Закончилась дорога от Лощины, привела к порогу приземистого домика с дверными сворками из светлой сосны, с узорными деревянными решетками на окнах. Место, из которого убегала по темноте, полная надежды.

А сейчас в лицо ударило солнце — день только вошел в силу, еще нежный, но уже горячий. И от смолы, выступившей на дверных досках, шел терпкий запах, запах покоя и радости, и легчайший ветерок овевал лицо, и чуть поскрипывало дерево, ветвями касаясь крыши. Все хорошо, и не было ничего...

— Если ты дух, что сулит человеку встреча с тобой?

— А что сулит духам встреча с людьми?

— Не знаю...

Глава 34

Высокая трава тут росла, а деревьев почти не было, и те, что попадались, выглядели чахлыми, полуживыми. Лиани вел коня в поводу, сам толком не зная, куда шел — с тех пор, как покинул Осорэи, будто чей невнятный голос звучал в ушах.

Тогда, проезжая ворота, смотрел прямо перед собой, хоть почти ничего не видел. Перед глазами стояла Нээле в дорогом платье... совсем другая, незнакомая девушка. Или все та же? Хитрая искательница выгоды — или собственную судьбу бросила другим под ноги, лишь бы помочь? Он так ничего и не понял...

Ему было велено не только оставить службу в земельной страже, но и покинуть округ — он это сделает. И побыстрее, сам хочет этого.

Конь оказался великолепным, чутким к любой команде, и быстрым. Скачка ненадолго вернула какой-то азарт, подобие смысла. Но не могла ничего изменить. Хотел было вернуться домой, несмотря на запрет, но почувствовал, что не доедет. Лишь сперва показалось — сил много, как воды в половодье, но, оказавшись за пределами округа, снова все растерял.

Около трех недель Лиани провел в маленьком храме, там, где река Кедровая соединялась с верховьями Иэну. Там жили с десяток монахов, они тепло приняли юношу.

Не говорил ничего о себе, просто помогал по хозяйству, берясь за любую работу, от уборки двора до заготовки дров. А вечерами, когда звенел гонг и в небо взлетала распевная молитва, садился возле родника, оправленного в камень, смотрел, как закатное пламя просвечивает через темные ветви, слушал тихое журчание и старался не думать ни о чем. Тело почти полностью оправилось, готов был к любой дороге. Спасибо стражникам Рииши Нара, без их заботы, верно, калекой бы остался.

Когда уходил, его благословили, так ничего и не спросив. Только настоятель смерил глубоким печальным взглядом, будто говоря — я вижу, что нет мира в твоей душе...

Теперь он поедет домой, взглянет в глаза родным... Письмо-то отправил, но буквы — это совсем другое. А потом направится куда-нибудь на границу...

Только все что-то держит. Не то непонятный этот голос, не то глупая надежда, не то страх за девушку.

Пахло сыростью, перегнившими растениями, болотной травой. Смеркалось. Лачугу, покосившуюся от времени, он не сразу заметил, ее скрывали заросли камыша. Рассудив, что по темноте не найти тропки, Лиани решил переночевать там. Хотя не так уж и важно, есть ли дорога, нет... если судьба провалиться в трясину, так жизни все равно не жалко. Однако погибшие в тине болотной становятся вечно голодными лягушками с огромной пастью — такой судьбы Лиани не желал.

Конь заупрямился — сколько ни уговаривал его человек, животное не хотело идти дальше. Привязав коня к дереву длинной веревкой, Лиани двинулся в сторону лачуги. Вблизи она выглядела не такой уж развалюхой. Видимо, здесь жил лесник, или отшельник какой.

Молодой человек постучал; дверь отворилась, и на пороге возник хозяин. Масляная лампа, горящая на столе за его спиной, делала силуэт черным, лица разглядеть не давала.

— Простите, что нарушаю ваше уединение. Вряд ли я смогу отыскать в темноте дорогу — может быть, вы позволите провести ночь в вашем доме?

— Да, — человек посторонился, давая войти. Внутри почти пусто было — словно и впрямь жилище отшельника. Разглядеть внешность хозяина хижины по-прежнему не удавалось; кажется, он был еще не стар.

