Было и ещё кое-что. Восемь месяцев назад, а точнее восемь месяцев и две недели Марс проговорился, что послал президенту соседней дружественной Совковии в ответ на какую-то любезность почётные знаки высшего командного ранга российской армии. Важно тут было то (и очень скверно), что послал он погоны и маршальский жезл от себя лично.
В 533 году византийский военачальник Велизарий тоже щедро отплатил вождю африканских кочевников-берберов за лояльность Константинополю — берберы отвергли предложение варваров-вандалов о союзе против латинян, и за это Велизарий послал берберскому царьку символы императорской власти — серебряные скипетр и диадему, тунику, белый плащ с алым подбоем с золотыми застёжками и башмаки с золотым шитьём. Предводителю африканских варваров это было очень лестно, ибо поднимало его в собственных глазах и в глазах подданных почти до высоты константинопольского императора; у берберов даже был закон, что власть вождя не считается законной, если только басилевс римлян не пришлёт ему знаков высшей власти, какие были у Цезаря и Августа.
Велизарий действовал в интересах своего государства, ибо Константинополь очень нуждался в союзников против набирающих силу варваров. А константинопольский басилевс Юстиниан давно мечтал восстановить свою власть в Африке в границах Римской империи. Тем не менее ему очень не понравилось, что Велизарий отослал союзнику высшие символы власти от себя, а не от него Юстиниана. Это вызывало подозрение, что популярный в армии генерал примеривается к трону. Так что Велизарий поплатился по справедливости. Его то ли ослепили, а потом удавили, то ли сразу отравили на пиру.
Николай Николаевич тоже давно подумывал о восстановлении своей власти в границах бывшего СССР, но излишне самостоятельный поступок главного генерала ему не понравился. А то, что Марс рано или поздно раскроется было понятно давно. Ещё по пути сюда Крымов знал, что наступает момент истины. Утром ему пришла отличная идея — смешать в содержимом одной из бутылок грузинского вина немного "сыворотки правды". С группой этих препаратов бывший подполковник КГБ начал экспериментировать ещё в ГДР: у коллег из "Штази" имелась отличная химическая лаборатория. А то, что вино развязывает языки, так этим по полной программе пользовались и Пётр Первый, упаивая на бесконечных пирах своих вельмож до скотского состояния. И Екатерина Великая. И конечно же Вождь и Учитель тоже.
Крымов тепло улыбнулся другу, похлопал по плечу, а спустя минуту перевёл взгляд на скромно молчащего Юрика. Козырь кажется всё понял: едва заметно кивнул и полуприкрыл веки. Сделал это так, чтобы сосед ничего не заметил.
Марсов, ни о чём не подозревая, с тёплой любящей улыбкой глядел на патрона, мягко тоже похлопывал по плечу, приобнимал как у них на Востоке принято.
"Иуда тоже был очень умный и умел влезть в доверие, — подумал Крымов, пряча свои мысли за ответной улыбкой. — То, что перед Иудой в лице Христа был сам Иегова, наверняка его подстёгивало. Предать Бога, унизить его позорной смертью и самому занять его место, — это ли не цель? Да ещё какая! Соблазнительнейшая для любого тайного честолюбца! — убеждал себя Крымов. — Хотя не исключено, что снедаемый страстями "Марс" сейчас мечется и сомневается, "одной рукой предавая "Иисуса", а другой старательно ища способ расстроить свои же собственные планы". Рефлексирующий предатель, созданный в собственном воображении, вызывал у Крымова презрение, злость и замешанную на ностальгии жалость одновременно.
