собираясь задать несколько вопросов, но в ответ получил обидную плюху.

— Вперед, — мрачно велел Дару.

Тут стоило призадуматься, на меня он злиться, или боится шпионов. Впрочем, щека болела, и, вкупе со спиной, окончательно испортила настроение. Ну этого сюрта, в самом деле, хочет молчать — пусть молчит, а я, за эту плюху, с ним еще рассчитаюсь. Обдумывая планы мести, я молча правил до самого вечера. Странно было, на закате мы проехали мимо постоялого двора, вполне приличного, замечу, и ехали до самой темноты. Только когда ехать стало невозможно, попросились на ночлег в ближайшей деревушке.

На втором этаже овина, в котором всю ночь блеяли овцы, мешая спать, Дару снизошел до объяснений.

— Я на вас зол, — шепнул он, пока укладывался на сене, — вы меня подвели.

— Так я...

— Это легенда для других, юноша, — процедил Дару, явно недовольный моей бестолковостью. — Будете молчать, пока не спрошу, и в городе готовьтесь к пренебрежительному поведению.

— Я ведь...

— Смолкните, — сквозь зубы велел сюрт, — делайте, как сказано. Я знаю, вы... хотели как лучше, но мы обязаны поддерживать легенду.

— Думаете, за нами будут следить? — скептически осведомился я.

— Будут, юноша, обязательно будут, иначе получится... ошибка в моих расчетах, и наша поездка пошла под хвост кошке.

Дальнейшие разговоры сюрт пресек, прижав палец к губам, давая знак помалкивать. Таким образом поездка в город стала еще тоскливей поездки на ферму, Дару, похоже, считал шпионом каждого промелькнувшего кролика или заблудившуюся овцу. О людях, встречавшихся по пути, и говорить нечего. Не хотел упоминать, но, похоже, стоит — согласно распоряжению Дару, я на каждом постоялом дворе начинал канючить, прося не расторгать со мной договор, и был услужлив до тошноты. Виноват я был сам, хотя и из благих побуждений, но все равно Дару был слишком суров, мог бы и не угрожать увольнением. Он, правда, объяснил это как повод вернуться в город, вместо продолжения поездки к старому приятелю. На мой взгляд, все это было шито белыми нитками. Раз убийца такой умный, то фигу он поверит в развлекательную поездку по живописным местам, когда у сюрта на руках расследование нескольких убийств.

— Наверняка догадается о наших подозрениях по поводу Зюре, — закончил я свою тираду.

— Надеюсь, — мечтательно вздохнул Дару. — Тогда он себя... проявит. Опасно, зато шанс.

— Или уберет свидетелей. Чего? — среагировал я на взгляд сюрта.

— Каких еще свидетелей, Ибрик? — ласково спросил он, и посмотрел сочувственно. — Молодой вы еще. Всех, кто мог его... выдать, он уже прикончил.

— А Зюре?

— А он... ценность, раз до сиз пор жив, — задумчиво протянул Дару.

Глава 9

Пустая какая-то поездка оказалась. Ну да, Ладо странная, а кто не странный после многодневной комы? Хозяева скрывают свои тайны, так я бы тоже скрывал, имея в семье такого многоликого ребенка. Зюре мы даже не искали, и, собственно, по словам того же сюрта, арестовывать его было не за что. Жертва была добровольной, о чем, скорее всего, имелись соответствующие записи, не зря ведь Зюре стал таким преуспевающим торговцем, он точно умел учитывать всякие мелочи для дальнейшего суда.