— Спать можете здесь. Пищу предложить не могу, — глухо сказал хозяин. Лиани хотел задать ему еще пару вопросов, но хозяин покинул хижину, видимо, не заботясь, насколько вежливым это выглядит.

Гадая, куда тот отправился по болоту на ночь глядя, молодой человек с трудом разжег огонь в очаге — тот паутиной покрылся, будто пламя давно здесь не появлялось. Огонь горел словно нехотя, шипел, пригибался к самым углям, норовил погаснуть. Еды на таком было не приготовить. Пришлось довольствоваться тем немногим, что еще осталось в сумке.

Оставив попытки, Лиани устроился на узкой лежанке. Для отшельника все же странное обиталище — у тех, как бы ни было скудно убранство, все едва ли не светится от чистоты, и стоят фигурки священные, и свитки с молитвами на стенах висят. И для лесника мало подходило жилье... запустение тут. И сыро — словно мелкая, пахнущая тиной водяная взвесь клубилась в воздухе. Думал, мысли одолеют, и глаз не сможет сомкнуть. Однако заснул, едва голова коснулась согнутой в локте руки — больше под голову нечего было подложить.

Ночью проснулся от едва ли не зимнего холода. Пахло уже не просто тиной болотной — тлением. Лиани открыл глаза; увидел фигуру, стоящую в дверном проеме, спиной к гостю. Неприятное, едва заметное сияние разлито было по хижине, словно то ли гнилушек набрали, то ли болотных огней...

— Смотришь? Смотри, если угодно! — хозяин обернулся, и Лиани невольно потянулся к лежащей рядом сабле-лэ. Лицо не слишком гостеприимного хозяина было лицом человека умершего. Ввалившиеся глаза, тени, предвестники разложения...

Разные рассказы он слышал — и о тех, что сохраняют обличье людей. И заманивают живых, чтобы насытиться.

Человек... нелюдь напротив него явно давно обходился без пищи. И глаза поблескивали совсем не по-людски... Когда он улыбнулся, Лиани увидел, что зубы у него длинные и острые. Такого и в сумерках не спутаешь с человеком.

— Я много дней не встречал... добычи...

— Что же ты ждешь? — рука стиснула рукоять лэ. Далеко стоял жуткий хозяин дома... не достать с одного выпада. Монахи, прощаясь, дали освященный знак Заступницы в дорогу... вот только на оружие привычней надеяться.

— Слышал, что, голодные, почуя кровь, мы теряем рассудок? Это верно. Только я не хочу служить ему. И память... о ней... дает мне силы думать ясно. Не хватайся за свою железку. Мне сталь безразлична, я все равно сумею тебя достать.

Только тут Лиани вспомнил голос — глубокий, хрипловатый, звучавший будто с трудом — по ту сторону окошка. Голос, который предлагал ему помощь.

— Кто ты такой? Это ты убивал стражей?

— Что ж, догадался, — хрипло рассмеялся хозяин хижины. — Рассудка не теряешь... хорошо. Не тревожься, ты слишком нужен мне. Трудно было заманить тебя сюда, на болото...

Лиани совсем перестал что либо понимать. Ему показалось, что существо напротив и вправду не врет... не маки, чтобы дурить головы людям.

— Заманить? Ты о чем?

— Сам бы ты сюда не явился. И, чтобы знал — там, в казармах я пытался спасти твою жизнь, и охранял заодно.

— Чем мне угрожали стражники? — удивленно спросил Лиани.

— Нет, не они. Тебя могли убить посланцы кого-то.

— Те, на кого ты напал? — даже не пытался скрыть, что считает ложью услышанное.

— Нет, те были только пищей. Но ты мне был нужен живым и здоровым. Я хотел даже выпустить тебя, но ты остался, дурак.

— Зачем я тебе понадобился? — самообладание полностью вернулось к молодому человеку. Разговор был странен, невольно затягивал, а желания поберечься все равно нет.

— Выходит, нужен... Я помогу тебе, если ты поможешь мне.

— Сначала скажи, чего ты хочешь.