И всё-таки, вероятно, это была их последняя охота с корейцем. Жаль, конечно. Ведь вначале их знакомства кореец был совсем другим. Романтиком, для которого дружба стояла много, много выше личных амбиций. То, что с ним произошло, — это своего рода Содом и Гоморра. Поднялся человек слишком высоко и тормоза отказали. Сексуальное непотребство, бешенные деньги, бесконтрольная власть, почести и исполнение любых желаний — все это убило в нём романтика и человека чести. Отказался мужик от принципов и незаметно превратился в животное. И не он один такой — смотрит по сторонам не подрезают ли ему подошвы, не пытаются ли оторвать кусок от его пирога. Несчастные люди, битые люди. Не пригодные ни для дружбы, ни для службы.
Сталин прав: время от времени надо менять людей. Даже самых близких. Вон как кореец ловко ножичком своим машет, будто заправский мясник, не-ет... такого оставлять на этой должности и в этой жизни опасно. Учитель даже преданным Власиком пожертвовал, и Берией тоже собирался, только Лаврентий его опередил... Более наглядного урока не придумаешь. Надо всем дать понять, что он всё видит, и что работать надо, а не преемников искать, а с теми, кто думает иначе, ему не по пути.
Правда найти замену старому Марсу будет не просто...ну да ничего, — незаменимых у нас, как учил великий Сталин, нет...
А Юрик своей понятливостью и исполнительностью начинал Крымову нравиться, похоже быть ему Рюриком.
Глава 519 "Яд и крест"
Стены и борта бассейна в банном корпусе президентской резиденции были облицованы тёмно-зелёной плиткой. Это была 200-метровая римская купальня с античными статуями вдоль бортиков и в торце бассейна у огромных стрельчатых окон-витражей. Только отчего-то многие обращали внимание не на всю эту античную роскошь, а на облицовочную плитку. Незнающие люди обычно путали её с зелёным мрамором. Но это был не мрамор — змеевик. Пятнистый окрас напоминал рисунок на змеиной коже.
Выбежав из парной красный как рак Георгий Марсов с разбегу сиганул в ледяную купель, стал резвиться, как мальчишка, не подозревая конечно, что окружающая отделка под пятнистую шкуру ядовитой рептилии не сулит ему ничего хорошего...
В соседнем помещении гостей ожидал самовар и всё к чаю. В холодильнике — ледяное немецкое и чешское пиво, рыбка, икорка, сыры.
В углу комнаты отдыха стояло чучело медвежонка с большим серебряным подносом в лапах, на который обычно бросали часть карточных выигрышей или просто чаевые на премии банщикам и егерям.
Но сегодня вместо купюр на поднос, Крымов незаметно для собеседников бросил в камин несколько кусочков вяленого мяса. Этот камин по совместительству служил ему алтарём языческого бога Беса.
Георгий Марсов и не подозревал, что обречён. Из этой комнаты живым ему не выйти. А ведь тувинец-кореец с его языческими корнями и шаманским воспитанием так всегда уповал на свою звериную интуицию, покровительство родовых богов и непробиваемую защиту могущественных предков! Конечно всё это сила, но только не в этот раз...
Крымов исподволь наблюдал за Марсом. Смотрел на его лицо и пытался понять, что чувствует человек за несколько минут до смерти. Но Марс был в своём стиле — совершенно спокоен и невозмутим. Предлагает сыграть в шахматы, значит, чувствует себя достаточно свежим, уверен, что может обыграть его...Что ж...пусть. Даже хорошо, что он так ничего и не подумал напоследок. Ничего не понял. В конце концов Марс заслужил простую быструю смерть и последние почести. Не каждому такая милость...
*
В финальной сцене Алексея Толстого "Смерть Иоанна Грозного" писатель даёт возможность грозному самодержцу взять королём загнанного в ловушку ферзя, которого туда, судя по всему, загнал сам противник, Богдан Бельский — племянник приснопамятного Малюты. Нечаянно или нарочно, кто знает? Опасно играть с таким, как царь Иван: победишь его — прибьёт в приступе ярости железным посохом, как сына Ивана, поддашься — поймёт, подумает, что лебезишь от гордыни, задумал неладное, и сварит заживо в котле...
