Грей отправился в кухню, стоящую обособленно от дома, чтобы жилая часть не пострадала в случае пожара — в том, что такое однажды произойдет, сомнений не было. Из этой ветхой постройки выплывали аппетитные запахи жареного мяса, томленых фруктов и свежего хлеба.
В качестве кухарки лорд Джон нанял миссис Фигг — похожую на шар кругленькую негритянку. Он подумал, что женщина не смогла бы приобрести такие формы, если бы не любила вкусно поесть и не умела готовить. И оказался прав. И даже неуравновешенный темперамент этой леди и ее любовь к сквернословию не заставили Грея пожалеть о своем решении, хотя приближался он к ней всегда с опаской. Однако, услышав новости, миссис Фигг тут же отложила в сторону пирог с дичью, который стряпала, заварила свежий чай и уставила поднос снедью.
Лорд Джон ждал, пока она собирала поесть, чтобы отнести всё самому и дать Уильяму и Дотти немного побыть вдвоем. Ему очень хотелось услышать подробности, потому что, разумеется, все в Филадельфии знали о катастрофическом поражении Бергойна в Саратоге, но больше всего Грей хотел спросить у Вилли, о чем Джон Бергойн знал или что предполагал заранее. Некоторые знакомые в военных кругах говорили, что сэр Джордж Жермен заверил Бергойна, будто его план принят, и Хау отправляется на север, чтобы встретиться с ним и разрубить американские колонии пополам. По словам других — и среди них были несколько штабных самого Хау — тот знать не знал об этом плане, не говоря уже о том, чтобы давать на него свое согласие.
Проявил ли Хау упрямство и гордость, было ли это высокомерием и самонадеянностью со стороны Бергойна, свидетельствовало ли об идиотизме и некомпетентности Жермена -или все это сошлось воедино? Если бы предложили пари, Джон поставил бы именно на последнее, но его разбирало любопытство: насколько глубоко в этом замешан кабинет госсекретаря Жермена? Не оставив ни малейшего следа, Перси Бичем исчез из Филадельфии, и теперь за его дальнейшими передвижениями наблюдает кто-то другой, а о результатах этих наблюдений Артур Норрингтон (глава Черного кабинета Великобритании — прим. пер.), скорее всего, поведает Жермену, а не Грею.
Принеся нагруженный поднос в гостиную, Грей увидел, как, сидя на диване в одной рубашке и с распущенными по плечам волосами, Уильям попивает чай.
Положив серебряный гребень на колено, Дотти сидела в кресле перед камином с каким-то особенным выражением лица, увидев которое Грей чуть не выронил поднос. Вздрогнув, когда он вошел, племянница повернулась, и взгляд ее был настолько пустым, что стало ясно: она едва видела дядю. Затем что-то изменилось, и ее лицо преобразилось, как бывает, когда, моргнув, кто-то возвращается из далекой дали.
— Позволь, — сказала она, вставая и протягивая руки к подносу. — Дай-ка мне это.
Отдав поднос, Грей исподволь наблюдал за двумя молодыми людьми. Ну, так и есть: Вилли тоже выглядел странно. Интересно, почему? Буквально несколько минут назад они были радостно взволнованными и восторженно нежными по отношению друг к другу. Теперь же Дотти побледнела, но внутри нее ощущался воодушевленный трепет, из-за которого на блюдцах задребезжали чашки, когда она разливала чай. Но если Дотти стала бледной, то Вилли разрумянился, и совсем не от сексуального возбуждения — Грей почти не сомневался. Вилли выглядел, как человек, который... 'Хотя, нет. Это именно сексуальное возбуждение, — подумал лорд Джон, заинтригованный: в конце концов, он был опытным наблюдателем за людьми и умел видеть такое. — Вот только объектом является не Дотти. Вовсе нет'.
Интересно, какого черта они затевают? Но Грей сделал вид, что не замечает их смятения и сел, чтобы выпить чаю и послушать о приключениях Вилли.
