— Меня это не слишком интересовало, верно, и сейчас ничего не изменилось. Хитрый тритон Аэмара — дело другое, иметь дело с его ставленницей у меня желания не было.
— Сейчас это все уже в прошлом... Я уехала в имение на границе округа и долго жила там.
Картинка в голове у Кэраи сложилась только в этот миг, но произнес он с видом как можно более безмятежным:
— Говорят, недавно нынешний глава Дома наведался в те края?
Госпожа Лиэ прикусила нижнюю губу, да так, что, когда лицо уже снова приняло беспечное выражение, ярко-алый след был отчетливо виден.
— Дом Аэмара хотел не столько вашего падения, сколько удержаться самим. Но если Нэйта обретут силу, попытки будут уже бесполезны. И потом... — она снова потеребила нефритовую низки, и сказала с неожиданной яростью: — Я не собиралась так говорить, но буду искренней до конца. Я думаю, это Суро убил моего покровителя. Использовал — и убил. Следите за Нэйта, господин. Сейчас их последний шанс восстановить былое величие Дома. Они очень долго жили в вашей тени, но смирялись с этим, потому что это и их земля тоже. Чтобы завоевать и удержать ее, они приложили не меньше усилий когда-то.
— А солнце встает на востоке... Все это верные, но слова.
— У меня есть еще кое-что. Я знаю, что Макори Нэйта хотел отправиться на войну к Трем Дочерям, но отец ему запретил. Велел оставаться в Ожерелье. Якобы для защиты восточной границы.
— Макори сейчас в Черностенной, — задумчиво обронил Кэраи, исподволь пристально наблюдая за гостьей. — И что это по-вашему значит, помимо желания уберечь наследника?
— То же, что и сношения с кем-то в Сосновой. С кем, я не знаю, но гонец от Суро туда ездил исправно. А вчера он созывал какой-то совет у себя дома, со многими членами семейства и верными людьми.
— Эти женщины... Чтоб мои шпионы так хорошо работали, как милые вдовушки в уединенном поместье!
— У меня остались связи от Тори, — поспешно сказала Лиэ, и щеки даже сквозь слой защитного и отбеливающего притирания стали пунцовыми. Но ресницы не опустила, похоже, не врет.
...Никак не мог отделаться от странного чувства, что разговаривает не с той. Но понятно ведь — женщины в его дом приходили нечасто, и очень редко для разговора о делах. Поэтому в круглом личике Лиэ невольно пытался увидеть точеные черты Лайэнэ.
Подумалось неприятное — знает ли Лайэнэ о том, что Нэйта, возможно, затевают переворот? Вряд ли поставляет им сведения, но она так любопытна. А вот с Аэмара точно связана не была, иначе несчастный этот Кайто не бегал бы с глазами теленка на выпасе за ее юбкой.
— Все-таки женщины — это непостижимые создания, — сказал вслух. — Казалось бы, одни веера и вышивки в голове, а красавица уже сплела сети и ловит в них слухи со всего города. Тогда скажите, уважаемая госпожа, вам-то зачем меня предупреждать?
— Я боюсь, — сказала она просто. — И говорить боюсь, и молчать. Если господина Тори все же убили, и Дом Нэйта возьмет власть, верных сопернику людей он не оставит в живых. Вашей смерти я не хочу, но только ради вас я не пришла бы.
Вечером через боковую калитку дома Кэраи пожаловали два гостя — не вместе, с разницей в час. Первый был человек из тех, лицо которых не вспомнишь без подсказки. Он держался учтиво и с тем обособленно, словно и не особо ему и дело было до окружающих. И не подумаешь, что уличные бездельники дрожат при звуке его голоса, и готовы исполнить любой приказ. Когда он ушел, и точно не мог уже встретить в дороге, следы успели остыть, явился другой — тоже из тех, кого по особой милости пускают в дом лично. Этот второй был, напротив, дороден и располагающ с виду, его, раз увидев, ни с кем бы не спутали. Ему принадлежали несколько лавок и большая гостиница в городе, а доход он получал еще с десятка других. На Дом Таэна он работал никак не по нужде, а из чувства давней семейной признательности.
