На улице было тепло и свежо — душевно! Даже не смотря на весь драматизм ситуации, он не утратил способности замечать прелести природы. С одной стороны, гадко было осознавать, что похоже ты умер. С другой стороны, душа его пребывала в удивительном спокойствии, ведь он оставил после себя Россию сильной, вернувшей утерянные территории. Жизнь прожита не зря.
Было светло, как днём или как в белые летние ночи. Когда он сюда только пришёл шёл дождь, теперь же едва накрапывало, и небо просветлело. И очень тихо. Первозданная, неестественная, звенящая тишина, будто кладбище (в каком-то смысле так оно и есть). Вокруг до самого горизонта ни единого намёка на цивилизацию, — ни огонька, ни дымка из трубы.
И на другом берегу тоже не души. Лишь цапля низко пролетела над водой и скрылась в зарослях камыша у противоположного берега.
— Странные эти птицы, — неожиданно произнёс кто-то за спиной.
Крымов оглянулся и обнаружил мужчину в такой же серой хламиде. Вероятно, он вышел вслед за ним из избы.
— Они везде...даже здесь, — удивляясь этому факту продолжал неизвестный, он с какой-то жадной надеждой вглядывался в противоположный берег суженными глазами. — Пернатых можно встретить в любом уголке океана, а также на пустынных участках суши, где никто, кроме них, не живёт. Серые чайки растят птенцов в чилийской пустыне Атакама — на одном из самых засушливых мест на планете. Императорские пингвины высиживают яйца в разгар антарктической зимы при минус семьдесят. Певчие ястребы-габары гнездятся на берлинском кладбище, где похоронена Марлен Дитрих, воробьи — в светофорах на Манхеттене, чёрные стрижи — в пещерах на порском побережье, снежные грифы (кумаи) — на гималайских скалах, а зяблики освоили земли Чернобыля.
Видать не все там поголовно замкнутые лишь на себе жлобы, как ему за то короткое время, что он находился в хибаре, показалось, подумал Николай Николаевич. Этот вот светлоликий и говорит умно.
— Вы что, орнитолог по профессии? — столь же дружелюбно спросил он незнакомца.
— Нет, просто человек, — равнодушно пожал плечами любитель птиц.
— А сюда как попали?
— Как и все. На работе почувствовал острую на боль в спине, — без малейшего сожаления о потерянной жизни и злобы на виновных делился собеседник, словно речь шла о соседе или сослуживце. — Температура подскочила почти до 39. Мастер отпустил домой, жена вызвала Скорую. Молодой врач дала... полтаблетки парацетамола, посоветовав отлежаться, а если через два дня не станет лучше, тогда уж обратиться к участковому. Я два дня ждать не мог. Корчился от боли и буквально горел — температура уже зашкаливала за 40. В приёмном покое городской больницы Љ 1 сразу огорошили: "Мест нет!". У нас её уже лет пять ремонтируют, всё никак не могут закончить. Вот если бы президент к нам решил заехать, — сразу бы закончили, а так...
— Это уж точно, — смущённо поддакнул Крымов, радуясь теперь своей неузнанности.
— На вторую ночь меня, правда, всё-таки госпитализировали. Положили на кровать в коридоре, так как свободных мест в палатах у них действительно не было. За 3 дня никто так толком и не осмотрел, не подёшёл. А мне совсем худо стало, а медсёстры лишь отмахивались небрежно: "Нет у нас дежурного врача! Завтра на обходе посмотрят". И так кормили меня "завтраками" пока я не помер. Назначенную врачом капельницу, когда тот всё же добрался до меня, принести так и не успели... Спасибо родному правительству за отличную медицину! В общем, умер я там у них. В заключении о смерти стоит ОРВИ — острое респираторное вирусное заболевание, то есть грипп.
— Да, ладно! — не поверил Крымов. — От банальной простуды у нас в городах люди давно не умирают. Мы же не Африка какая-нибудь.
