Заметив мужчину в третий или четвертый раз, я попыталась поймать его взгляд, чтобы побудить подойти поближе и иметь возможность устроить ему осмотр в частном порядке, но каждый раз он, опустив глаза, ускользал и скрывался в кипящем муравейнике лагеря среди ополченцев, солдат-континенталов и гражданских.
На следующий день ближе к закату он довольно внезапно появился снова — как раз, когда я готовила своего рода похлебку из достаточно свежей кости неизвестного мне животного и даже с кусочками мяса на ней. Ее дала мне пациентка. Туда же я добавила два сморщенных клубня ямса, по горстке зерна и бобов и немного черствого хлеба.
— Вы миссис Фрейзер? — спросил мужчина с удивительно грамотным произношением и южным шотландским акцентом. Я решила, что он из Эдинбурга, и ощутила слабую боль, вспомнив похожую речь Тома Кристи. Он всегда упорно называл меня 'миссис Фрейзер', произнося имя так же четко и формально.
Однако в следующий миг все мысли о Томе Кристи испарились.
— Вас называют Белой Ведьмой, не так ли? — спросил мужчина и улыбнулся, но приятным выражение его лица назвать было нельзя.
— Некоторые называют. И что с того? — спросила я и, глядя прямо на него, покрепче ухватила длинную деревянную ложку. Высокий и худой, узколицый и темный, мужчина носил форму континентала. Вот интересно, почему он не пошел к своему полковому хирургу, предпочтя ведьму? Хотел любовное зелье? Но, вроде, не похож на таких.
Визитер усмехнулся и поклонился.
— Я только хотел убедиться, что пришел по адресу, мадам, — сказал он, — и не имел намерения вас оскорбить.
— Я не обиделась.
Мужчина ничем явно не угрожал, ну, разве что стоял слишком близко, но мне он не нравился. И мое сердце билось быстрее, чем должно бы.
— Очевидно, вам мое имя известно, — холодно произнесла я. — Как же зовут вас?
Он снова улыбнулся, разглядывая меня настолько откровенно, что это показалось почти дерзостью — и даже чуть ли не наглостью.
— Мое имя не имеет значения. Ваш муж — Джеймс Фрейзер?
Внезапно у меня возникло сильное желание огреть его разок деревянной ложкой, но я не стала: это лишь разозлило бы визитера, но избавиться от него не помогло. Я не хотела признавать, что Джейми — мой муж, и не стала спрашивать себя, почему, а просто сказала: 'Извините', — и, сняв котелок с огня, поставила его на землю и пошла прочь.
Мужчина этого не ожидал и не последовал за мной сразу. Я быстренько скрылась, юркнув за небольшую палатку, принадлежавшую ополчению из Нью-Гемпшира, и смешалась с собравшимися вокруг костра ополченцами и их женами. Пара из них удивились моему внезапному появлению, но все они меня знали и, сердечно кивая и приветствуя, нашли для меня местечко у огня.
Из своего убежища я оглянулась и на фоне заходящего солнца увидела силуэт мужчины, который стоял возле моего покинутого костра, а вечерний ветер шевелил пряди его волос. Несомненно, только мое воображение заставило меня подумать, что он выглядит зловеще.
— Кто это, тетушка? Один из твоих отвергнутых поклонников? — с усмешкой в голосе спросил меня на ушко Йен Младший.
— Определенно отвергнутый, — ответила я, все еще глядя на мужчину.
Я боялась, что тот может последовать за мной, но он остался там, где стоял, лишь повернулся в нашу сторону. Его лицо было темным овалом, но я знала, что он неотрывно смотрит на меня.
— Где твой дядя, ты знаешь?
— О, да. Вместе с кузеном Хэмишем он облегчает кошелек полковника Мартина, играя в лоо (карточная игра 'мушка'. — прим. пер.) где-то там.
Йен подбородком указал в направлении стоянки ополчения из Вермонта, где возвышался шатер полковника Мартина, узнаваемый по большой дыре на верхушке, которая была залатана куском желтого ситца.