Начав рассказывать, Уильям немного успокоился. Наблюдая за тем, как менялось лицо сына по мере повествования и когда он прерывался, Грей внезапно ощутил острую боль. И гордость — да, огромную гордость: теперь он — мужчина и стал солдатом. Хорошим солдатом. Но возникло и тайное сожаление: одного взгляда в глаза Вилли было достаточно, чтобы понять, что из них исчезли последние следы детской невинности.
Грей видел, что описание битв, отзывы о политике и индейцах оказали совершенно противоположный эффект на Дотти. С каждой минутой она все больше возбуждалась, а спокойствие и радость улетучивались.
— Я собирался с визитом к сэру Уильяму, но думаю сначала навестить Генри, — наконец сказал Грей, вставая и отряхивая хлебные крошки с полы мундира. — Не хочешь ли пойти со мной, Вилли? Может, вы оба, если уж на то пошло? Или ты лучше отдохнешь?
Брат с сестрой обменялись взглядами сообщников, в которых настолько очевидным был заговор, что лорд Джон моргнул. Кашлянув, Вилли тоже встал.
— Да, папà. Разумеется, я хочу увидеть Генри. Но Дотти как раз рассказывала мне, в каком тяжелом он состоянии... и о твоем намерении найти армейского хирурга, который сможет помочь. И я... подумал... Я знаю армейского хирурга. Очень опытный врач, весьма сведущий и с мягким обхождением — но со скальпелем обращается быстро, словно змей, — поспешил добавить он, заметно краснея, как с удивлением отметил Грей.
— В самом деле, — медленно произнес лорд Джон. — Это звучит как ответ на наши молитвы. Как его зовут? Я могу попросить сэра Уильяма...
— О, он не имеет отношения к сэру Уильяму, — быстро сказал Вилли.
— О, один из людей Бергойна?
За редким исключением (как Вилли, например), всех отпущенных под честное слово солдат побежденной армии Бергойна отправили в Бостон, чтобы посадить там на корабли до Англии.
— Что ж, я, конечно, хотел бы его заполучить, но, сомневаюсь, что могу послать за ним в Бостон, и что он вернется вовремя, учитывая время года и все остальное...
— Нет, он не в Бостоне.
Вилли с Дотти снова обменялись многозначительными взглядами. На сей раз племянница заметила, что Грей за ними наблюдает, и, покраснев, будто розочка на чайной чашке, старательно потупила взор. Уильям прочистил горло.
— На самом деле, он хирург из континенталов. Но армия Вашингтона отправилась на зимние квартиры в Вэлли-Фордж — это не больше чем в одном дне пути. Уверен, он согласится прийти, если я лично попрошу.
— Понимаю.
Грей торопливо соображал. Он был уверен, что не понимал и половины из того, что эти двое задумали — что бы за 'этим' ни стояло. Но, по правде говоря, план действительно выглядел ответом на молитвы. Будет легко устроить, чтобы Хау организовал для Вилли эскорт и флаг переговорщиков, а также гарантировал безопасный проход для хирурга.
— Хорошо, — сказал он, принимая решение. — Сегодня днем я поговорю об этом с сэром Уильямом.
Дотти и Вилли одинаково вздохнули — облегченно? 'Да какого черта?!' — снова про себя воскликнул лорд Джон.
— Значит, так, Вилли, — резко произнес он. — Думаю, тебе все равно нужно помыться и переодеться. Сейчас я отправлюсь в штаб-квартиру Хау, а позже днем мы навестим Генри. Как зовут этого знаменитого хирурга-континентала? Чтобы я мог попросить сэра Уильяма выписать на него пропуск?
— Хантер, — ответил Уильям, и его загоревшее лицо буквально засветилось. — Дэнзелл Хантер. Попроси, чтобы пропуск выписали на двоих: сестра доктора Хантера работает вместе с ним... ему понадобится ее помощь.
ГЛАВА 74
ИДЕАЛЬНОЕ ЗРЕНИЕ
20 декабря 1777, Эдинбург
ЧЁРНЫЙ ШРИФТ НА СТРАНИЦЕ СТАЛ РЕЗКИМ и чётким, и я вскрикнула от изумления.
— Ага, значит, близко?
Мистер Льюис, мастер-оптик, подмигнул мне поверх собственных очков.
— Попробуйте эти.