— Недоверчивый, — хмыкнул нелюдь, и Лиани показалось — глаза его сверкнули зеленоватым.

— Твоя девчонка в городе, у одного...

Нехорошо стало Лиани — будто холодный яд под кожу проник.

— Что ты можешь сказать о... ней? — имя поостерегся назвать: как бы не навлечь этим беды.

— Тот, у кого она — знаешь, кто это?

— У Макори?

— Дурак, — донеслось даже сочувственное. — Для тебя большего страха нет? Она у советника генерала. Знаешь о нем?

Вот как, выходит... Значит, это его надо благодарить за свободу? С Макори они, вроде, приятели, мог попросить.

— Знаю, — ответил после недолгого молчания.

— Уверен? — рассмеялась нежить. — А что он — примерно как я, тебе рассказали?

— Врешь, — откликнулся Лиани.

— Поздно мне уже врать, — что-то похожее на горечь прозвучало в голосе. — Тот, кого глупцы называют Энори Сэнна — не человек.

— Хочешь сказать, он, как ты, оживший труп, лишь по недосмотру Неба бродящий по земле? Кто он такой, этот Энори?

Нежить усмехнулась. Видно, позабавили эти слова...

— Нет, он — другой, никогда человеком и не был, в отличие от таких, как я. Если наша пища — кровь и плоть, то его — души. Ты ведь знаешь, о каких созданиях я говорю.

— Я тебе не верю, — спокойно ответил Лиани. — Такие не живут в городах, у всех на виду.

— А если я докажу тебе? Но тебе придется потрудиться, ведь самому надо будет убегать от охотников. Ранить его — сумеешь? Хотя бы легко. Удержи на месте какое-то время. Это не так-то просто — он отводит глаза даже днем, а во тьме и сумерках убивает. Но, если вас будет хотя бы трое, и достаточно света...

— Дальше-то что? — спросил Лиани, теряя терпение.

— Нет, ты с ним не совладаешь, — усмехнулась тварь. — Слишком порывист... И все будет впустую.

— Что дальше? — повторил молодой человек.

— От раны вскоре не останется шрама. Но я рассказал тебе, как проверить, кто он — а не как его уничтожить. Так что не рискуй понапрасну. Даже если удастся, потом он тебя убьет.

— Тебе-то что до него? — спросил молодой человек, хотя чувствовал себя уже вовсе не столь уверенно. Больше всего хотелось сорваться и поскакать обратно в город.

Нежить заметила его движение.

— Сиди. Или я не удержусь. Я, видишь ли, голоден.

— Чего ты от меня хочешь? — трудно было с собой совладать, сидеть и разговаривать с этой тварью, когда Нээле, возможно, угрожала опасность куда большая, чем мог представить.

— Тебе достаточно знать только, что я хочу ему смерти — от всего сердца.

Лиани не удержался от невеселой усмешки.

— А от меня что надо?

— Вернись в город и сделай, что я скажу.

— Может, еще тебя туда прихватить?

— Невозможно. Он почует меня. Что до твоей девчонки, так он играл с ней и с тобой — сейчас ты на свободе, и она, возможно, уже перестала быть интересной забавой. Поторопись — иначе найдешь тело, а душу ее уже никто не найдет, она станет пищей.

— С чего ты мне все это рассказываешь?

Тварь оскалилась — похоже, это был смех.

— С того, что ты нужен мне, как и я — тебе. Но пока ты не веришь в это. Остальное... Тебе достаточно знать, что в его власти судьба моей любимой женщины. Как и твоей, не так ли?

В хижине повисло молчание. Затем Лиани сказал:

— Я понял тебя. Это все?

— Почти, — рассмеялась нежить. — Только не торопись. Я расскажу тебе, как поступить...

Лиани прерывисто вздохнул. Безумие...

— Поздно, — тихо сказало существо напротив. — Светает уже. Завтра ночью...

"Если ты сумеешь совладать с голодом и не кинешься", — подумал молодой человек.

С коротким шипением тот исчез — только неприятное, гниловатого какого-то оттенка сияние еще оставалось несколько мгновений.