— А Хэмиш хорош в картах? — полюбопытствовала я, взглянув на шатер.
— Нет, но дядя Джейми отлично играет и знает, когда Хэмиш готов сделать какую-нибудь глупость, — а это почти так же хорошо, как если бы он сделал то что нужно, ага?
— Поверю тебе на слово. Ты не знаешь, кто этот человек? Тот, что стоит возле нашего костра?
Йен сощурился против заходящего солнца, а потом вдруг нахмурился.
— Нет, но он только что плюнул в твой суп.
— Он, что? — развернувшись, я увидела лишь, как безымянный джентльмен, выпрямив спину, уходил. — Вот чертов мерзкий засранец!
Прочистив горло, Йен подтолкнул меня локтем, указав на одну из жен ополченцев, которая глядела на меня с явным неодобрением. Я тоже прочистила горло и, проглотив свои дальнейшие замечания по поводу произошедшего, изобразила, как я надеялась, извиняющуюся улыбку. В конце концов, теперь нам, возможно, придется просить ее гостеприимства, если мы хотим хоть как-нибудь поужинать.
Когда я обернулась на свой костер, мужчина уже ушел.
— Знаешь, что, тетушка, — Йен задумчиво нахмурился, глядя на густые тени, удлиняющиеся под деревьями. — Он вернется.
ДЖЕЙМИ И ХЭМИШ к ужину не пришли, из чего я сделала вывод, что для них игра в лоо складывалась удачно. Да и мой вечер завершился хорошо: миссис Кеббиц, жена ополченца, от души накормила нас с Йеном свежими кукурузными лепешками и тушеным кроликом с луком. И, что было лучше всего, мой зловещий посетитель не вернулся.
Йен ушел по своим делам, Ролло — за ним по пятам, поэтому я пригасила огонь, приготовившись отправиться в больничные палатки на вечерний осмотр. Большинство тяжелораненых умерли в течение первых двух или трех дней после битвы; что касается остальных, то тех, у кого были жены, друзья или родственники, которые могли о них позаботиться, отправили в свои лагеря. И в палатках оставалось примерно три десятка совсем одиноких мужчин с затяжными, но не имеющими непосредственной опасности для жизни травмами или болезнями.
Я надела вторую пару чулок, завернулась в свой теплый шерстяной плащ и возблагодарила Бога за холодную погоду. В конце сентября ударили холода, отчего лес зажегся триумфальным золотом и багрянцем. И, слава Богу, исчезли насекомые. Жизнь в лагере без мошкары уже сама по себе стала чудесным облегчением — не удивительно, что мухи были одной из Десяти казней Египетских (Исх. 8:17-19 — прим. пер.). Вши, увы, остались с нами. Но без мошек, блох и комаров угроза эпидемических заболеваний значительно уменьшилась.
Тем не менее, каждый раз, когда я приближалась к больничной палатке, то ловила себя на том, что принюхиваюсь, готовая учуять характерное зловоние фекалий, которое может указывать на внезапно разразившуюся холеру, сыпной тиф или какие-нибудь более легкие заболевания, вызванные вспышкой сальмонеллы. Но сегодня вечером я не ощутила ничего, кроме обычной вони лагерных отхожих мест, перекрываемой смрадом немытых тел, грязного постельного белья и устойчивым застарелым запахом крови. Ободряюще знакомым.
Под парусиновым навесом рядом с самой большой палаткой три санитара играли в карты при свете тростникового светильника раш-дип, пламя которого мерцало от вечернего ветра, из-за чего тени мужчин плясали на бледной холстине. Проходя мимо них, я услышала смех. Это означало, что все полковые хирурги отсутствовали; вот и хорошо.
Большинство из врачей были попросту благодарны за любую помощь, и поэтому предоставляли мне полную свободу. Однако всегда находилась пара таких, которые требовали уважения к своему званию и настаивали на своем авторитете. Обычно не более чем досадная зловредность, но очень опасная в случае чрезвычайной ситуации.