Он осторожно снял с моего носа очки, которые я примеряла, и протянул другую пару. Надев их, я внимательно посмотрела на книжную страницу перед собой и подняла взгляд.
— Даже не знаю, — сказала я, поражённая и восхищённая.
Я словно заново родилась: всё выглядело свежо, ново, чётко и ярко. Для меня вдруг снова открылся полузабытый мир мелкого шрифта.
Джейми стоял у окна магазина с книгой в руке и в симпатичных квадратных очках в стальной оправе на длинном носу. Они придавали ему весьма непривычный учёный вид. На мгновение он стал важным незнакомцем, пока не взглянул на меня глазами, слегка увеличенными линзами. Он пристально посмотрел поверх очков и улыбнулся, разглядывая меня.
— Мне нравятся эти, — одобрительно сказал он. — Круглые тебе идут, Сассенах.
Я была настолько захвачена новыми деталями окружающего меня мира, что мне даже в голову не пришло поинтересоваться, как выгляжу я. Поднявшись, я подошла и с любопытством уставилась в небольшое зеркальце, висящее на стене.
— Господи! — воскликнула я, слегка отшатнувшись.
Джейми рассмеялся, а мистер Льюис снисходительно улыбнулся.
— Они вам больше всего идут, мэм, — сказал он.
— Ну, возможно, — согласилась я, насторожённо изучая отражение незнакомки в зеркале. — Это просто шок.
Не то чтобы я забыла, как выгляжу. Просто в течение нескольких месяцев я не задумывалась об этом, стараясь только не забывать надевать чистое бельё и не носить серое: этот цвет придавал мне вид неумело забальзамированного трупа.
Сегодня я была в коричневом: в открытом бархатном жакете цвета зрелых початков рогоза, отороченном узкой шёлковой позолоченной тесьмой в рубчик, поверх моего нового платья — из тяжёлого шёлка кофейного цвета с облегающим лифом и тремя нижними юбками с кружевными оборками, виднеющимися у щиколоток. Мы не собирались надолго задерживаться в Эдинбурге ввиду необходимости как можно быстрее доставить бригадира к месту его последнего упокоения, да и Джейми не терпелось вернуться в Хайленд, но у нас оставались здесь дела. Джейми твёрдо заявил, что нам нельзя выглядеть оборванцами, и сразу же послал за портнихой и мастером мужской одежды, как только мы добрались до своих комнат в гостинице.
Я немного отошла назад, прихорашиваясь. Откровенно говоря, я удивилась, обнаружив, насколько хорошо выгляжу. В течение долгих месяцев путешествия, отступления и сражений в рядах Континентальной армии моя жизнь сводилась к самому главному: выживанию и работе. И даже имей я зеркало, мне было бы абсолютно не важно, что в нём отражается.
На самом деле, я подсознательно ожидала обнаружить в зеркале ведьму — потёртую жизнью женщину с растрёпанными седыми волосами и свирепым выражением лица. Возможно, с одним-двумя длинными волосками на подбородке.
Вместо этого... Ну, меня всё ещё можно было узнать. Мои волосы (не в чепце, а под плоской соломенной шляпкой с изящным букетиком маргариток из ткани) были собраны сзади. Но вокруг висков вились симпатичные лёгкие прядки, а из-под новых очков с удивительно наивным предвкушением смотрели яркие, словно прозрачный янтарь, глаза.
Конечно, у меня были соответствующие возрасту мелкие и глубокие морщины, но в целом лицо мирно покоилось на костях, не стекая в районе щёк и подбородка на шею. А корсаж слегка подчёркивал округлости моих грудей: королевский военно-морской флот обильно кормил нас во время морского путешествия, и я немного набрала вес, потерянный в ходе долгого отступления из Тикондероги.
— Ну, всё и правда не так плохо, — произнесла я с таким удивлением, что Джейми и мистер Льюис засмеялись.
Я с большим сожалением сняла свои очки: Джейми выбрал очки для чтения в простой стальной оправе, так что их можно было забрать сразу же, — тогда как мою пару мистер Льюис обещал подготовить завтра к полудню, вставив стёкла в золотую оправу, и мы вышли из магазина, чтобы взяться за наше следующее дело — печатный пресс Джейми.