— Умирают, — без нажима уверил парень. — Никому до таких как я наверху дела нет. Прожил я свои 33 года, тяжело работал, но денег больших не скопил, чтобы заплатить за хорошее лечение. Но я не на кого не в обиде. Значит, так на роду мне написано. Отец мой тоже в сорок три умер.
Помолчали. Первым не выдержал Крымов, ему пока было не плевать на то, что произошло с его земным телом, и на что можно надеяться:
— И что дальше?
— Скоро придёт лодка. Надеюсь у меня получится...
— Что получится?
— Я ещё не разу не садился в лодку, чтобы отправиться туда, — собеседник кивнул в сторону другого берега. — Хотелось бы скорей увидеть мать, отца, дядьёв, думаю, они меня встречают. Только не всем это позволяют, хотя доплыть туда можно за полчаса.
Снова наступила пауза — любитель птиц при всём своём желании пересечь реку, демонстрировал поразительное смирение.
— Красивое место, — заговорил Николай, чтобы что-то сказать и скрыть накрывшую его тревогу. Неизвестный не отреагировал. Разговор был окончен. И хорошо. Николай поймал себя на том, что не желает слышать, что его растерзанное зверями тело разнесено по лесу, и что в мире нет больше президента Крымова. То, чем он является теперь, имело непонятный, столь же туманный статус, как этот сероватый смог, который стал наползать откуда-то, скрывая воду и берега. Одновременно поблизости стал собираться народ. Людей становилось всё больше. И откуда они только брались в таком количестве, ведь в избушке их точно столько не уместилось бы.
Глава 546 "Первая ночёвка"
Послышался лёгкий плеск воды, скрип вёсел в уключинах, и из белой дымки выплыла лодка. Голоса на берегу сразу стихли. В наступившей благоговейной тишине послышался скрежет врезавшегося в прибрежный песок киля.
Николай Крымов тоже встал в очередь к причалившей лодке. Только поздновато он спохватился, оказавшись почти в хвосте цепочки людей. Быстро нагрузив свою шаланду, перевозчик оттолкнулся длинным веслом от берега. Оставшиеся с тоской глядели ему вслед, вздыхали и плакали. Ничего не оставалось как вернуться в набитую людьми сторожку. Он опоздал. Все лучшие места на скамьях оказались заняты, пришлось располагаться на ночлег прямо на земляном полу. А в это время какой-то тщедушный старик с всклокоченной седой шевелюрой и торчащей колом бородой, по виду блаженный, уже больше часа, сидя на отдельной скамье, таращился в окно. "Зачем такому скамья? — завистливо думал Крымов, у которого ныл позвоночник и болели почки. — У него же не тело, а святые мощи, — кости, обтянутые кожей, ему должно быть всё равно где лежать?
Сумасшедший вдруг оглянулся на Крымова и ощерился широкой беззубой улыбкой:
— Отсюда особо хороший вид на вечность! — радостно сообщил безумец.
— Поздравляю, — сердито буркнул новичок и повернулся на другой бок, подложил руку под голову в надежде скорей отключиться. Но прошёл, наверное, час, а желанный сон всё никак не шёл. В голову лезли разные мысли... К тому же часть обитателей "ковчега" вела себя совершенно наплевательски по отношению к соседям. Голоса, смех, бормотание не прекращались ни на минуту, словно гул осиного роя висел в воздухе. Когда кто-то интеллигентно попросил погасить или хотя бы убавить свет керосиновой лампы, его просто проигнорировали, поди отключись в такой обстановочке! В конце концов Крымов отчаялся заснуть. На душе было так гадко, что хоть вой.
Глава 547 "Гигант на Скале"
В хибаре имелись книги. Но как он успел заметить, ими тут особо никто не интересовался. Если и возьмёт кто-то, то тут же закроет и отложит в сторонку, голова видно у всех другим занята. Николаю тоже сейчас было не до чтения, но с другой стороны надо же на что-то отвлечься, занять голову, чтобы не терзаться о том, чего уж не вернёшь и не мучиться тяжёлыми предчувствиями будущего.