Если эти два человека и знали друг о друге, они старательно об этом не думали, чтобы случайно никто не подслушал и мысли.
Сейчас обоим предстояло не сводить глаз с самих Нэйта, их людей и тех, кто мог быть верен этим людям. Не так, как раньше — присматривать; и мыши теперь нельзя было пропустить без того, чтобы не донести об этом.
**
Второй месяц весны тоже холодным выдался, и еще туманным. Ручьи оттаяли, кружили в тумане между горными склонами, звенели. Широкие, уже не ручьи, а речушки, были поспокойней, мелкие журчали отчаянно, как ни пытался туман заглушить их песню. Огибали камешки, несли скопившийся на берегах сор.
Весна заявляла о себе во весь голос — не только ручьями, но и запахом сырой земли, пока еще робкими ростками на проталинах. Хотелось на волю, за стены Сосновой; пусть ненадолго — долг призывает, — но побродить под колючими темными ветвями, или оседлать Рыжего...
Лиани проводил глазами проехавшую краем двора молодую всадницу, за ней следовал угрюмый охранник. Хоть сам юноша только что мечтал снова поездить по здешним красотам, но женщинам в такую погоду лучше бы сидеть в тепле.
Отчаянная она все-таки...
Словно ощутив, что на нее смотрят, повернула голову, сверкнула улыбкой — так, никому отдельно и всем сразу. И дальше лошадь направила.
Одета, как обычно женщины-всадницы — в средний между мужским и женским наряд, в штанах, но их скрывала широкая накидка с прорезями для рук.
Нарядная, по блекло-туманному утру особенно яркая.
Про нее тут все говорили, хоть и таясь от начальства. Начальство, впрочем, тоже говорило, таясь уже от главного командира. При жене взять себе молодую подругу — это дело обычное у богатых, бедные, может, тоже бы рады, но содержать-то на что? Разве что втайне захаживать, а не так, официально. Но чтобы эту подругу возле крепости поселить — что-то новенькое. Обычно такая барышня живет в купленном для нее доме, или, что много реже, вместе с женой.
А тут мало что дом для нее обставлен в горах, от крепости в пяти часах небыстрой езды, но она еще и наведывается верхом в эту самую крепость.
До сего дня Лиани видел ее только раз, но знал — она иногда приезжала в Сосновую, жила по нескольку дней. Тут все были в нее немножко и несерьезно влюблены, как ... как его младшие сестры в пушистого котенка.
Странная маленькая всадница, как-то щемящее, до боли хорошенькая, словно брошенный на снег полевой цветок — может, потому что в этой крепости ей было совсем не место, а может, невольно желал ей другой судьбы. Хотя она смеялась и всегда выглядела довольной — да и десятки, сотни ровесниц завидовали бы ей.
Лиани проводил ее взглядом — изящная, умело держится в седле. Вот уже повернула к воротам, и не видно ее, только стук подков еще различим.
— Хороша, правда? — раздалось над ухом, теплое, самую малость ревнивое — даже эта малость удивила юношу. Стояла рядом — легко одетая, волосы надо лбом слегка растрепались, щеки еще горят от жара кухни... Совсем другая.
Кэйу приходилось племянницей одной из здешних поварих. Не покинула бы гостиницу — сейчас, хоть народ стал заметно беднее, чем раньше, и путников поубавилось, место все равно оставалось прибыльным. Но хозяин заведения слег, передал все дела родичу, а тот не поладил с бойкой служанкой.
Она не стала ждать развязки, отправилась в крепость и теперь трудилась наравне с прочими. Теперь вот стояла, смеялась, блестя жемчужными зубами, одна рука на боку...
Эта девушка волновала, и уже не понимал, сходством ли с Нээле, или различием, или сама по себе. Но всерьез сравнивать смешливую, бойкую, насквозь земную Кэйу с тихой, не слишком уверенной в себе Нээле. Только когда ехали к монастырю, та ожила, тоже смеялась, шутила — так нередко ведут себя избежавшие смерти.