Слава Богу, сегодня ничего чрезвычайного. Перед входом в палатку лежали несколько оловянных подсвечников и огарки различной длины. Я зажгла от огня свечу и, нырнув внутрь, обошла две большие палатки, проверяя пульс, дыхание и температуру больных, болтая с мужчинами, которые проснулись, и оценивая их состояние.
Ничего слишком серьезного, но меня несколько беспокоил капрал Джебедайя Шордитч, который в ходе штурма большого редута получил три штыковых ранения в разные места. Каким-то чудом ни один из ударов не задел жизненно важных органов, и хотя капрал довольно сильно стеснялся (поскольку штык буквально вспахал его левую ягодицу), признаков лихорадки у него не наблюдалось. Однако кое-что указывало на начало инфекции в поврежденной ягодице.
— Я собираюсь спринцевать абсцесс, — сказала я мужчине, глядя на свою полупустую бутылку настойки горечавки. Она почти закончилась, но, если повезет, большой необходимости в ней в ближайшее время возникнуть не должно и я успею сделать новую. — Я имею в виду, промыть рану, чтобы убрать гной. Как это с вами случилось?
Спринцевание — не слишком приятная процедура: будет лучше, если мужчина сможет немного отвлечься, рассказывая мне подробности.
— Я не отступал, мэ-эм, даже не думайте так, — уверил он меня, крепко ухватившись за край своей кушетки, когда я, откинув одеяло, отдирала засохшие частицы повязки с дегтем и скипидаром. — Просто один из этих подлых гессенских сукиных сынов прикинулся мертвым, и, когда я уже собирался через него перешагнуть, он ожил и поднялся со штыком в руке, что твоя змеюка-щитомордник.
— В смысле, штык-то был в твоей руке, Джеб, — пошутил его сосед.
— Не-а, это был другой штык.
Капрал отмахнулся от шутки, мельком взглянув на свою забинтованную правую руку, и пояснил мне, что один из гессенцев приколол его ладонь к земле с помощью штыка. После чего Шордитч левой рукой подхватил упавший нож и изо всех сил рубанул по лодыжкам, свалив противника с ног, а затем перерезал ему горло, не обращая внимания на третьего нападавшего, удар которого отрезал верхнюю часть его левого уха.
— Слава Богу, кто-то пристрелил третьего до того, как тот смог повторить попытку. Кстати, мэ-эм, а рука полковника заживает?
В свете лампы было видно, что на лбу капрала блестел пот, а на предплечьях выступили сухожилия, но говорил он вежливо.
— Думаю, с ней все хорошо, — сказала я, медленно нажимая на поршень своего спринцевального шприца. — Муж с полудня играет в карты с полковником Мартином. Если бы рука стала 'бедненькой', он бы уже вернулся.
Вместе с соседом Шордитч похихикал над моим хиленьким каламбуром, но, когда я закончила накладывать свежую повязку, капрал длинно выдохнул и, прежде чем тяжело перекатиться на здоровый бок, на миг уперся лбом в кушетку.
— От души благодарю вас, мэ-эм, — сказал капрал, переведя взгляд на людей, которые туда-сюда перемещались в темноте. — Если вы случайно встретите друга Хантера или дока Толливера, не могли бы вы попросить их ненадолго зайти?
Удивившись, я подняла бровь, но кивнула и налила ему в кружку эля: это ему не повредит, да и эля теперь было вволю, ведь начали приходить поставки с юга.
И его другу — мужчине из Пенсильвании по имени Неф Брюстер, который болел дизентерией, — я тоже налила эля, но перед тем, как передать кружку, добавила туда горстку крепящего травяного сбора доктора Роулингса.
— Джеб не хотел вас обидеть, мэ-эм, — прошептал Неф, доверительно придвигаясь ко мне ближе, когда брал напиток. — Просто он не может испражняться без посторонней помощи, а леди о таком он попросить не может. Мистер Дэнзелл или док придут не скоро. Но я ему помогу.
— Может, мне позвать одного из санитаров? — удивившись, спросила я. — Они же рядом.