Ему попалась на глаза "Мемориал святой Елены", написанная Наполеонов в ссылке. Уникальная книжонка. Уникальность её в том, что ни одному великому завоевателю и узурпатору не удалось в сущности подробно рассказать, каким образом он боролся за власть и почему потерял в итоге всё, а заодно хотя бы на страницах своей рукописи свести счёты с победителями. Но у Наполеона в ссылке "на скале" посреди Атлантики тоже образовалось так много свободного времени, что привыкшему к кипучей деятельности императору требовалось на что-то его употребить.
Но именно поэтому эти мемуары стали величайшим соблазном для честолюбцев будущего. История о том, как силовик в невысоком чине и без каких-либо связей и талантов неожиданно для самого себя стал диктатором, мог начинать по собственной прихоти войны, кроить карту мира, осчастливливать тех, кто ему симпатичен и наоборот стирать в пыль тех, кто неприятен и не нужен, вдохновляла многих. Всегда хватало людей, мечтающих так же — тешить бесконечно собственную самость, попутно обрекать на смерть тысячи людей, а потом всего лишь отделался ссылкой на уединённый остров, кстати с очень комфортным климатом и условиями.
Крымов открыл книгу и пробежал глазами несколько абзацев. Он и не заметил, как втянулся. Натыкаясь на знакомые цитаты, Николай Николаевич причмокивал и согласно кивал метким мыслям, которые на удивление перекликались с его собственными.
"Я не думаю, что Франция когда-либо знала лучший порядок, нежели тот, какой был при мне", — писал автор на великолепном французском, и Крымов, ни дня в своей жизни не изучавший этот язык, отчего-то легко понимал его беглую мысль без всякого перевода!
"Когда государь пятнает себя хоть одним преступлением, ему приписывают все остальные" — гласил другой блестящий афоризм изгнанника.
"Хм, метко замечено, — согласился с ним другой изгнанник. — В чём только меня не обвиняют, — от убийства крупных оппозиционеров до взрывов домов и самолётов! Такова участь великого правителя, который неизбежно приобретает армию завистников и недоброжелателей".
И следующее утверждение Крымову тоже было словно соль на рану:
"Моё будущее наступит тогда, когда меня не станет. Клевета может повредить мне только при жизни".
Кое-где некто оставил на страницах собственные мысли карандашом. "А ведь Он тоже прошёл через эту хибару! Ой-ля-ля!" — заволновался Крымов, сообразив, что-записи-то похоже принадлежат руке самого автора мемуаров! Который и здесь пытался их править. Был приятно и волнительно оказаться под одной крышей с таким титаном.
Впрочем, вскоре ликование сменилось разочарованием. На полях кумир неожиданно размышлял о своём прошлом совсем не в том духе, в котором писал знаменитый "Мемориал". В этих карандашных покаяниях на полях пожелтевших от времени страниц уже не было и намёка на неподражаемый блестящий цинизм наполеоновских афоризмов, едких оценок в адрес враждебных ему политиков и даже собственных маршалов. Вместо бесконечного самолюбования, сваливания собственных просчётов на козни бездарных подчинённых, наслаждения собственными страданиями величайшего человека своего времени, преданного и оболганного ничтожествами, перед глазами Крымова проступали черты бесконечно сожалеющего об ошибочно прожитой жизни раскаявшегося суперчестолюбца.