— Не бегай от меня. Я же вижу, что нравлюсь тебе.
— Простудишься ведь, — сказал он, делая шаг к лестнице.
— И опять ты пытаешься убежать. Не нравится, что я так... открыто себя веду?
— С открытыми проще, — ответил он честно, — Не надо гадать, что у них на уме.
— Тогда потому, что я простая служанка? Я вижу, как тебя ценят офицер Амая и другие, ты не останешься на низшей должности.
— О чем ты, сейчас война.
— На войне и выдвигаются, — она вздохнула. — И такая, как я...
— Да что ты говоришь, в самом деле!
— И вправду. Ты не такой. Тогда... у тебя есть кто-то?
— Этого я и сам не знаю...
Она рассмеялась.
— Вот глупый, так не бывает.
— Бывает и не так...
Как ей объяснить, что просто не знает, как поступить? С девушками в веселых домах все легко и понятно, словно есть договор, и обе стороны его соблюдают. А Кэйу... как к ней относиться? Никогда не пытался кружить головы девушкам, думал — придет время, и у него будет невеста...
Но Кэйу, похоже, и это не нужно.
Она неожиданно подалась вперед, обняла, и оказалась, не горячей, как выглядела, а прохладной. Замерзла все-таки. Притянул к себе поближе, согреть.
Что уж там думала Кэйу, неизвестно, но сперва уткнулась в плечо, потом подняла лицо, прошептала:
— Побудь со мной. Она все равно не здесь, а сейчас война... я ни о чем не прошу, ты сам разберешься потом. Но мне так страшно и одиноко, хоть я улыбаюсь все время.
Днем, как обычно, занят был с новобранцами. Пока оружия им не давали — палок достаточно. Попадались среди новобранцев ловкие парни, но, видно, большинство лучших уже забрали на войну — а из этих чуть не каждый держал палку свою, как лопату. Одни боялись и руку с ней поднять — воздух, что ли, поранить, или соломенное чучело? — другие махали как ненормальные.
Управляться с луком их и не пытались учить, только трата стрел. Чуть позже выдадут копья, самым способным сабли. У Мэнго же — все бойцы, хоть их меньше почти вполовину.
— Отдыхайте четверть часа, — распорядился, и отошел в сторону, выпил теплой воды. Равнодушно глядел, как во двор въехал гонец — средних лет, уставший и пыльный; спешился, с поклоном подошел к командиру Сосновой Таниере, который наблюдал за тренировкой. Передал узкий футляр, в каких возят письма.
Ни одного знака на футляре, потрепанная бурая кожа. Подумаешь, вестник. Если бы не лицо всадника: неприметное, для Лиани оно было подобно раскрашенному воздушному змею, что запускают в небо на праздник. Видел этого человека с Макори, когда тот приезжал с проверкой, и во время допроса видел. Мельком, но запомнить хватило. И какой еще Дом пришлет такого гонца, кроме Нэйта?
Как прошли оставшиеся часы тренировок, Лиани не помнил. Наверное, хорошо, раз никто ему ничего не сказал.
Все подозрения ожили — а ведь совсем почти позабыл, с чем прислали сюда.
Вечер провел у Кэйу, но был как на иголках, и немного обиженная девушка сказала ему уходить раньше, чем явно сама хотела того.
А он уйти-то ушел, но не знал, что делать. Не в казарму же возвращаться — не поможет. Во дворе заметил гонца. Остался, значит...
Было уже совсем темно, и еще похолодало к ночи; из казарм местных солдат доносился смех и громкие выкрики, у новобранцев было заметно тише. Над двором повисла луна, такая же яркая, как факелы на стенах небольших открытых галерей внутренней башни. Сказывалась давняя мирная жизнь — башенный пристрой был довольно новым, куда удобней для жизни, но не для защиты от врага. Хотя сюда, во внутренний двор, надо было еще пробраться...