Впрочем, партии как таковой, наверное, и не было. Согласно мемуарам Джерома Горсея, англичанина, управляющего Московской компанией и часто бывающего при царском дворе, 18 марта 1564 года Иван Васильевич проснулся не в духе, угнетаемый мрачными пророчествами ворожей и придворных колдунов. День царь решил провести в праздности, банных процедурах и музыкальных игрищах. Сил и настроения ехать на соколиную охоту или любоваться медвежьей травлей у царя не было. После бани решил сыграть в шахматы.
Хоть церковь и не одобряла такие забавы, пришедшие в Московское царство из "богопротивной" Европы и "неверной" Азии, в шахматы здесь играли давно. На Руси шахматной столицей долго считался свободолюбивый космополитный Великий Новгород, который два Ивана — Трётий и Четвёртый, в конечном итоге свернули в бараний рог, однако ж Москва уже заразилась шахматным поветрием. Даже то, что непримиримым противником "колдовской забавы" был протопоп Сильвестр, к которому Грозный в начале своего царствования очень прислушивался, не отвадило царя от любимой игры. И то, что Стоглавый собор 1551 года прямо осудил "бесовские игрища", царю было не указ.
Это уже были не те архаичные — домонгольские или персидские шахматы "шантрадж", — а вполне современные европейские, где ферзь и конь получили большую свободу действий и сделали их серьёзной силой даже по сравнению с королём, что сделало игру динамичной. В умелом дебюте можно было получить преимущество и устремиться к победе. Иван Васильевич, по свидетельству наблюдавших его иностранцев, был страстным, но одновременно коварным игроком. Смело жертвовал фигурами, если видел перспективу интересной комбинации. У Алексея Толстого в романе "Смерть Иоанна Грозного" шут называет фигуры на доске царя "куколками":
"Точь-в-точь твои бояре! Знаешь что?
Живых-то ты всех побоку, а этих
Всех в Думу посади. Дела не хуже
У них пойдут, а есть они не просят!"
О! Вот лучший ход — откровенная мечта каждого тирана!
Англичанин Горсей, описывая последний день царя, рассказывает, что беседуя в узком кругу, Грозный повелел принести доску, стал расставлять фигуры. Непослушные пальцы никак не могли укротить последнюю из них — белого короля. Тут-то самодержного игрока и хватил удар. До сих пор неизвестно точно была ли смерть царя естественной или насильственной, историки до сих пор перебирают версии об отравлении и называют возможных убийц. Но что известно наверняка, так это то, что последнее, что увидел в жизни Иван, — это шахматы.
Глава 520
"Умыть руки и ни о чём не сожалеть"
Пока президент и министр обороны расставляли фигуры на доске, новый директор Министерства Порядка Рюрик Козырь стал говорить Крымову об Алексее Запальном, который зачем-то решил вернуться после своего недавнего отравления в Россию.
— Раз дурак решил вернуться, то будьте спокойны, мы ему устроим тёплую встречу, — обещал Рюрик, очень стараясь понравиться и остаться на должности.
Конечно Запальный дурак, не спорил Крымов, потому что умный на его месте, чудом выкарабкавшись с того света, не стал бы дважды искушать судьбу. Ему и в прошлый раз давали шанс избежать чаши страданий, он мог легко сбежать, скрыться в ночь накануне ареста, однако-ж не захотел и по праву был коронован шутовской короной царя Иудейского... Теперь ему снова неймётся повторно быть распятым... А ведь достаточно лишь признать, что ты не Бог, в том смысле, что не равен богам, и уйти с игрового поля, и тебе позволят спокойно жить в своё удовольствие за кордоном. Так-нет-же — вечно он лезет на рожон! Заряжен ненавистью. Для него это спорт какой-то, кровавый спорт. Что ж, сам нарывается...
Всё же Крымову было не слишком приятно оттого, что снова придётся умыть руки и позволить свершиться неправедной расправе над в общем невиновным. С другой стороны, Николай Николаевич знал, что так поступить необходимо.