"Господи, какой же я несчастный человек! — буквально стонал бывший самовластный хозяин Европы. — Правильно говорят, если Бог хочет наказать кого-то, он лишает человека разума. Остров Святой Елены был послан мне из сострадания, как я этого не понял! Там следовало не писать глупые мемуары, а честно переосмысливать сделанное. Не протестовать "Перед лицом неба и человечества против несправедливого насилия над своей персоной и над своими наиболее священными правами...", а каяться за совершённые преступления! Не лить слёзы о потерянных царствах, а рыдать о сотнях тысячах убитых по моей прихоти солдат, чьи кости раскиданы от Москвы до Пиренеев и египетских пирамид. О вдовах и сиротах, которыми я легко платил за собственное непомерное тщеславие. Ах если бы...ах если бы! Пойми я раньше, что не переправа через Березину стала моим фиаско, а тот проклятый день, когда я, — скромный, но ещё тогда честный служака, — польстился ради власти и славы совершать страшные злодейства, то переправа моя теперь на заветный другой берег была бы вопросом лёгким и отрадным для меня... Всё бы отдал теперь — трон, власть над миром, все победы, любовь первых красавиц, за чистую совесть!".
Крымов захлопнул книгу. Ему стало неинтересно. Даже неприятно читать исповедь того, кто сумел обмануть человечество, оказавшись на деле таким позорным "киселём". Конечно все гении совершают ошибки, но нельзя же вот так малодушно отказываться от того великого, что ты действительно сумел совершить, как неординарный человек и избранник судьбы! Даже в изгнании нужно сохранять лицо. Не заниматься самобичеванием, ведь политика никогда не делалась в белых перчатках и с политическими врагами во все времена поступали жёстко.
*
Зачистка России накануне выборов в разгаре! 7 августа, 2021 года Адвокат Иван Павлов, который на протяжении последних лет защищал людей против которых выдвигались заведомо неправомерные обвинения, сам был вынужден покинуть страну. Бывший руководитель адвокатского объединения "Команда 29", специализировавшейся на делах диссидентов, бежал из России, опасаясь сам стать жертвой репрессий. "Теперь я эмигрант. Пока в Грузии — стране, с которой меня многое связывает. Я планирую продолжить ту работу, из-за которой меня заставили покинуть мою Родину. Несмотря на то, что я временно вынужден жить за границей, своё настоящее и будущее я связываю с Россией", — написал Павлов. Он пояснил, что получил некоторую информацию, которая заставила его принять такое решение. "Это был знак, указывающий на выход. Хотя была информация о более жёстком сценарий событий", — пояснил Павлов причину принятия столь оперативного решения об отъезде из России. — В день вылета они выставили наружное наблюдение, караулили весь день у дома в Петербурге, ехали за мной в аэропорт, проводили до самого самолета".
Уже сотни видных деятелей политики, искусства, культуры бежали, либо были выдворены из России. Очередная волна эмиграции особенно активизировалась после одобрения поправок в "путинскую конституцию", когда власти перешли к более активной фазе репрессий. В результате сотни порядочных, честных, профессиональных, не готовых замолчать и смириться с диктатом властей граждан страны, оказались на чужбине против своей воли. Это напоминает исход подлинной русской интеллигенции в период русской революции и гражданской войны, символом которой стал печально знаменитый "философский" пароход.
Глава 548 "Маршалы"
Знаменитый Альбрехт фон Валлейнштейн родился в семье ревностных чешских протестантов. Родители его хоть и обеднели, но пользовались уважением за порядочность и приверженность принципам. Молодой Валленштейн не долго шагал по этой дорожке, рассудив так: если даже знаменитый французский король-гугенот король Генрих IⅤ в своё время решил, что корона стоит мессы, то почему ему молодому честолюбцу не сделать то же самое ради Его Величества Успеха? Брак с богатой вдовушкой и переход в католицизм позволил честолюбцу стремительно сделать карьеру в имперской армии Габсбургов. Со временем Валленштейн заработал репутацию "короля наёмников", под знамёна которого стремилось отребье со всей Европы.
После битвы у Белой горы, недалеко от Праги, где головорезы генералиссимуса Валлейнштейна наголову разбили его соотечественников-протестантов, у полководца состоялась примечательная беседа с одним из пленных офицеров. Указав на павших и пленённых протестантов, пленник бросил Валленштейну упрёк: "Эти люди сражались и умирали за свою веру, я за свою честь. Вы — за деньги".