— О, нет, мэ-эм. Когда солнце садится, они считают, что их работа закончилась. И придут, только если тут начнется драка или палатка загорится.
— Хм, — произнесла я.
Определенно, нравы медицинского персонала со временем не слишком меняются.
— Я найду одного из врачей, — уверила я мистера Брюстера.
Рука Нефа сильно дрожала, и мне пришлось приложить к его ладони свои пальцы и помочь ему выпить. Я сомневалась, что он может стоять достаточно долго, чтобы справиться со своей нуждой, не говоря уже о помощи капралу Шордитчу. Но, хотя мистер Брюстер и выглядел худым и желтым, боевого задора ему было не занимать.
— Что-что, а посрать-то я сейчас умелец знатный, уж будьте уверены, — сказал он мне, ухмыляясь, и вытер лицо дрожащей рукой. Сделав паузу между глотками, он с трудом перевел дыхание. — А... может быть, у вас есть жир для готовки, мэм? Мой задний проход саднит, как твой освежеванный кролик. Я смогу сам помазать, ну, если только вы не захотите сделать это для меня.
— Я спрошу у доктора Хантера, — сухо ответила я. — Уверена, он будет рад помочь.
Поскольку большинство больных уже спали, я быстро завершила обход и отправилась искать Дэнни Хантера, которого нашла возле его собственной палатки. Закутавшись в шарф от холода, он мечтательно слушал балладу, которую пели возле соседнего костра.
— Кто? — при моем появлении он вышел из своего ступора, хотя, чтобы полностью вернуться на землю, ему потребовалось еще немного времени. — О, друг Джебедайя, понятно. Разумеется... Я сейчас же пойду.
— Есть у вас гусиный или медвежий жир?
Дэнни покрепче усадил свои очки на носу и озадаченно взглянул на меня.
— Друг Джебедайя не страдает от запора, да? Я так понимаю, что его трудности, скорее, технического порядка, нежели физиологического.
Я рассмеялась и объяснила.
— О. Понятно. У меня есть немного мази, — с сомнением сказал он. — Но она с ментолом — для лечения гриппа и плеврита, как ты знаешь. Боюсь, что это средство вряд ли принесет облегчение заднице друга Брюстера.
— Пожалуй, да, — согласилась я. — Почему бы вам не пойти и не помочь мистеру Шордитчу, а я найду немного обычного жира и принесу туда?
Жир — любой жир — был неотъемлемой частью готовки, и мне потребовалось спросить всего возле двух костров, чтобы получить целую чашку оного. Давая его, леди сообщила мне, что это топленый жир опоссума.
— Жирнее, чем жир, — заверила меня она, — и вкусный к тому же.
Эта последняя характеристика вряд ли представляла большой интерес для мистера Брюстера — или, по крайней мере, я надеялась, что нет. Но я от души поблагодарила женщину и отправилась сквозь темноту обратно в маленькую больничную палатку.
Во всяком случае, я собиралась идти в том направлении. Однако луна еще не взошла, и через несколько минут я поняла, что не узнаю лесистый холм, по которому иду, спотыкаясь о корни и упавшие ветки.
Тихонько бормоча ругательства, я повернула налево — конечно, это было... Нет, не туда. Выругавшись про себя, я остановилась. Ну не могла я потеряться: только не посреди палаточного городка, в котором находилась, по крайней мере, половина континентальной армии, — не говоря уже о нескольких десятках ополченских рот. Но в каком именно месте палаточного лагеря я была... Сквозь деревья я видела мерцание нескольких костров, но взаиморасположение их казалось незнакомым. Сбитая с толку, я повернула в другую сторону, напрягая глаза в поисках заплатанной крыши большого шатра полковника Мартина — самой заметной достопримечательности, которая могла быть видна в темноте.
Что-то пробежало по моей ноге, и я рефлекторно ее отдернула, плеснув на руку растаявший жир опоссума. Стиснув зубы, я как следует вытерла руку о передник. Жир опоссума чрезвычайно маслянистый, но его основным недостатком в качестве смазки является то, что он воняет дохлым опоссумом.