— ГДЕ СЕГОДНЯ С УТРА ЙЕН? — спросила я, когда мы добрались до Принсес-стрит (англ. Princes Street букв. 'улица Принцев' — одна из центральных улиц Эдинбурга — прим. перев.).
Он уже ушёл, когда я проснулась, — 'испарился, не оставив и следа' (аллюзия на пьесу 'Буря' У. Шекспира, слова Просперо из 1 сцены IV акта. — прим. перев.), не то что весточки о своём местонахождении.
— Ты не думаешь, что он решил сбежать, вместо того чтобы ехать домой?
— Если и решил, то я приволоку его обратно и фарш из него сделаю, и он это прекрасно знает, — рассеянно ответил Джейми, глядя через парк на массивную громаду замка на скале, и надел очки — напрасно, — чтобы проверить, есть ли разница. — Нет, я думаю, что он скорее всего пошёл в бордель.
— В одиннадцать утра? — выпалила я.
— Ну, насчёт этого правил нет, — мягко ответил Джейми, снимая очки, заворачивая их в носовой платок и убирая в спорран. — Время от времени я и сам занимаюсь этим по утрам. Хотя сомневаюсь, что прямо сейчас он предаётся телесным утехам, — добавил он. — Я велел ему пойти проверить, по-прежнему ли владелицей этого заведения является мадам Жанна. И если так, то она расскажет мне обо всем больше и гораздо быстрее, чем кто-либо ещё в Эдинбурге. В этом случае я загляну к ней днём.
— А, — произнесла я.
На самом деле мне не понравилась идея его визита и приятной беседы тет-а-тет с элегантной француженкой, которая когда-то была партнёршей Джейми по контрабанде виски, но я согласилась, что это сэкономит время.
— А где в одиннадцать утра Энди Белл, как ты думаешь?
— В постели, — тут же ответил Джейми. — Спит, — добавил он с улыбкой, увидев выражение моего лица. — Печатники, как правило, компанейский народ, и по вечерам они собираются в тавернах. Я не знаю ни одного, кто вставал бы с жаворонками, если только у него нет младенцев с коликами.
— Предлагаешь вытащить его из постели? — спросила я, шагая шире, чтобы не отставать.
— Нет, мы найдём его в обед у Моубрея, — ответил он. — Белл — гравёр, ему нужен свет для работы, поэтому он встаёт к полудню. И чаще всего ест у Моубрея. Я только хочу посмотреть, сгорела его типография или нет. И использует ли шельмец мой пресс.
— Ты говоришь таким тоном, будто он попользовался твоей женой, — сказала я, позабавившись тем, как мрачно прозвучала его последняя фраза.
Он негромко хмыкнул в шотландской манере, признавая, что шутка удалась, но в то же время отказываясь над ней смеяться. Я и не подозревала о его столь сильных чувствах к печатному прессу, но, в конце концов, Джейми был разлучён с ним почти на двенадцать лет. 'Ничего удивительного, что его любящее сердце забилось при мысли о долгожданном воссоединении со станком', — подумала я, развеселившись.
Возможно, ещё он боялся, что типография Энди Белла сгорела дотла. Страх был небеспочвенным. Его собственная печатная мастерская сгорела двенадцать лет назад: такие заведения были особенно уязвимы для огня, что объяснялось, как наличием небольшого открытого кузнечного горна для переплавки литер, так и большим количеством бумаги, чернил и тому подобных горючих веществ, хранившихся в помещении.
Мой живот негромко заурчал при мысли о полуденном обеде у Моубрея; я с удовольствием вспомнила наш последний — и единственный — визит туда, где среди прочих плотских удовольствий мы вкушали отменное устричное рагу и, — что ещё лучше, — охлаждённое белое вино.
До обеда всё же оставалось немного времени; работяги могли открыть свои судки с едой в полдень, но фешенебельный Эдинбург обедал в цивилизованное время — в три часа. 'Наверное, стоит купить у уличного торговца свежий брайди (шотландский мясной пирог — прим. перев.), — думала я, торопясь вслед за Джейми. — Просто, чтобы заморить червячка'.