На второй, верхней галерее располагались комнаты старших командиров, младших офицеров — на нижней. Может, к Амая зайти? он приглашал — никак не желает видеть в бывшем оружейнике лишь подчиненного. Но, поднявшись, уже почти у двери, Лиани заметил, что глава Сосновой стоит у лестницы наверху. Большая его фигура, чуть подсвеченная факелом сбоку, и отсюда была узнаваема. Командир спустился на нижнюю галерею, завернул за угол. Медленной и размеренной была походка, слишком медленной — верный знак, что погружен в раздумья.
Лиани заметил, что часовой отвлекся, поправляя что-то в обуви, и скользнул мимо, вверх. Сам не знал, зачем, не надеялся же найти подробно расписанный план заговора. Добрался почти до самых покоев Таниеры, нерешительно остановился. Тут было пусто, но и с галереи, и со двора Лиани увидеть могли. Просто заметив, вряд ли кто-то спохватился бы: подумаешь, вестник кем-то посланный. А вот что он торчит тут, не зная, куда себя девать, уже хуже.
Шаги снова послышались.
Поднимался...
Юноша застыл, мог бы, вжался бы в столб-опору: уже успел узнать, как чуток слух этого грузного, немолодого уже человека. Не просто мышь под полом услышит, еще и отличит среди других таких же.
Казалось бы, ну, увидит Лиани — рассердится, накажет как-нибудь, но совсем на серьезный проступок это не тянет. Все-таки не рядовой, а помощник офицера. Только очень уж хорошо помнил разговор двоих в селе, где Нээле хотели убить — и все, что вышло потом.
Не дышал; ветер его пожалел, помог — налетал, свистел, с силой толкался в стены, пытался погасить факелы. Пламя пригибалось, едва не отрываясь от рукоятей.
А командир вернулся к себе, видно было, как перемещался по комнате свет — верно, прошел с лампой, сел возле окна, приоткрытого. Рама закреплена была, чтоб не хлопать от ветра.
Лиани оставался на месте. Страшно было. Очень — в прошлый раз ведь чудом уцелел, и вся жизнь перечеркнута. Но какой-то вредный дух принял форму комарика, залетел в ухо и оттуда жужжал — ты ведь тут в некотором роде за этим, так иди, приглядись получше. А заметят — ну, придумаешь что-нибудь... Уж после всего, что было, опасаться в окно заглянуть?
И заглянул.
Но ничего не увидел — хоть рама была приоткрыта, стол стоял немного сбоку, и глазам открывался только его край. Еще немного, и Лиани часовой заметит; будь он хоть десять раз свой, то, что у окна замер, весьма подозрительно.
Злой дух, сидевший комариком в ухе, решил то ли помочь, то ли еще посмеяться — выпорхнул и, похоже, влетел в ухо командиру Таниере. Тот резко встал — слышно было, как стул по полу стукнул, — и вновь вышел, не заметив любопытную тень, заскрипели доски под удаляющимися шагами. Видно, тяжкими были размышления. На сей раз не спускался вниз, свернул за угол галереи. Лиани, не долго думая, вынул подпорку, толкнул раму, и не запрыгнул — почти втек в окно.
Письмо лежало прямо перед ним, подписанное Суро Нэйта — юноша дважды пробежал глазами ровные строчки, но ничего не понял. Речь шла о каких-то родственниках, каких-то покинутых женщинах и ожиданиях. Совсем не то, что глава могущественного Дома может написать командиру крепости.
Пока размышлял, пытаясь вникнуть в смысл, уловил отдаленные голоса. Успел выбраться, оставив за собой все как было. И сердце, кажется, чуть не потерял по дороге, настолько оно колотилось. Казалось — не менее часа прошло, но лунная половинка совсем не сдвинулась от ветки, над которой висела.
Командир Таниера разговаривал со своим помощником, но в комнату вошел один. И тут же Лиани ощутил запах горящей бумаги. Теперь уж точно не перечитать письмо...
Юноша успел, ухватившись за перила, скатиться по наклонному карнизу, спрыгнуть на нижнюю галерею. Сильно ударился, но встал будто ничего не бывало
Так помощник командира, сойдя по лестнице, его и увидел.