Впрочем, знал он и то, что ему опять всё сойдёт с рук, потому что вся вина за смерть этого человека ляжет на другого, а он останется как бы в стороне и будет и дальше пользоваться почётом и богатством.
*
После того как римский прокуратор Иудеи Понтий Пилат в страхе перед членами Синедриона отдал под их нажимом Иисуса на казнь, он ещё какое-то время оставался на своём посту.
Разумеется, жители Иудеи всегда ненавидели наместника оккупантов. Но мнение местного населения не волновало римского прокуратора ни в малейшей степени. Он от них попросту не зависел, а в ответ на любое сопротивление без колебаний пускал в ход силу карающую римского оружия. Более того, периодически Пилат провоцировал верующих иудеев на мятежи, которые подавлял, не останавливаясь ни перед чем. Благодаря этому он был на хорошем счету у Императора, получал награды и почести. Больше всего Пилат боялся, что местная знать нажалуется на него самому римскому императору, обвинив его в мягкости и потакании мятежникам, поэтому правил жёстко, даже безжалостно. Когда в дело была замешана политика Пилат часто казнил вообще без всякого суда и формального обвинения.
И всё же на Пилата в Рим приходило множество доносов, хотя реальный прокуратор ни разу не был замечен в малейшем милосердии к бунтовщикам. Но наместнику Иудеи сильно везло. Конечно, у него были весьма надёжные связи в Риме. Но даже серьёзные союзники порой не спасали от гнева императора. Тут явно не обошлось без покровительства некоего лица, превышающего рангом даже самого августейшего венценосца, — несмотря на непрекращающийся поток доносов, прокуратор просидел на своём посту десять лет.
Только в 36 г. н.э. римский наместник в Сирии консул Луций Вителлий отстранил Пилата от должности префекта Иудеи и отправил его в столицу для разбирательства по фактам бесчисленных жалоб иудеев и самарян. Одновременно с этим Луций Вителлий отменил наиболее непопулярные постановления Пилата. Тем самым он покупал симпатии местного населения накануне готовившейся римлянами войны против Ареты IV, царя Набатеи.
На это раз вызванный на ковёр к высокому начальству чиновник как никогда был близок к смерти. Друзья советовали ему ещё до аудиенции у императора принять яд, чтобы избежать более мучительной и позорной смерти и избавить от преследований свой род. Но Пилат отказался уйти с честью, хотя родственники и знакомые не понимали на что обречённый рассчитывает в столь тухлой для себя ситуации.
Тем не менее Пилат не напрасно верил в свою счастливую судьбу. Ему снова фантастически повезло. Очень вовремя умер император Тиберий, который должен был осуществлять разбирательство и суд. К власти пришёл юный Гай Юлий Цезарь Август Германик, вошедший в историю как Калигула. Он начинал своё правление очень осторожно: отменил "Закон об оскорблении величия" и объявил амнистию для всех осуждённых по нему римских граждан. Настоять на расследовании дела Пилата мог бы Луций Вителлий, но ему Калигула не доверял и в 39 г. н.э. даже хотел казнить по подозрению в заговоре. Одним словом, суд над Пилатом так и не состоялся. Он мирно доживал свой век на собственной роскошной вилле, в кругу семьи, окружённый любовью и заботой домочадцев, пользуясь почётом и уважением сограждан. Правда, по некоторым воспоминаниям, непомерное честолюбие не позволяло отставному чиновнику в полной мере наслаждаться жизнью, до конца своих дней он считал себя обойдённым достойной должностью. Причина, вероятно, заключалась в том, что Пилат считался ставленником прежнего императора и новому оказался не нужен. А может он чем-то вовремя не угодил своему тайному и более могущественному покровителю, который в какой-то момент отказался удовлетворять непомерные амбиции слишком хитрого и несговорчивого честолюбца.