Лиани резко поднялся, оглядел хижину, наружу вышел и тоже по сторонам посмотрел — вдруг остался след, который укажет, кто это был, и тем наводку даст, как с этим сладить. Может, могильный камень, или торчащая из болота слега, если человек утонул здесь. Но ничего не увидел — нежить была не так проста.

Подошел к коню — едва не потерял тропку, по колено проваливаясь в болото. Конь испуганным выглядел, и, видно, ночью рвался с привязи.

"Умное животное", — подумал Лиани. Впрочем, может, и лучше, что не послушал чутья своего скакуна — то, что услышал ночью, стоило страха. Он вскочил в седло, вспомнил, что ничего не ел, вроде нежити этой — тогда сделал глоток из фляги и откусил край лепешки. Затем тронул повод. Через четверть часа дорога стала основательной, и Лиани пустил коня галопом, стремясь поскорее убраться от страшного места. Направлялся он к Осорэи, а в голове все крутились слова ночного хозяина.

Думать на скаку не получалось, и вскоре Лиани остановил коня. Ночной гость вряд ли сказал правду... не может быть, чтобы за долгие годы никто не заподозрил истинной сущности Энори Сэнны. Скорее уж на ловушку похоже. Правда, выходец из Нижнего дома как раз и пытался не так давно Лиани спасти, но мало ли зачем это было надо, и что изменилось с тех пор?

Нээле просила оставить ее. И он обещал... Едва сдержал невеселый смешок — он снова нарушит данное слово! Но теперь... так или иначе, нужно увидеть ее еще раз. Только вот сломя голову кидаться в город не стоит.

В сторону рощицы, за которой скрылся конь, смотрел, прислонившись к дверному косяку, хозяин лачуги. С его лица понемногу стирались следы тления — человек казался почти обыкновенным. Будто раньше пытался напугать, чтобы заставить поверить. Он стоял — а пояс, вещь, с которой был намертво связан, уносил конь, и всадник не подозревал, что лежит в седельной сумке. Так он доскачет до заброшенного колодца невдалеке от города — и тот станет очередным временным пристанищем для наполовину мертвого. И снова придется ждать и таиться — и звать, когда понадобится; трудно это будет, и нужно не выдать себя. Но оно того стоит.

Человек смотрел на серое рассветное небо — недолго осталось стоять, скоро отправляться за поясом, будто воздушный змей, следовать за нитью. Можно и сразу, но это значит — перестать видеть небо... а рассветы он так и не разучился ценить.

Он помнил, как его звали, но имя давно потеряло значение.

Много весен назад он был старшим сыном богатого торговца. Получил неплохое образование, женился по любви на самой замечательной женщине в мире. Потом отец разорился — вступил в крупную сделку с мошенником. После этого не зажился на свете...

Семья обеднела — мало кто теперь хотел иметь дело с ними. Пришлось перебраться на север. Но все казалось трудностями преодолимыми. Только жена после смерти умершей от родов сестры вела себя странно — перестала посещать храмы, все думала о своем, о детях не хотела и говорить. Он все принимал — думал, что понимает — любимая женщина не привыкла жить отшельницей, только что потеряла сестру, с которой в детстве была неразлучна, и жить приходится, считая каждый грош, и неведомо, вернутся ли прежние времена.

А наследники... со временем будут и они.

Пока же они едва могли прокормиться сами. Только двое слуг остались с хозяевами — остальных пришлось отпустить. Когда-то он хорошо относился к людям, теперь все, кроме любимой и слуг, вызывали острую неприязнь. Им не было дело до бед, свалившихся на голову его семьи...

Потом жена призналась ему — устала от собственного бессилия, и хочет гораздо большего, чем есть у нее. Она узнала про страшный обряд от одного из бывших монахов, который повредился рассудком. И вновь он пошел у нее на поводу, поверил — раз не повезло тут, может быть там, впереди, будет лучше... согласился оставить эту жизнь, чтобы обрести новую, в виде нежити... и даже тогда они были счастливы вместе. Мертвые тоже умеют чувствовать — то, что было в их сердце в миг смерти, только усиливается многократно.